— Боишься? — улыбнулся Стас.
— He-а. Я не боюсь мертвецов, — ответила Катя. — Мама говорит, что бояться надо живых, и я с ней полностью согласна.
И в самом деле, если днем на знаменитом кладбище весьма оживленно, то ночью здесь было пустынно и тихо. И ужасно холодно. Сторож отворил экскурсантам калитку, и они вошли на территорию. Стас не понимал, что они здесь забыли. Темнота ведь, хоть и не кромешная благодаря снегу, но все равно ни шиша не видно, надгробия «известных людей» тонут в глубоких тенях. Экскурсовод снова начала что-то рассказывать, группа двинулась за ней, Стас и Катя уныло поплелись в хвосте. Обоим хотелось поскорее вернуться в теплый автобус.
— Может быть, правда вернемся? — тихо предложил Стас. — Холодно тут. И скучно.
— Ничего не выйдет, — так же тихо ответила Катя и кивнула в сторону идущего вместе с ними водителя. — Автобус наверняка закрыт… Да ладно, Стас, не парься. Когда еще побываешь ночью на кладбище? Или сам боишься мертвецов?
Стас хотел было ответить фразой из бородатого анекдота: «А чего нас бояться-то!» — но лишь скептически хмыкнул. На самом деле ему не было смешно. Напротив, стало даже тревожно. Глупо, да… Может быть, на кладбище такая атмосфера, что всем становится жутко? Или все из-за того, что водитель поплелся с ними? Ему-то зачем это надо?
По дороге Стас разглядывал членов группы отважных любителей тайн и загадок. Вместе с водителем их насчиталось семнадцать человек, все очень разные: парочка благообразных пенсионеров, три мрачные девицы в черном — готы, что ли? — с тщедушным пареньком во главе, двое влюбленных, которым, видимо, было все равно, где гулять, женщина с мальчиком-подростком. Они шли по главной аллее, все дальше и дальше в глубь кладбища, прочь от освещенных ворот и знаменитых могил, и Стаса все сильнее тянуло вернуться, пусть даже придется ждать остальных на улице, а не в теплой машине… но было как-то стыдно перед Катей. Да и не хотелось идти одному.
Молчащая последние несколько минут экскурсовод свернула с главной аллеи на боковую, где снегу было по колено. Стас заметил, что теперь не она шла первой, группу вел белобрысый парень в черном пальто, тот самый, что сидел с ней рядом в автобусе. Коллега, что ли, специалист по старинным надгробиям?
— Сейчас мы увидим самое интересное, — неживым голосом произнесла экскурсовод. — Осталось совсем недолго. Мы увидим знаменитый памятник… — Тут она коснулась ладонью лба, словно вспоминая, чей же памятник они должны увидеть.
Парень в черном пальто остановился так резко, что девушка едва не налетела на него. Она обернулась к группе и привычно улыбнулась, но выглядела при этом растерянной, будто никак не могла сообразить, где они оказались, что она должна показать и о чем рассказывать.
Здесь было совсем темно, снег почти не отражал света. Уже в двух шагах не было видно ни зги, лишь на фоне темных силуэтов деревьев белели кресты… вроде бы они даже тускло светились во мраке собственным светом. Люди, сгрудившись между надгробий, невольно жались друг к другу. Стас подумал, что не только ему страшновато, но почему-то все молчат, не ругаются, не требуют возвращаться. Он собрался было возмутиться, но встретился взглядом с белобрысым парнем, и слова застряли у него в глотке.
У того были удивительные глаза, очень светлые, пронзительные, сияющие, как подсвеченный изнутри лед, их взгляд замораживал и оглушал, и Стасу вдруг стало все равно, что снег забился под штанины джинсов, и ноги мерзнут, что здесь темно и тоскливо, что хочется в теплый автобус, и вообще — поскорее уже сесть в поезд и уехать домой. Даже возможное приключение с Катей его больше не привлекало. Он должен оставаться на месте… стоять и слушать… ждать…
В глубине души Стас удивлялся собственной апатии, ему делалось все страшнее, он понимал, что происходит нечто очень странное, неправильное, но он стоял, как истукан, глядя в глаза белобрысому и не в силах отвести взгляд.
Белобрысый вдруг сам отвернулся, и Стас тут же почувствовал, как тяжеленный камень свалился с его груди; только сейчас он заметил, что все это время не шевелился и даже не дышал… Он глубоко вдохнул чистый морозный воздух, снова вспомнил, что ему холодно, и покосился на Катю — живую, теплую и тоже начинающую бояться. Девушка, дрожа всем телом, прижималась к нему.
Нет, пора выбираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше, на фиг такие экскурсии… Но ноги будто приросли к земле, чужие, непослушные. Почему он не двигается с места?!
