Яковлев А. Сумерки - Автор неизвестен 18 стр.

20 апреля 1921 года Политбюро принимает решение «О со­здании дисциплинарной колонии на 10—20 000 человек по возможности на дальнем севере в районе Ухты, в большой отдаленности от населенных пунктов». Страна покрывалась сетью концлагерей. Только в Орловской губернии в 20-х го­дах насчитывалось 5 концлагерей. Через них прошли сотни российских граждан. В одном лишь лагере № 1 за 4 месяца

1919 года побывало 32 683 человека. Число концлагерей не­прерывно росло. Если в ноябре 1919 года их было всего 21, то в ноябре 1920-го — уже 84.

Изучавшим «Историю КПСС» известны разные мифы о ленинском плане строительства социализма, в частности о его «политическом завещании», каким считалось «Письмо к съез­ду» (там, где он предлагал снять Сталина с поста генсека пар­тии). Практически его завещание было совсем другим. «Вели­чайшая ошибка думать, — писал Ленин Каменеву, — что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и террору экономическому». Коллективизация, индустриализа­ция, рабский труд политзаключенных — наиболее яркие при­меры воплощения этого ленинского завета в жизнь.

Во время работы над уголовным кодексом РСФСР Ленин пишет Курскому, народному комиссару юстиции: «Т. Кур­ский! По-моему, надо расширить применение расстрела... ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. и т. п.». Вскоре новое письмо: «Т. Курский!.. Открыто выставить принципи­альное и политически правдивое (а не только юридически уз­кое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы».

Ленинские инструкции получали не только чекисты, но и суды: «За публичное доказательство меньшевизма наши ре­волюционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды», — заявил Ленин в марте 1922 года в речи на XI съезде РКП (б). В первом советском Уголовном кодексе 1922 года появилась «знаменитая» 58-я статья, каравшая выс­шей мерой наказания за политические «деяния».

Секретный циркуляр ОГПУ от февраля 1923 года подроб­но перечисляет части общества, из которых надо черпать лю­дей, обреченных на физическое истребление:

«Политические партии и организации:

1) Все бывшие члены дореволюционных политических пар­тий; 2) Все бывшие члены монархических союзов и организа­ций; 3) Все бывшие члены Союза независимых земледельцев, а равно члены Союза независимых хлеборобов в период Цент­ральной Рады на Украине; 4) Все бывшие представители ста­рой аристократии и дворянства; 5) Все бывшие члены моло­дежных организаций (бойскауты и другие); 6) Все национа­листы любых оттенков.

Сотрудники царских учреждений:

1) Все сотрудники бывшего Министерства внутренних дел; все сотрудники охранки, полиции и жандармерии, все секретные агенты охранки и полиции, все чины пограничной стражи и т. д.; 2) Все сотрудники бывшего Министерства юстиции: все члены окружных судов, судьи, прокуроры всех рангов, мировые судьи, судебные следователи, судебные ис­полнители, главы сельских судов и т. д.; 3) Все без исключе­ния офицеры и унтер-офицеры царских армий и флота.

Тайные враги советского режима:

1) Все офицеры, унтер-офицеры и рядовые Белой армии, иррегулярных белогвардейских формирований, петлюровских соединений, различных повстанческих подразделений и банд, активно боровшиеся с Советской властью. Лица, амнисти­рованные советскими властями, не являются исключением;

2) Все гражданские сотрудники центральных и местных ор­ганов и ведомств Белогвардейских правительств, армии

Центральной Рады, Гетмановской администрации и т. д.;

3) Все религиозные деятели: епископы, священники право­славной и католической церкви, раввины, дьяконы, монахи, хормейстеры, церковные старосты и т. д.; 4) Все бывшие купцы, владельцы магазинов и лавок, а также «нэпманы»; 5) Все бывшие землевладельцы, крупные арендаторы, бога­тые крестьяне, использовавшие в прошлом наемную силу. Все бывшие владельцы промышленных предприятий и мастер­ских; 6) Все лица, чьи близкие родственники находятся на не­легальном положении или продолжают вооруженное сопро­тивление советскому режиму в рядах антисоветских банд; 7) Все иностранцы независимо от национальности; 8) Все ли­ца, имеющие родственников и знакомых за границей; 9) Все члены религиозных сект и общин (особенно баптисты);

10) Все ученые и специалисты старой школы, особенно те, чья политическая ориентация не выяснена до сего дня;

11) Все лица, ранее подозреваемые или осужденные за контра­банду, шпионаж и т. д.».

