– Что там было, не знаешь?
– Ну, ты даешь, майор! Как я могу знать? Это ведь не мое, чего я буду нос не в свои дела совать. Встретить я его должен был дней через десять. Кажется, он хотел после Лондона заехать еще в Мюнхен… Подъехал, как и положено, а его нет. Прождал часа три, думал, самолет задержался. А когда позвонил домой, то мне передали, что он умер. Тут уже другие хлопоты пошли, нужно было его гроб встречать. Вот так оно и бывает… В общем, до сих пор не могу отойти.
Неожиданно с громким стуком распахнулось окно, и пронзительный женский голос прокричал на весь двор:
– Иди домой, пьянь перекатная! Опять какого-то алкаша нашел! Так и знай, домой не пущу!
– Да успокойся ты. Сейчас подойду. Это ко мне по делу.
– Знаю я твои дела. Надраться с утра, а потом ползком домой!
– Видал, какой голосище! – уважительно протянул Пономарев. – Такие децибелы просто так пропадают! Она ведь самолет может пере-орать, не то что собственного мужа. С ее данными где-нибудь на морском лайнере только гудком работать.
– Думаю, не потянет, – сдержанно улыбнулся Арсений.
– Еще как потянет! Бывает, так заорет, что света божьего не вижу, барабанные перепонки лопаются. Я в артиллерии служил, так мы рты открывали и уши затыкали, когда из гаубиц палили, чтобы контузии не случилось. Так вот, когда моя благоверная начинает орать, я тоже рот открываю, чтобы барабанные перепонки в клочья не разодрало. Бывает, что так и хожу целый день с открытым ртом.
– Незавидная участь.
– А куда денешься? – уныло проговорил Пономарев. – Бросил бы все это, но не в моем возрасте начинать все с нуля… Как-то не то…
– Тоже верно. Так что там по поводу Иосифа Марковича? Значит, неизвестно, как он умер?
– Неизвестно. Сообщили, что преставился, вот и все.
– А когда вы у него работали, случайно не заезжали на Печорского, четырнадцать.
– Еще как заезжал! – уверенно откликнулся Пономарев. – Может, и не запомнил бы, потому что по всему городу приходилось мотаться, но по этому адресу долго его пришлось ждать.
– Когда именно это было? – Майор невольно замер, дожидаясь ответа.
Основательно подумав, Пономарев уверенно ответил:
– Какого именно числа, не скажу, но где-то в июне.
– А сколько пришлось ждать? Помнишь?
– Часа четыре. На следующий день опять туда поехали, и опять долго ждал.
– И что они там делали?
– Какие-то коробки в машину складывали.
– А ты помогал?
– В машине сидел.
– А коробки потом куда отвозили?
– К какому-то его знакомому.
– А кто был с Матцингером, помнишь?
– Трое с ним было. Корсунь был, это мой прежний хозяин и приятель Матцингера. Потом парень был лет тридцати с небольшим, Башкой они его называли, и еще какой-то мужик странный, к тому же малость сутулый.
– Почему странный?
– Шальной, что ли… Глазки у него отчего-то все время бегают, как будто бы виноват в чем-то. В лицо не смотрит и все время взгляд отводит.
– Может, были какие-то особые приметы? Шрам, например, на лице. Ожог…
– Ничего такого не помню. Хотя один разговор припоминаю. Он при мне состоялся в машине, когда этот сутулый вышел. Иосиф Маркович сказал Корсуню, дескать, будь поосторожнее с этим ментом, он ведь сумасшедший.
– А что Корсунь ответил?
– А ничего не ответил, только усмехнулся.
– Что за тип этот Корсунь?
– Такого лучше не трогать. Спокойный как удав, голоса никогда не повышает, но любому сумасшедшему голову оторвет, не задумавшись.
Со стуком распахнулось окно, и пронзительный женский голос спросил:
– Тебя за шкирку, что ли, домой приволочь или ты все-таки сам явишься?! Пьянь подзаборная!..
– Иди, а то ведь и в самом деле притащит, – улыбнулся Хабаков.
– Притащит, – печально согласился Пономарев. – Вот сраму-то будет. Ладно, пойду. Ты женат?
– Женат, – ответил Арсений. – Но у меня как-то все намного проще.
Махнув рукой, Пономарев поплелся в подъезд.
Вернувшись в отдел, Хабаков в который уже раз перечитывал дело Вайнсберга, внимательно рассматривал многочисленные фотографии. У Иосифа Марковича была внешность потомственного интеллигента, а потому трудновато было идентифицировать с тем, что он о нем знал. Но по следственной работе Арсению было известно, что даже маньяки любят рядиться в обличие добрых дядюшек.
