Я был крещен в младенчестве, так что в армии эта процедура меня миновала, но, как уже сказал, много лет не заходил в церковь. Я давно перестал сопровождать туда отца и теперь просто не знал, чего ждать. Однако церковная служба оказалась на уровне: пастор говорил негромко и сдержанно, музыка была хорошая, и время тянулось не так долго, как я запомнил в детстве. Нельзя сказать, что проповедь произвела на меня сильное впечатление, но я был доволен, что пришел, — у меня появилась новая тема для разговора с отцом и возможность больше времени провести с Саванной.
Она сидела между Тимом и мною, и я краем глаза наблюдал, как она поет. Голос у Саванны был небольшой, но пела она чисто, и тембр мне понравился. Тим сосредоточенно уткнулся в молитвенник, а на обратном пути задержался пообщаться с пастором. Пока мы с Саванной ждали в тени кизила у входа в церковь, Тим оживленно беседовал о чем-то со святым отцом.
— Старые приятели! — буркнул я, кивнув на Тима. Несмотря на тень, мне было жарко, по спине стекали струйки пота.
— Нет-нет, это, по-моему, отец Тима рассказал ему Об этом пасторе. Тим вчера даже в Интернет зашел, чтобы найти этот храм. — Саванна обмахивалась веером. В ярком сарафане она выглядела настоящей красавицей южанкой. — Я рада, что ты пошел с нами.
— Я тоже.
— Проголодался?
— Почти.
— Поедим, когда вернемся домой, если хочешь. Да, можешь уже отдать Тиму его одежду. Сразу видно, что тебе неудобно и жарко.
— Знаешь, в этом и вполовину не так жарко, как в каске, ботинках и бронежилете.
Саванна подняла ко мне лицо.
— Мне нравится, как ты говоришь о бронежилете. Мало кто из наших умеет так говорить. Я нахожу это интересным.
— Ты смеешься надо мной?
— Да нет, ставлю галочку для памяти. — Она грациозно облокотилась о дерево. — Кажется, Тим уже закончил.
Я посмотрел на оживленно беседующих святошу и пастора.
— С чего ты решила?
— Видишь, он сложил ладони домиком? Значит, готов прощаться. Сейчас протянет руку, улыбнется, кивнет на прощание и пойдет к нам.
В точном соответствии с предсказанием, Уэддон распрощался с пастором и легким шагом направился к нам. На лице Саванны появилось смешливое торжество. В ответ на мой удивленный взгляд она пожала плечами:
— В маленьком городке делать совершенно нечего, вот и наблюдаешь за людьми. Постепенно выясняешь привычки всех знакомых.
По моему скромному мнению, Саванне слишком часто приходилось наблюдать за Тимом, но делиться этим открытием я не стал.
— Ну что, готовы ехать? — спросил Тим.
— Только тебя и ждем, — выразительно сообщила Саванна.
— Извини, — спохватился Тим. — Нам нужно было поговорить.
— Ты только и делаешь, что со всеми говоришь!
— Ты права, — сокрушенно сказал Тим. — Но я уже начал по капле выдавливать из себя дружелюбие.
Саванна засмеялась. Непринужденная болтовня названых братца и сестрички бесцеремонно выставила меня за пределы круга своих, но тут Саванна взяла меня за руку, заставив забыть обо всем на свете, и вот так, под ручку, мы направились к машине.
Вернувшись, мы застали строительную бригаду уже на ногах: потенциальные плотники и штукатуры в купальниках и плавках в поте лица работали над своим загаром. Несколько человек лежали на веранде, остальные резвились на пляже. Из окон гремела музыка, заботливо наполненные кулеры с пивом стояли в боевой готовности, и многие лечились этим испытанным средством от утреннего похмелья. Я удержался от замечания. Вообще, пиво — это хорошо, но, учитывая, что я только что из церкви, приличия требовали выждать некоторое время.
Я переоделся, сложив уэддоновскую одежду так, как выучился в армии, и вернулся в кухню. Тим успел спроворить блюдо бутербродов.
— Угощайся, — сказал он, обводя стол широким жестом. — Еды прорва. Кому знать, как не мне, — я вчера три часа по магазинам ездил. — Он ополоснул руки и вытерся полотенцем. — Ладно, теперь моя очередь переодеваться. Саванна выйдет через минуту.
Он вышел. Оставшись один, я огляделся. Обстановка дома была выдержана в традиционном пляжном стиле: ярко раскрашенная плетеная мебель, лампы из раковин, маленькие статуэтки маяков на каминной полке, а на стенах — пастели с видами океанского побережья.