Именно эти документы и надо считать реальным завеща­нием Ленина.

Он учился на адвоката, но не мог им стать в силу абсолют­ной атрофии толерантности. Пошел в революцию, зная, что там все дозволено. У него не было друзей, он воевал со всеми и всегда, постоянно был недоволен и царем, и Плехановым, и «иудушкой» Троцким, и грубияном Сталиным, буржуазией и крестьянством, интеллигенцией и рабочими. Он постоянно искал «врагов». Раскол, неважно с кем, был главным заняти­ем Ленина. Он все время кого-то разоблачал, оскорблял, тре­тировал, убирая тех, кто был умнее его, талантливее, поря­дочнее. «Иной мерзавец может быть для нас тем и полезен, что он мерзавец», — говорил «вождь». В политическом плане современники называли его «монументальным оппортунис­том», «профессиональным эксплуататором отсталости рус­ского рабочего движения».

Его близкий в молодые годы товарищ, может быть, един­ственный, Юлий Мартов еще в 1911 году окончательно по­рвал с Лениным, увидев в большевизме возрождение «неча- евщины» — тотального революционного терроризма. Но борьба против этого очевидного факта была беспомощной, рассчитанной на умиротворение Ленина, а не на выдво­рение будущего организатора террора из партийной вер­хушки.

Откуда же все это? Естественно, не от социальной среды, которая якобы творит человека. Среда-то у него была нор­мальная, сытая, безбедная. Значит, явные нелады с психи­кой. Как и у Троцкого, Сталина, Гитлера.

Кто же был всего ближе к Ленину по злодеяниям?

Прежде всего, Лев Троцкий (Бронштейн) — наиболее зна­чимый после Ленина октябрьский контрреволюционер. Ак­тивный участник смуты 1905 года. В 1907 году был аресто­ван, осужден, бежал за границу. Террор считал главным сред­ством «перманентной революции». С марта 1918 года — председатель Реввоенсовета, создатель Красной Армии. «Нельзя строить армию без репрессий... Не имея в арсенале командования смертной казни...» Считал, что «гражданская война... немыслима... без убийства стариков, старух и де­тей». Оратор-демагог. На толпу действовал магически. Ко­мандуя Красной Армией, расстреливал каждого десятого сол­дата по самым незначительным поводам. В 1919 году по его инициативе появился ленинский декрет, по которому арес­товывались жены и дети офицеров, не желавших служить новому режиму. Ульянов-Ленин разделял идеи Троцкого — они учились друг у друга. Но главное, что их объединяло, это не­нависть к России и абсолютное отсутствие морали. Троцко­го называли «летучим голландцем» мировой революции. Ему было неважно, где, когда и с кем затевать смуту. Как и Ле­нин, он ничего не мог созидать. С присущим ему апломбом он утверждал, что русская классическая дворянская культура ничего не внесла в сокровищницу человечества. Это кто же? Пушкин, Гоголь, Толстой? Может быть, Мусоргский, Чайков­ский? Или, как говорил Ленин, «архискверный Достоевский»?

Григорий Зиновьев (Овсей-Гершен Радомысльский) — один из любимцев Ленина, председатель Петросовета, гла­ва Коминтерна. Большевик с 1903 года. Учился в Бернском университете в Швейцарии. Вел революционную пропаган­ду на юге России, был редактором большевистских газет «Вперед», «Социал-демократ». Плодовитый литератор, ора- тор-болтун, соперник Троцкого, союзник Сталина в борьбе с «вождем Красной Армии». Один из главных грабителей Рос­сии: расшвыривал фантастические богатства, награбленные большевиками, «на нужды мировой революции». Не забывал и себя. «Мы постараемся направить костлявую руку голода против истинных врагов трудящихся и голодного народа, — писал Зиновьев. — Мы даем рабочим селедку и оставляем буржуазии селедочный хвостик». И довел уже в 1918 году норму хлеба для интеллигенции до «восьмушки». Ерничал: «Мы сделали это для того, чтобы они [буржуи] не забыли за­паха хлеба».

В 1918 году Ленин всю власть в деревне отдал комбедам — комитетам бедноты. Эсеры, которые еще входили в состав ленинского правительства и в Советы, резко выступили против произвола люмпен-погромщиков. Зиновьев, как всег­да, «пламенно» возражал: «Не плакаться надо, что в дерев­ню, наконец, пришла классовая борьба, а радоваться, что деревня начинает, наконец, дышать воздухом гражданской войны».