— А теперь кульминация нашей программы, — вдруг насмешливо произнес белобрысый. — Извините, что не увидели Поганых прудов и — чего там еще? — черных катафалков? К сожалению, у нас нет времени колесить по городу. Впрочем, познакомиться с самой главной тайной ночной Москвы вы сможете прямо здесь и сейчас. Прошу заметить: вам очень повезло, не многим выпадает такой шанс. Хотя бы и перед смертью.
То, что произошло потом, было похоже на кошмарный сон. Или на дешевый фильм ужасов. В первые мгновения Стас так и подумал: это всего лишь дурацкая инсценировка, которую устроили экскурсоводы, чтобы добавить перчинку ночному мероприятию.
Белобрысый плавным, но незаметным глазу движением оказался за спиной девушки-экскурсовода, прижал ее к себе, как будто даже с нежностью, в его руке невесть откуда появился нож, и матово блеснувшее в темноте лезвие в один миг перерезало девушке горло. Та даже крикнуть не успела; ее голова откинулась назад, а из страшный раны на шее толчками хлынула кровь, заливая светлую курточку, стекая на землю. В воздухе кисло запахло медью. Кто-то из группы жалобно всхлипнул, одна из девушек-готов мешком осела на землю. А белобрысый с наслаждением втянул ноздрями запах кропи и мечтательно улыбнулся. Потом что-то прошептал и, подставив к шее умирающей девушки широкую большую чашу, набрал немного крови. После чего просто разжал объятия, и тело упало в снег, дернулось и застыло.
Это действо повторялось раз за разом со всеми экскурсантами, и никто не мог кричать, никто не мог сопротивляться, не мог даже сдвинуться с места. Только женщина, приведшая на экскурсию сына, так сильно вцепилась в подростка, что маньяк на секунду задержался возле нее. Только на секунду. Стремительное движение — и женщина отлетела на несколько метров, ударилась головой о надгробный камень и больше не встала.
Мальчишка, готы, влюбленные, старики, водитель… С каждым из них маньяк производил один и тот же ритуал: резал горло от уха до уха, произносил какие-то слова и набирал кровь в чашу.
Стас все видел и все понимал, он знал, что и другие понимают; Катя судорожно вздрагивала в такт с конвульсиями каждой жертвы; кто-то рядом покачивался и стонал от ужаса… Стас был уверен, что все они кричали бы, если бы могли. Внутри Стас тоже орал, визжал, метался в панике, но его губы были крепко сжаты, не позволяя воплю вырваться наружу. Совсем как во сне.
Он спит, конечно же, он спит. Этого не может происходить на самом деле!
Снег был залит черной, дымящейся на морозе горячей кровью, растапливающей его до самой земли. Неподвижно лежали люди, которые только что были живыми, и вот теперь стали просто остывающими трупами. Стас завороженно смотрел на тела и на черную кровь, в ушах звенело, и зрение мутилось. Он не сразу осознал, что в живых остались только двое, только он и Катя; он понял это, когда белобрысый резким движением оторвал девушку от него и привлек к себе. Катя всхлипнула, повисла на руках маньяка безвольной куклой, а в груди Стаса вдруг поднялась ярость, выросла пылающим огненным шаром и на миг прогнала сонный морок. Руки сжались в кулаки, ногти больно врезались в ладони. Стас покачнулся и сделал шаг вперед. Всего один шажок.
Маньяк посмотрел на него с интересом.
— Она тебе нравится, правда? — произнес он, и Стас снова встретил взгляд его кошмарных, нечеловеческих глаз, приковывавший его к земле.
Белобрысый посмотрел на бледное от ужаса лицо Кати и добавил:
— Знаешь, пожалуй, она и мне нравится.
Он не спеша положил свой нож на надгробный камень. Это был не обыкновенный мясницкий тесак, который часто показывают в фильмах ужасов, нет, это был кинжал с темной резной рукоятью, а по испачканному кровью лезвию ветвился замысловатый узор.
— Я могу оставить ее себе, — сказал маньяк. И подмигнул Стасу.
А потом случилось совсем уж невероятное. Стас увидел, как во тьме блеснули зубы парня, неестественно белые, с длинными острыми клыками. Он мог поклясться, что секунду назад зубы у белобрысого были самыми обыкновенными, такими же, как у всех, и теперь вдруг превратились в звериные — как у волка… или как у вампира из комиксов.
Белобрысый вонзил зубы в Катину шею. Девушка не закричала, не сделала даже слабой попытки освободиться, как и те, кому маньяк перерезал горло. Она вздрогнула, а потом застонала, но не от боли, а словно бы от наслаждения. Глаза закатились, и улыбка тронула ее губы, странная и страшная, безумная улыбка… Стас не мог отвести от нее взгляда, волосы шевелились у него на голове, а запертый в безвольном теле разум бился, метался, уползал в темноту и в тишину, забивался от ужаса в самую дальнюю щель.