Все сходилось. Пономарев подъехал на Печорского, четырнадцать, в тот самый день, когда была ограблена квартира Феоктистова. А значит, именно на его машине отвозилось награбленное добро, которое, если судить по рассказу Пономарева, отправилось впоследствии в Лондон. Оставалось только выяснить, кто был тот «сумасшедший мент».
Вайнсберг и Корсунь – уголовники, причем со значительным стажем. У обоих в крови нелюбовь к правоохранительным органам, и фраза, брошенная Вайнсбергом, не могла быть случайной. Так можно высказаться только о бывшем сотруднике полиции. Подобными словами в уголовной среде не разбрасываются, за это можно серьезно ответить.
Вайнсберг предупреждал своего «коллегу», чтобы тот оставался бдительным. Но вот «сумасшедший»… Непонятно, как это было сказано: в переносном смысле или все-таки в буквальном. Возможно, что этот бывший полицейский совершил какие-то правонарушения, за что его отправили в сумасшедший дом. В таком случае он должен быть в базе данных, а следовательно, информацию о нем можно будет проверить.
Отложив в сторону дело, Арсений решительно поднял телефонную трубку:
– Это майор Хабаков беспокоит.
– Слушаю, товарищ майор.
– Мне нужен список всех сотрудников полиции за последний год, уволенных со службы за правонарушения и проходивших впоследствии обследование в психоневрологическом диспансере.
– То есть тех, кто имел проблемы с психикой?
– Именно так.
– Как срочно?
– Чем быстрее, тем лучше.
– Завтра утром получите распечатку.
– Хорошо, жду к завтрашнему дню.
На следующий день распечатки вместе с фотографиями бывших полицейских лежали на его столе. Всего шесть человек, среди них три сержанта, лейтенант и два капитана. Взгляды у всех шестерых серьезные, преисполненные полной решимости дать бой беззаконию. Из таких фотографий впору печатать агитационные плакаты, призывающие на службу в полицию. Вот только один из них в приступе ревности зарубил любовницу топором, двое других попались на банальной краже в магазине, а еще двое были связаны с оргпреступностью и сливали в банду всю полученную информацию. Шестой избил подследственного, у которого дядя оказался весьма высокопоставленным чиновником в администрации города. А когда его пытались задержать коллеги из отдела внутреннего расследования, он заперся в кабинете и стал отстреливаться. А вот если посмотреть на его фотографию, так ничего дурного о нем и не скажешь, вполне доброжелательная физиономия.
Собрав фотографии, майор Хабаков отправился к Пономареву. Тот оказался дома и встретил его едва ли не как старинного приятеля.
– О! – воскликнул обрадованно. – Заходи! Садись к столу, сегодня у нас борщ!
Выглядел он вполне трезвым. Из кухни выглянула его суровая супруга. При ближайшем рассмотрении вполне милая женщина, улыбнулась почти ласково, даже не верилось, что тот пронзительный голос, что он слышал вчера во дворе, мог принадлежать этой хрупкой женщине. В ней не было ничего общего с той сварливой бабой, громко вопящей через распахнутое окно.
– Вы уж извините, что я на вас накричала в прошлый раз. Я ведь не знала, кто вы на самом деле.
– Ничего, я не обиделся, – улыбнулся Арсений.
Вполне благополучная семья. Отношения нормализовались, и теперь глаза женщины лучились откровенным счастьем. Все-таки между этими двумя людьми были самые настоящие чувства, переживавшие непростые испытания.
– Знаете, он у меня безотказный, вот к нему алкаши со всей округи и липнут. Да вы проходите, не стесняйтесь… Чего в прихожей топтаться?
Хабаков прошел в комнату и почувствовал себя невероятно комфортно в этой небольшой квартире среди чужих ему людей.
– Давай сюда, – повел Пономарев майора в соседнюю комнату. – Здесь у меня что-то вроде кабинета. У нас ведь шумно бывает, малышня подрастает, когда дети галдят, так я прячусь от них здесь.
– А сколько их?
– Трое.
Небольшая комнатка, можно сказать, почти чулан, с небольшим окошечком, выходящим во двор. Из мебели – крошечный стол, где хозяин, отгородившись от семьи, предавался размышлениям; затертое кожаное кресло и пара стульев по углам. На стенках в три ряда висели детские красочные рисунки, добавлявшие настроения. В такой комнате ему, должно быть, невероятно уютно.