У родителей Люси был примерно такой дом — не здесь, а на острове Лысая Голова. Они никогда не сдавали его внаем, предпочитая отдыхать там летом. Несмотря на возраст, ее папаша продолжал вкалывать в Уинстон-Сейлеме, и каждую неделю они с женой на пару дней возвращались в город, оставляя бедную Люси одну-одинешеньку — не считая меня, разумеется. Знай они, что творилось в доме в их отсутствие, нипочем бы не уехали.
— Вот и я, — сказала, входя, Саванна, вновь нарядившаяся в бикини (правда, нижнюю часть купальника прикрывали шортики). — Вижу, ты снова в норме.
— Откуда тебе знать?
— Глаза не выпучены из-за тесного воротника.
Я улыбнулся.
— Тим сделал сандвичей.
— Отлично, я просто умираю с голоду. Ты уже ел?
— Нет, — ответил я.
— Ну так давай подключайся. Терпеть не могу есть одна.
Мы ели стоя. Лежавшим на веранде девицам было невдомек, что в кухне может кто-то быть, и они разговаривали в полный голос. Одна из них во всех подробностях рассказывала, чем занималась с парнями прошлой ночью.
Замечу в скобках — то, чем они занимались, не имело ничего общего с благородной миссией благоустройства бедных. Саванна сморщила нос — дескать, много текста — и повернулась к холодильнику.
— Хочу пить. Ты что будешь?
— Воды какой-нибудь.
Она нагнулась за бутылками. Как ни старался, я не мог оторвать глаз от натянувшихся шортиков. Зрелище, признаться, было хоть куда. Интересно, знала ли Саванна, что я на нее пялюсь? Я так понял, что да: выпрямившись, она обернулась с самым лукавым видом. Выставив бутылки на кухонный стол, Саванна спросила:
— Как насчет послеобеденного серфинга? Разве я мог отказаться?
Остаток дня мы провели в воде. Саванна, лежащая на доске в нескольких дюймах от меня, представляла настоящий пир для глаз, но еще больше я любовался тем, как лихо она мчится на серфе. Потом Саванна убежала греться на пляж, попросив разрешения наблюдать за мной таким образом, и мое катание по волнам удостоилось отдельного закрытого просмотра.
В четыре часа мы лежали на полотенцах на песке с задней стороны коттеджа, неподалеку (но не слишком близко) от остальных студентов. Сперва я ловил на себе любопытные взгляды, но в целом до меня никому не было дела, кроме Рэнди и Сьюзен. Блондинка подчеркнуто хмурилась на Саванну, а Рэнди довольствовался ролью третьего колеса при Брэде и Сьюзен, зализывая раны. Тима Уэддона нигде не было видно.
Саванна лежала на животе — признаюсь, волнующее зрелище. Я улегся на спину рядышком, надеясь подремать в расслабляющем зное, но присутствие Саванны будоражило и не давало полностью расслабиться.
— Джон, — промурлыкала она. — Расскажи мне о своих татуировках.
Я повернул к ней голову, прокатив затылком по песку.
— Что тебе о них рассказать?
— Ну, не знаю — почему наколол, что они означают… Я приподнялся на локте и указал на левое плечо, где были выколоты орел и знамя:
— О'кей. Это эмблема пехотных войск, а это, — я указал на слова и буквы, — обозначение нашей роты, батальона и полка. У каждого в моем отделении такая наколка — сделали, когда праздновали окончание подготовки в Форт-Беннинге в Джорджии.
— А что означает «Резкий старт»? — Саванна указала на надпись под литерами.
— Это мое прозвище. Получил еще в Форт-Беннинге благодаря нашему любимому сержанту — инструктору по строевой подготовке. Я никак не успевал собрать автомат достаточно быстро, и он рявкнул, что даст мне резкий старт ногой по заду, если я сейчас же не включу пятую скорость. Прозвище прилипло, ну вот и…
— Красивое прозвище, — протянула она.
— О да. Между собой мы называли сержанта Люцифером, — сообщил я и был вознагражден улыбкой.
— А что означает колючая проволока?
— Ничего, — помотал я головой. — Я наколол ее до поступления в армию.
— А на другой руке?
На другой руке у меня был китайский иероглиф, относительно которого я предпочел бы оставить Саванну в неведении.
— Это память о подростковом бунте под девизом «Я пропащий, и все мне по фигу». Ничего не означает.
— Разве это не китайский иероглиф?
— Ну да, иероглиф.
— Тогда он что-то означает. Может, храбрость или честь?
— Да ругательство это, ругательство!
— О-о! — озорно подмигнула Саванна.
— Я уже сказал, сейчас для меня это не имеет значения!
— Все же не выставляй эту наколку, если поедешь в Китай.