В 1918 году Ленин всю власть в деревне отдал комбедам — комитетам бедноты. Эсеры, которые еще входили в состав ленинского правительства и в Советы, резко выступили против произвола люмпен-погромщиков. Зиновьев, как всег­да, «пламенно» возражал: «Не плакаться надо, что в дерев­ню, наконец, пришла классовая борьба, а радоваться, что деревня начинает, наконец, дышать воздухом гражданской войны».

Феликс Дзержинский — практический организатор «крас­ного террора». Несмотря на заслуги перед партией — шесть арестов, три побега из ссылки, 11 лет неволи, фана­тизм в работе, — спал в кабинете за ширмой, Ленин не пус­тил Дзержинского в Политбюро. Держал на политических за­дворках. Но, зная характер Железного Феликса, поставил его на пост главного карателя как «пролетарского якобинца». Рассуждения о том, что «чекистом может быть человек с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем», — ложь. «Сам Дзержинский не был никогда расслабленно-челове- чен», — заметил его преемник Менжинский. Первыми, кого казнил Дзержинский без суда и следствия, были бывшие цар­ские министры. Дзержинский издавал свой «теоретический» журнал «Красный террор». М. Лацис писал в этом журнале: «Не ищите на следствии доказательств того, что обвиняе­мый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — ка­кого он происхождения, воспитания, образования или профес­сии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».

Чекисты любили печатать списки расстрелянных. Всего за несколько месяцев «красного террора» в 1918 году казни­ли более 50 ООО человек, о чем и похвастались в газетах. До сих пор работники спецслужб гордо называют себя чекиста­ми, нисколько при этом не стесняясь и как бы запамятовав, что чекизм появился в качестве орудия террора. 7 сентября 2004 года народ России искренне и глубоко горевал об уби­тых террористами детях в Осетии. Земля была мокрая от слез. И в тот же день телевидение показало возведение па­мятника Дзержинскому в г. Дзержинске. Как это позорно, как это кощунственно ставить памятник второму по рангу после Ленина террористу в России, убившему сотни тысяч людей, таких же невинных, как и дети Беслана.

ВЧК фактически властвовала. Трудно было разобраться, кто главнее: партийные организации или чекистские. Послед­ние выпускали свои газеты, журналы, то есть пропагандист­ские рупоры убийств, карательных экспедиций, расстрелов, повешений, всякого рода измывательств над людьми. Многие исследователи, да и не только исследователи, но и современ­ники тех событий в своих мемуарах подтверждают, что ВЧК, особенно на местах, буквально кишела криминальным эле­ментом — убийцами, ворами, палачами, готовыми на все.

В конце 1918 года в правящей верхушке возникла дискус­сия вокруг деятельности ВЧК. 25 декабря 1918 года ЦК РКП(б) обсудил новое положение о ВЧК. Инициаторами бы­ли Бухарин и ветераны партии Ольминский и Петровский. Они критиковали «полновластие организации, ставящей себя не только выше Советов, но и выше самой партии». Требова­ли принять меры, чтобы «ограничить произвол организации, напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата». Создали специальную ко­миссию. Туда вошел и Каменев, тоже сторонник ограниче­ния функций ВЧК. Он предложил упразднить эту организа­цию. Однако за ВЧК вступились Свердлов, Сталин, Троцкий. И, само собой, Ленин. ЦК партии постановил: в советской партийной печати не может быть «злостной критики» в от­ношении государственных учреждений, в том числе и ВЧК.

В бурные дни августа 1991 года (во время антигосударст­венного мятежа большевиков) я выступал на митингах, в том числе и на Лубянке. Психологически это были необыкновен­ные дни. Толпа на Лубянке была огромная. Что бы я ни ска­зал, толпа ревела, гремела аплодисментами. Кожей ощутил, что наступает критическая минута. Задай я только вопрос, вроде того, а почему, мол, друзья мои, никто не аплодирует в здании за моей спиной и, мол, любопытно, что они там дела­ют, — случилось бы непоправимое. Позднее стало известно, что они жгли там документы. Я понял, что взвинченных и го­товых к любому действию людей надо уводить с площади, и как можно скорее. Быстро спустился вниз и пошел в сторону Манежной площади.

Меня подняли на руки, я барахтался — наверное, до этого только мать держала меня на руках, да еще медицинские сестры в госпитале во время войны, — и так несли до пово­рота на Тверскую улицу. Милиция была в растерянности, увидев массу людей, заполнившую улицу. Меня проводили до здания Моссовета. До сих пор уверен, что, не уведи я лю­дей с площади именно в тот момент, трагедия была бы неми­нуема. Толпа ринулась бы громить здание КГБ.