Присели на стулья, жалобно пискнувшие, посмотрели друг на друга, думая каждый о своем, а потом Пономарев поинтересовался:
– Так что ты хотел спросить?
– Я надолго не задержу. – Вытащив несколько фотографий, Арсений положил их перед Пономаревым: – Узнаешь кого-нибудь?
Внимательно посмотрев на снимки, тот поднял один, на котором был изображен капитан полиции.
– Знаю вот этого человека.
– Откуда ты его знаешь?
– Так это тот самый сумасшедший мент, о котором говорил Иосиф Маркович.
– Ты уверен?
– Абсолютно! Хотя он здесь помоложе будет и в форме, но я его все равно узнал. Взгляд у него какой-то холодный. Вроде бы и на тебя смотрит, а такое впечатление, что куда-то мимо. Неприятный тип!
– Спасибо, – сложил фотографии майор. – Ты нам очень помог. Все, пойду!
– Ну-у…
Дверь открылась, и с подносом в руках, на котором курились две тарелки с наваристым борщом, вошла гостеприимная хозяюшка.
– Мы вас просто так ни за что не отпустим, – строго объявила она. – Вы непременно должны попробовать мою кулинарию. Будут еще и беляши!
– Оставайся, майор, – охотно поддержал супругу Пономарев. – Таких знатных беляшей ты нигде не попробуешь! Отвечаю!
– Сдаюсь! – поднял руки Арсений и остался на беляши.
Послеобеденное время принесло немало интересного.
Итак, сумасшедшего капитана зовут Петрушев Николай. На вполне заурядном лице – ничем не лучше и не хуже других – не распознать ни следов недуга, ни какого-то полоумия, разве что слегка увеличены надбровные дуги (по заверениям антропологов, характерные для неандертальцев), но это не болезнь, а анатомическая особенность. Внешность не Сократа, разумеется, но на дурака тоже не тянет!
Что же он такого совершил, что едва не угодил за решетку?
После увольнения из полиции Петрушев сменил немало профессий, начиная от начальника контрольно-ревизионной службы небольшого автобусного предприятия и заканчивая инженером по технике безопасности. Причем ни на одной из должностей он не задержался более шести месяцев. Последние полтора года он не работал вовсе, оформив пенсию по инвалидности, – некий финансовый тыл, способный хоть как-то прикрыть задницу. Но вряд ли столь деятельная натура осталась без конкретной работы. Следующая вклеенная в дело сводка подтвердила предположение Хабакова. С месяц назад он был задержан полицией Северного округа за распитие спиртных напитков в припаркованном «Мерседесе». А когда стали досматривать машину, в ней обнаружился автомат с полным рожком и какие-то старинные картины. После чего Петрушева препроводили в полицейское отделение Северного округа, где он когда-то работал.
Задержанная машина принадлежала гражданке Германии, утверждавшей, что не знает ни о картинах, ни об оружии, обнаруженных в ее автомобиле. А свой «Мерседес» она неоднократно передавала по доверенности многим людям, и любой из них мог положить в багажник все, что угодно. Дело заводить не стали: Петрушев от всего отпирался, а связываться с сумасшедшим и гражданкой Германии никто не захотел.
Вот только гражданка Германии была не кто иная, как Лиони Хофер…
Сложив полученные документы в папку, Арсений Хабаков отнес их в сейф и поехал в Северный округ.
У Хабакова отношение к Северному кругу было особенное. Может, потому, что здесь работал его однокашник Дима Карасев, сумевший дослужиться до подполковника. Вот ведь как бывает, у парня светлая голова, был одним из лучших студентов на курсе, по окончании университета приглашали в аспирантуру, сватали в адвокатуру, а он, в силу каких-то своих убеждений, решил посвятить жизнь оперативной работе. И ведь не ошибся! Занял должность начальника отдела. Имелись все основания предполагать, что нынешняя должность – всего лишь ступенька к его большой карьере.
Карасев, встретив в приемной давнего приятеля, старательно и долго хлопал его по плечам, выражая наивысшее расположение, раза два трогательно обнял, один раз даже приподнял. И вообще делал все возможное, чтобы продемонстрировать свою несказанную радость. Дима Карасев всегда слыл парнем весьма эмоциональным, а потому не стоило удивляться столь щедрому проявлению чувств.
Странно было другое: последний раз они повстречались на Тверской, но отчего-то тот не пожелал проявлять восторженность в шумном людском потоке. Неоднократно они пересекались в министерстве на каких-то общих мероприятиях, но и там, на глазах у высокого начальства, он вел себя как бесчувственная арктическая мерзлота. И только в кругу подчиненных Дима становился тем, кем был на самом деле, и нередко позволял расслабиться натянутым нервам.