Я засмеялся.
Она помолчала минуту.
— Красивое прозвище, — протянула она.
— О да. Между собой мы называли сержанта Люцифером, — сообщил я и был вознагражден улыбкой.
— А что означает колючая проволока?
— Ничего, — помотал я головой. — Я наколол ее до поступления в армию.
— А на другой руке?
На другой руке у меня был китайский иероглиф, относительно которого я предпочел бы оставить Саванну в неведении.
— Это память о подростковом бунте под девизом «Я пропащий, и все мне по фигу». Ничего не означает.
— Разве это не китайский иероглиф?
— Ну да, иероглиф.
— Тогда он что-то означает. Может, храбрость или честь?
— Да ругательство это, ругательство!
— О-о! — озорно подмигнула Саванна.
— Я уже сказал, сейчас для меня это не имеет значения!
— Все же не выставляй эту наколку, если поедешь в Китай.
Я засмеялся.
Она помолчала минуту.
— Значит, ты бунтарь?
— Был когда-то давно, — сознался я. — Или не очень давно. Кажется, с тех пор сто лет прошло.
— Поэтому ты сказал, что в то время армия была тебе необходима?
— Да, она пошла мне на пользу. Помолчав, Саванна спросила:
— Скажи, в то время ты бы прыгнул за моей сумкой?
— Нет. Наверное, только посмеялся бы.
Несколько секунд Саванна оценивала мой ответ, будто решая, верить мне или не верить, и наконец глубоко вздохнула.
— Хорошо, что ты записался в армию. Сумка мне была очень нужна.
— Видишь, как все удачно…
— А еще что?
— В смысле?
— В смысле — что еще ты можешь рассказать о себе?
— Ох, я не знаю. Что тебе хочется знать?
— Расскажи мне что-нибудь, чего о тебе никто не знает.
Я подумал.
— Могу сказать, сколько десятидолларовых монет без кромки с головой индейца было отчеканено в тысяча девятьсот седьмом году.
— И сколько?
— Сорок две. Они изначально не предназначались для денежного обмена: работники Монетного двора отчеканили их для себя и своих друзей.
— Ты увлекаешься нумизматикой?
— Я бы так не сказал. Это долгая история.
— У нас полно времени!
Я колебался. Саванна потянулась за своей сумкой.
— Погоди, — сказала она, копаясь в объемистых недрах. Вскоре на свет был извлечен тюбик «Коппертона». — Будешь рассказывать, когда намажешь мне спину лосьоном. Кажется, я обгорела.
— О, разрешаешь? Саванна подмигнула.
— В награду за откровенность.
Я натер ей лосьоном плечи и спину, не забыв, однако, и про остальные части тела — я убедил себя, что кожа там покраснела, а солнечные ожоги сделают завтрашнюю работу их обладательницы страшно мучительной. После этого я несколько минут рассказывал Саванне о деде, отце, нумизматических выставках и старом добром Элиасберге. Я не отвечал конкретно на вопрос, не будучи уверен, что должен содержать правильный ответ. Когда я закончил, Саванна повернулась ко мне:
— Твой отец до сих пор собирает монеты?
— Как заведенный. По крайней мере я так думаю — мы больше не говорим о нумизматике.
— Почему?
Я рассказал и об этом. Мне полагалось выставить себя в лучшем свете, умолчав о плохом, чтобы произвести впечатление, но с Саванной это было невозможно. По какой-то причине при ней возникала потребность говорить правду, хотя мы были знакомы второй день. Выслушав меня, она некоторое время сидела с озадаченным видом.
— Я вел себя как скотина, — подсказал я. Конечно, существовала и более точная характеристика меня тогдашнего, но она не годилась для девичьих ушей.
— Пожалуй, — протянула Саванна. — Но я не об этом думала. Я пыталась представить тебя в юности, потому что сейчас ты ничем не напоминаешь того человека.
Любой ответ прозвучал бы фальшиво, пусть даже ее замечание было справедливым. Поколебавшись, я прибегнул к папиному методу и промолчал.
— А какой вообще характер у твоего отца?
Я коротко описал. Пока я говорил, Саванна, сидя с видом напряженного раздумья, набирала в горсть песок, и он сеялся сквозь пальцы. В конце, снова удивив себя, я признался, что мы с отцом стали почти чужими.
— Все правильно, — сказала она деловым тоном без всякого осуждения. — Ты отсутствовал два года и сильно изменился. Откуда же ему тебя знать?
Мне надоело лежать, и я сел на полотенце. Вокруг яблоку негде было упасть: все, кто хотел попасть на пляж, уже пришли и пока не собирались уходить. У кромки воды Рэнди с Брэдом играли во фрисби, сопровождая это занятие беготней и криками. Вокруг них собрались и другие желающие поиграть.