Но о Лубянке все равно вспомнили. Вечером того же дня начали сносить памятник Дзержинскому. Истукан стоял крепко, его падение могло покалечить людей. Тогдашний мэр

Москвы Гавриил Попов поручил своему заму Сергею Стан­кевичу исполнить это технически грамотно, что и было сде­лано. Думаю, именно за это Станкевич потом и поплатился, когда его начали травить. Наиболее тупоголовые большевики и в наши дни требуют восстановить памятник Дзержинско­му, надеясь вернуть себе власть по кусочкам.

Вернемся, однако, к «вождям».

Николай Бухарин. Писано о нем много. Опубликовал «Злые заметки», облив грязью гениального Есенина. Ладно. О вкусах не спорят. Но как понять следующее? Цитирую: «Не забу­дем, сколько безымянных героев нашей чека погибло в боях с врагами, не забудем, сколько из тех, кто остался в живых, представляют развалину с расстроенными нервами, а иногда и совсем больных. Ибо работа была настолько мучительна, она требовала такого гигантского напряжения, она была та­кой адской работой, что требовала поистине железного ха­рактера». Видимо, Бухарин замаливал старый грех, когда требовал приструнить ВЧК. А работа карателей действи­тельно была адской. В прямом, а не в переносном смысле. Расстреливали обычно пятерками. Людей раздевали догола. Стреляли в затылок. Убивать требовалось одним выстре­лом. И так каждую ночь... Кого же убивали? Да все ту же «буржуазию»: офицеров, их жен, детей, купцов, головастых и рукастых мужиков, профессионалов, врачей, инженеров, юристов. В 1928 году Бухарин признает: «Здесь, у нас, где мы абсолютные хозяева, мы совершенно никого не боимся. Стра­на, изнуренная войнами, болезнями, смертью, голодом /это средство опасное, но роскошное/ не производит ни малейше­го шума, находясь под постоянной угрозой со стороны ЧК и армии... Часто мы сами удивляемся своему терпению, став­шему столь знаменитым... Не существует, можно быть уве­ренным, во всей России и одного дома, где бы мы ни убили так или иначе отца, мать, брата, дочь, сына, какого-нибудь близкого родственника или друга. Ну что ж! Феликс /Дзер­жинский/ потому и разгуливает по Москве спокойно и без всякой охраны, даже ночью... Когда мы запрещаем ему такие прогулки, он ограничивается пренебрежительным смехом, го­воря: «Что? Они никогда не посмеют, псякрев», и он прав. Они не смеют. Какая удивительная страна!» (Ьез йе Ропстз. Ьез (огсез зекгё1ез йе 1а гёуоШюп. Рапз, 1928, р. 195—196)

Бухарин прослыл «теоретиком». Сталин играл с ним в «кошки-мышки». То приближал, то отдалял. У него была фе­номенальная память. Он не забыл, как Бухарин в свое время бегал к Каменеву и говорил, что Сталин — беспринципный интриган, что его ничего не интересует, кроме сохранения власти. Каменев записал патетику Бухарина и отдал текст «молодым троцкистам», которые растиражировали его сло­ва в виде подпольной листовки. Поздно, очень поздно дошло до Бухарина, что Сталин ничего и никому не прощает. А по­няв, он подленько написал Ворошилову, что Каменев — «ци- ник-убийца», а тому, что «расстреляли собак, он страшно рад». Когда Бухарина арестовали, Сталин долго держал его на Лубянке. Знал, что будет лизать сапоги. Так и было: Буха­рин писал о Сталине стихи и поэмы, посылал покаянные письма, полные лести и подобострастия.

Михаил Тухачевский. Подпоручик лейб-гвардии Семенов­ского полка. Попал в германский плен, где познакомился с французским капитаном, которого звали Шарль де Голль. Мечтал о завоевании мира, о революционных походах в Евро­пу, Азию и в другие части света. Любимец Ленина, получил прозвище Красный Бонапарт. Гордился этим. Выслужился Ту­хачевский быстро. Взял мятежный Кронштадт. Вскоре по­явился в Тамбове, где полыхало народное восстание. В обоих случаях был инициатором применения удушливых газов про­тив повстанцев и гражданского населения. Предлагал со­здать при Коминтерне Генеральный штаб мировой револю­ции. Он даже выпустил книжонку «Война классов», в которой призывал начать мировую гражданскую войну, завоевать мир и строить всемирную республику Советов. Ленину и Троцкому это очень нравилось.