Белобрысый пил Катину кровь. Пил по-настоящему, как вампир. Пил долго и с удовольствием; Стас видел, как жизнь медленно покидает девушку, как все более бледной и прозрачной становится ее кожа, сморщиваясь, точно пергамент в пламени, как синеют губы и вваливаются глаза. Маньяк выпил ее досуха. И отпустил. Стас точно знал, что Катя упала на землю уже мертвой.
Потом белобрысый аккуратно вытер губы платком, подобрал нож и повернулся к нему. Последнему… Маньяк двигался медленно и плавно, но Стас почему-то не мог уследить за его перемещением: миг назад вампир был в трех шагах от него и вот уже стоит совсем близко. Почти вплотную. С поднятым ножом.
— Ну, что скажешь? — спросил он. — Достаточно ли ты увидел зловещего и мистического для экскурсии за пятьсот рублей?
Стас молча смотрел на чудовище в человеческом обличии. Да, теперь он знал точно: это не человек. Под заурядной внешностью скрывалось нечто потустороннее, злое… и не живое в обычном понимании.
Стас уже не надеялся на спасение, не пытался убедить себя, что это сон. Он лишь хотел, чтобы все скорее закончилось. И чудовище, как будто услышав его мысли, подарило ему быструю смерть. Белобрысый скользнул Стасу за спину, схватил за волосы, дернул назад. Стас судорожно вздохнул, и это был последний в его жизни глоток воздуха. Острое лезвие полоснуло по горлу. Боли не было, только кровь вдруг наполнила рот, стало невозможно дышать, потом в глазах потемнело, и он почувствовал, что падает. Ноги подогнулись, но чудовище не дало ему опуститься на снег, держало Стаса на весу, набирая в почти уже полную чашу кровь и шепотом произнося слова на чужом, незнакомом языке.
2
В морг Нина и Мишель поехали сразу же после звонка Николая — тот велел торопиться. Власти совершенно не хотели, чтобы о массовом убийстве на кладбище прознали журналисты, тем более что причина смерти каждого из восемнадцати человек была, что называется, налицо.
Мишель вел машину, Нина сидела рядом и задумчиво смотрела в окно. Раньше Стражам в расследованиях помогал Модест Андреевич — правда, только информацией, сам он никогда не выезжал на место преступления. Да никто и не отважился бы предложить архивариусу скататься в морг. Теперь же получалось так, что Нина заняла пост своего Мастера, а с ней церемониться никто не станет. Сам Князь попросил ее помочь Мишелю, и Нина, конечно же, не посмела отказаться, да и не собиралась: участие в новом расследовании, которое не касалось ее лично и не мучило так сильно, как буксующее расследование гибели Корфа, поможет ей отвлечься, развеяться. Ведь она изводила себя мыслями о Мастере, в сотый, в тысячный раз прокручивала в голове все известные факты; ей все время казалось, что она упускает какую-то деталь, очевидную и очень важную, но почему-то ускользающую, прячущуюся от нее… Так что необходимо переключиться на что-то другое, чтобы потом свежим взглядом посмотреть на загадку смерти Мастера.
— Кто-то устроил резню на Ваганьковском, — сообщил Мишель накануне, — Перебил кучу людей. У всех перерезано горло. Власти подозревают, что это дело рук очередной секты сатанистов. Похоже на правду, если бы не маленькая деталь: у одной из жертв, прежде чем перерезать горло, выпили кровь.
— Только у одной? — удивилась Нина.
— Николай утверждает, что так.
Николай был одним из «доноров» — людей, случайно узнавших о существовании вампиров, сумевших пережить встречу с ними и теперь обуреваемых желанием принадлежать к тайному сообществу.
Далеко не каждый может рассчитывать превратиться в Птенца или слугу: для этого нужно обладать особо ценными качествами или, как минимум, стать для вампира незаменимым. Любовником или другом. Но, очарованные убийственной прелестью бессмертных, люди готовы на все ради близости к ним. И ради укуса, который дарует неземное наслаждение. Мало кто из доноров обретает вожделенное бессмертие: большинство рано или поздно умирают от обескровливания. В прошлом вампиры относились к донорам с презрением, сейчас же их ценят и заботятся о них, потому что наличие доступного донора иной раз спасает жизнь раненому вампиру. Когда принимали Закон Великой Тайны, некоторые радикально настроенные древние пытались наложить запрет на сам институт добровольного донорства — дескать, если уж скрываться от смертных, то от всех без исключения. Однако это предложение вызвало бурю протестов. Да, смертных необходимо приучить к мысли, что вампиры — это всего лишь выдумка, сказка, легенда. Но должны быть и исключения. Ведь, невзирая ни на какой Закон, вампиры не перестанут влюбляться в смертных, дружить с ними и обращать новых Птенцов. Не перестанут брать себе слуг. А значит — пусть останутся и доноры. Что теперь, убивать всех, кто случайно был посвящен в Тайну? Нет, незачем. Только враждебно настроенных или тех, кто хочет предать Тайну огласке.