— Да, конечно, — сказал я. — Но дело не только в этом. Мы всегда были чужими. С ним очень трудно разговаривать.
Выговорив последнюю фразу, я подумал, что впервые в жизни обсуждаю эту тему с другим человеком. Странная какая-то тяга к откровенности у меня сегодня. С другой стороны, большую часть сказанного мной Саванне можно считать странным.
— Многие молодые люди говорят это о своих родителях. Может, и так, подумал я, но у меня иной случай. Дело не в разнице поколений, просто с моим папахеном нормально почирикать можно только о монетах. Вслух я ничего не сказал. Саванна разровняла песок перед собой и проговорила неожиданно мягко:
— Я бы хотела с ним познакомиться. Я повернулся к ней:
— Зачем?
— Он интересный человек. Меня всегда привлекали люди с жаждой к жизни.
— У него жажда к старым монетам, а не к жизни, — поправил я.
— Все равно, страсть есть страсть. Это развлечение, лекарство от скуки, и не важно, на что она направлена. — Она поводила ступнями в песке. — Разумеется, я не имею в виду пороки.
— Вроде твоего пристрастия к кофеину?
Она улыбнулась, и я заметил у нее маленький промежуток между верхними резцами.
— Ага. Страстью могут стать монеты, спорт, лошади, музыка, вера… Самые унылые люди, которых мне доводилось встречать, — те, которых ничто не интересует. Страсть и удовлетворение идут рука об руку, без них счастье долго не продлится, как костер погаснет без топлива. Мне бы очень хотелось послушать, как твой папа говорит о монетах, — в этот момент он наверняка на седьмом небе от счастья, а ведь счастье заразительно!
После этих слов я ее сильно зауважал. Несмотря на мнение Тима о наивности Саванны, ее суждения были более зрелыми, чем у большинства сверстников. Кроме того, Саванна так неотразимо выглядела в бикини, что даже читай она вслух телефонный справочник, я бы восхищенно внимал.
Саванне стало любопытно, куда я то и дело посматриваю, и она тоже села на полотенце. Игра в фрисби была в полном разгаре. Брэд запустил диск, ловить который бросились двое участников. Оба нырнули одновременно, подняв тучу брызг на мелководье, и крепко столкнулись головами. Парень в красных шортах вышел из воды с пустыми руками, ругаясь и держась за голову. Его шорты были в песке. Другие участники смеялись. Я тоже улыбался, невольно представив, как тому больно.
— Ты видела? — кивком показал я.
— Погоди, — сказала Саванна. — Я сейчас вернусь. Она вскочила и быстрым шагом направилась к парню в красных шортах. При виде девушки он остолбенел, и его приятель тоже — появление Саванны в бикини, как я понял, сражало наповал не только меня. Я видел, как она что-то говорит и улыбается, настойчиво глядя на жертву фрисби, а тот покорно кивает с видом мальчишки, получившего выволочку. Вернувшись, Саванна снова уселась рядом со мной. Я ни о чем не спросил, понимая, что это не мое дело, но мое любопытство не осталось незамеченным.
— В другой обстановке я бы промолчала, но сейчас пришлось просить его не распускать язык. Люди отдыхают семьями, вокруг полно детей, — объяснила она. — Он обещал.
Мне надо было догадаться.
— Ты предложила ему выражаться «священной коровой» или «блинчиками»?
Она смешливо покосилась на меня:
— А тебе понравились эти выражения!
— Я вот думаю, не научить ли им ребят из моего отделения. Пусть у парней будет дополнительный фактор устрашения, когда они выбивают двери или заряжают РПГ.
Она хихикнула.
— Это определенно страшнее сквернословия, хотя я и не знаю, что такое РПГ.
— Реактивный гранатомет. — С каждой минутой Саванна нравилась мне все сильнее. — Что ты делаешь сегодня вечером?
— У меня нет особых планов, кроме собрания. А что? Хочешь познакомить меня с отцом?
— Нет. Может, потом как-нибудь. Сегодня я хотел показать тебе Уилмингтон.
— Ты приглашаешь меня погулять?
— Да, — признался я. — Я провожу тебя назад сразу, как только скажешь. Я не забыл, что завтра тебе на работу, но очень хочу показать одно отличное заведение.
— Какое?
— Местный ресторанчик. Там подают морепродукты, но вообще туда ходят за новыми впечатлениями.
Саванна обхватила колени руками.
— Обычно я не гуляю с малознакомыми людьми, — сказала она, подумав. — А мы с тобой познакомились только вчера. Я могу тебе доверять?