– Нечастый гость… Рассказывай, по каким делам? – спросил Карасев, когда они расположились в его кабинете.
– Ты, часом, не знаешь такого Петрушева… бывшего капитана полиции?
– Ах, вот ты о чем, – разочарованно протянул Карасев. – Петруха! Как не знать… Он ведь в нашем отделе работал. Я его уволил в свое время.
– И за что, если не секрет? – невинно поинтересовался Хабаков.
– Там много чего набирается… Если начну перечислять, так пальцев на руках не хватит. Когда лепил небольшие «косяки», как-то еще можно было закрыть на это глаза. Кое-где мы его даже отмазывали… Сам понимаешь, наша работа не розами усыпана и не в белых перчатках делается. Порой кое-кого и прессануть нужно, и характер показать, но чтобы без особого перебора. А когда племяннику замминистра по роже дают, тут, знаешь ли, не до шуток… Ему еще повезло, что он легко отделался. Помогли… Сказали, что с нервами у нашего сотрудника и раньше были нелады. Тут внутреннее расследование за него взялось… Нервы тогда действительно не выдержали, он закрылся в кабинете и палить начал. Хорошо, ни в кого не попал. Поместили его в психушку, а уже оттуда списали подчистую! А что это он тебя вдруг заинтересовал?
– Подозреваю его в квартирной краже.
– Вполне может быть, – спокойно отреагировал Карасев. – Он сильно изменился с тех пор.
– Вы ведь его недавно задерживали?
– Было такое.
– Как это произошло?
– Представляешь, патрульная машина вечером проезжает, а на перекрестке какой-то «мерс» поперек дороги стоит. Дверца распахнута, а в нем жлоб какой-то сидит на водительском кресле и «Хеннесси» из горла хлещет. Ну, никакого уважения к дорогому напитку! Ребят это тоже задело, классовая ненависть вдруг взыграла. Подъехали к «Мерседесу» и потребовали водителя предъявить документы. Обыскали машину, а в ней автомат «АКМ» и какие-то картины.
– Почему его тогда не посадили?
– Я бы, конечно, закрыл, слишком много за ним набирается, но начальство по-иному рассудило, – пожав плечами, ответил Карасев. – Связываться с сумасшедшим не захотелось. А может, там еще какие-то дела были, о которых я судить не берусь… У них там свой расклад, нам не докладывают.
– Считаешь, что за него кто-то очень сильно хлопотал?
– Даже уверен! А в наше время, сам понимаешь, никто просто так хлопотать не станет, тем более отмазывать от тюрьмы…
– А где он сейчас, знаешь?
– Даже не представляю. Больше мы с ним не пересекались. Но это и к лучшему… Для него!
– Понятно. А картины куда подевались? Вернули владельцу?
– Куда их возвращать? – удивился подполковник. – Никто у нас про них не спрашивал. Пылятся где-то в отделе. Может, ты подскажешь, куда их сдать?
– Проводишь? Взгляну, что за картины, я в этом немного разбираюсь.
– Пойдем… Сейчас как раз все на месте, – поднялся Карасев. – В это время у нас небольшой перекур, чаевничаем.
Прошли в дальний конец коридора, где размещалась оперативная группа. Распахнув дверь, подполковник громогласно объявил прямо в повернувшиеся лица:
– Знаете, господа офицеры, кого я к вам привел?
Присутствующие невольно заулыбались. С каждым из оперативников майор Хабаков был знаком лично: в полицейской службе немало различных мероприятий, по которым приходится пересекаться. Не однажды встречались и на разного рода совещаниях, нередко проходящих в Главке. А с руководителем группы капитаном Завьяловым Хабакову раз в месяц приходилось бывать в министерстве у начальника отдела, где тот любил устраивать показательную взбучку.
Капитан Завьялов, пользуясь длинным остро заточенным ножом, наверняка реквизированным из арсенала какого-нибудь маньяка, лихо нарезал на большой темной доске сырокопченую колбасу. Здесь же, рядом с тонко нарезанными дольками, аккуратной горкой возвышался репчатый лук. Старший лейтенант Скворцов домовито разливал по чашкам чай, а капитан Девятов ссыпал в стеклянную вазочку сахарное печенье.
Пиршество обещало быть на славу.
– Я бы сказал, кто это, товарищ подполковник, да вот, боюсь ошибиться, – улыбнулся Завьялов.
– А ты потрудись. Если ответишь правильно, тебя ждет в ближайшее время повышение. И, разу-меется, надбавка к окладу.