Нина доноров не понимала. Сама бы она ни за что не согласилась стать добровольным «кормильцем». По ее мнению, это был порок сродни наркомании или сексуальному извращению. Конечно же, при необходимости она пользовалась услугами доноров. Но предпочитала честную охоту. Доноры вызывали у нее брезгливость.
И особенно Николай.
Среди людей, добровольно кормивших московских вампиров, он стоял наособицу. Практически все знали о нем, но ему не грозило умереть из-за того, что кто-то из вампиров не совладает со своим голодом. Ведь Николая ценил сам Князь. Причем не за кровь, которую он давал, а за предоставляемые им особые услуги. Доноров было много, а Николай — один. Нина только сейчас сообразила, что даже фамилии его не знает. Только имя. И этого было достаточно: «Николай» — и всё, и сразу становилось ясно, о ком речь.
Он работал патологоанатомом в одном из московских моргов судмедэкспертизы и частенько помогал своим бессмертным друзьям, по оплошности или по злому умыслу выпившим у добычи больше крови, чем следовало. Николай расчленял трупы и сжигал в печи вместе с «легальными» останками, которые регулярно и в больших количествах ему приходилось утилизировать после вскрытия.
Но не это главное, ведь при необходимости вампиры и сами ловко избавлялись от останков. Куда больше пользы Николай приносил, сообщая Стражам о трупах со следами вампирского нападения, благодаря чему были выявлены несколько нарушителей Закона, а также пара-тройка чужаков, охотившихся на территории Князя. Князь карал не всех преступников, но знать предпочитал о каждом.
В отличие от большинства вампироманов Николай не стремился к бессмертию. Само общение с ожившими мертвецами доставляло ему специфическое чувственное удовольствие. Препарируя трупы, особенно если на его стол попадала молоденькая и симпатичная девушка, Николай любил предаваться сладостным мечтаниям о том, как покойница поднимается и заключает его в объятия… Нет, он не был некрофилом, секс с неподвижным трупом его не привлекал. Николай хотел именно так: холодная окоченевшая красавица вдруг встает наподобие Панночки из «Вия» и ласкает его… Удивительно, но однажды его фантазии превратились в реальность самым комическим образом.
В морг доставили мертвую девицу, которая вдруг эффектно ожила на прозекторском столе как раз в тот момент, когда Николай собирался сделать первый надрез на ее теле. Это была молоденькая вампирелла, из новообращенных, из числа готов, выросших на мистических романах и романтических ужастиках. Она откровенно наслаждалась своим новым ни живым, ни мертвым существованием и не раз пугала смертных, разыгрывая сцены внезапного «оживания». Пугать она любила даже больше, чем пить кровь… и через несколько месяцев поплатилась за это: ее выявили и убили Охотники. Впрочем, если бы Князь вовремя узнал о том, что вытворяет красотка, он бы сам сурово ее покарал. Может, не смертью, но наверняка — заточением. Даже убивать смертных — не такое страшное преступление, как выставлять напоказ свою вампирскую сущность. Наказание понес ее Мастер, сначала обративший глупую девицу, а потом закрывавший глаза на ее развлечения…
Короче, новообращенная вампирелла-гот, видимо, хохмы ради решила довести патологоанатома до сердечного приступа, но добилась совершенно противоположного результата. Поначалу опешивший Николай пришел в небывалое возбуждение, страстно набросился на воскресшую покойницу и впился в хладные уста горячим поцелуем. Красотка растерялась от неожиданности и в растерянности отдалась Николаю прямо на прозекторском столе… И в апофеозе все же подкрепилась его кровью.
Потом она не раз навещала пылкого патологоанатома и однажды созналась во всем Мастеру. Так Николай стал одним из доноров, посвященных в тайну существования вампиров.
Князь был настолько доволен Николаем, что, во-первых, собирайся внедрить своих людей во все морги (среди будущих патологоанатомов уже шла вербовка), а во-вторых, планировал наградить Николая за верную службу. С последним было сложнее. Делать Николая бессмертным не имело смысла: после обращения он не смог бы работать в морге — излишне сложно корректировать график так, чтобы его смена всегда приходилась на ночное время. А постоянно присылать к Николаю красавиц-вампирелл для любовных утех Князь отказался наотрез: он был милостив к подданным и не хотел, чтобы они страдали понапрасну. По доброй же воле к Николаю никто из бессмертных дам идти не хотел. Брезговали.