– Ладно, мужики, может, хватит на сегодня трындеть? – проворчал Богомол. – Надо спать, пока дают. Завтра только вторник, опять погонят на работы. А силикатные блоки вручную на второй этаж таскать – это, знаете ли, тяжеловато.
– Может, покурим на сон грядущий? – как-то хитровато предложил Литвиненко.
В полумраке было видно, как он приподнялся, посмотрел по сторонам.
– Вроде спят все, вертухаи у себя.
– А есть? – встрепенулся Богомол.
– Ага.
– Здесь можно курить? – Вопрос Ильи прозвучал как-то глуповато, но был уже задан.
– Нельзя, убьют, – ответил Литвиненко и добавил: – Но если охота пуще неволи…
– Пошли к окну. – Богомол начал выбираться из кровати. – Там хорошая вентиляция, ветер все выдувает. Но только без шума, мужики. Если кто-то увидит, может настучать. Вертухаи пойдут, услышим их топот еще в коридоре, успеем добежать до кроватей.
– И даже уснуть, – с ухмылкой сказал Литвиненко.
Мужики соскользнули с кроватей, на корточках приблизились к окну. Часть стены под ним была проломлена и возникала мощная тяга наружу.
– Дым пускаем в дырку, – предупредил Литвиненко. – Курим по очереди, сначала одну, потом другую.
Лицо этого парня в темноте почти не проявлялось. Особо исхудавшим он не казался, имел лысоватый угловатый череп, оттопыренные уши. Литвиненко кряхтел, пристраиваясь под окном, добыл из складок лохмотьев спичку, огрызок «чиркалки», прикурил сигарету с фильтром. Она была вытянута стремительно. Вторую мужики смаковали, делали по две затяжки и передавали другому. Табак был нормальный, сигарета, похоже, не из дешевых.
– Ты кого-то сдал, Жора? – спросил свистящим шепотом Богомол. – Откуда у тебя это курево?
– Кого тут сдавать? – спросил Литвиненко. – Бомжи, гражданские да несколько таких героев, как мы с тобой. Не то это место, Степа, чтобы обзаводиться личными покровителями. Знаю, что шутишь, но все равно обидно. Вертухай утром выронил, когда гнал нас рожи мыть. Я замешкался, смотрю: пачка лежит, почти полная. Хвать – и в штаны. Потом вижу: этот крендель карманы обхлопывает, злится, не понимает, где потерял. За дом побежал, думал, там найдет. Весь день потом ходил надутый, орал на всех. Я уж боялся, что начнет обыскивать. Но он не стал, испугался, что свои обсмеют.
– Зябко возле дырки. – Илья поежился, слюнявя бычок, искуренный до фильтра. – Зимой вообще хреново будет.
– Ты до зимы здесь собрался жить? – удивился Литвиненко. – Забудь, парень. Мы со Степой еще месяц протянем, может, два. Ты выдержишь чуть дольше, потому что новенький и вроде крепкий. Если задираться, конечно, не будешь. Больше не осилишь. Текучка кадров, естественный износ. И не смотри на меня так. Разум здесь не ночевал, он на других планетах. Но даже в октябре холодно, согласен. Ладно, справимся. Что, мужики, накурились? Идем спать?
– Надоела, парни, вся эта бодяга. Когда же мир настанет? – проговорил Илья.
– Когда воевать будет некому, – буркнул Богомол. – Не задавайся глупыми вопросами, парень. Успокойся, мы свое отвоевали.
– Неужели вы смирились, люди? – в отчаянии прошептал Илья. – Вы же бойцы и согласны вот так жить? Со всеми унижениями и издевательствами? Работать на благо киевских ворюг, покуда не подохнете?
– А каковы будут конкретные предложения? – уточнил Литвиненко. – Бросаться грудью на автоматы? С собачками в пыли валяться? Бежать предлагаешь, парень? В Кашланах охраны больше, чем заключенных. В пути не убежать: – возят в клетках. Думаешь, мы не хотели?
– И что теперь? Опустить руки? Надеяться, что в следующей жизни повезет? Да ни хрена! – заявил Илья.
– Никогда не сдавайся и продолжай проигрывать? – Богомол хмыкнул. – Ничего, Илюха, это ты пока еще новенький, энтузиазм бурлит. Скоро обломают. Нас с Жорой уже утихомирили. Вредные мысли возникают все реже…
– Почему же, – перебил его Литвиненко и как-то задумчиво почесал пальцем макушку. – Если будут достойные предложения, основанные на реальных возможностях, то мы согласны их рассмотреть. Но только без фантастики, мой друг.
– Да были уже попытки, – проворчал Богомол. – В мае сразу две. Зинченко и Сумин из четвертого барака никого не посвящали в свои планы, разоружили надзирателей, одного из них, самого сволочного, башкой в толчок засунули. Переоделись парни в униформу, пистолетами вооружились и потопали на КПП. Там их спросили, куда они собрались в столь поздний час. Эти двое давай палить. Одного ранили, другой спрятался. Так герои даже за КПП не успели выбежать. С вышки из пулемета положили дураков. В том же месяце еще двое – Вахрушев и Штопарь – утром у вертухая автомат вырвали, череп ему проломили и побежали к машине, которая зэков на работу должна была доставить. Водила давай отстреливаться, Вахрушева положил. Штопарь завалил его, запрыгнул в грузовик и погнал. Но опять до КПП не доехал. Пулеметчики на вышках уже ученые, взяли грузовик под перекрестный огонь. Кабина как решето, Штопарь тоже. После каждой попытки побега охранники и надзиратели по ночам врывались в бараки и колотили всех подряд, чтобы знали, что такое хорошо, а что такое плохо. С тех пор все тихо. Да и вертухаи умнее стали, учатся, падлы, на своих ошибках.
– Может, разом подняться, всем баракам? – предложил Илья. – Сговориться, двинуть одновременно, часовых на вышках сделать в первую очередь. Половину потеряем, но все равно ведь погибать, верно?
– Не верно, – возразил Литвиненко. – Вариант с фантастическим уклоном. Семьдесят процентов за тобой не пойдут, поскольку люди сугубо штатские. Они все еще верят, что справедливость восторжествует, органы разберутся и выпустят их. Если даже не верят, то для них все равно лучше умереть когда-нибудь потом, чем здесь и сейчас. Да и не сможем мы это сделать, Илья. Договориться с обитателями всех бараков – это солидная конспиративная работа. У вертухаев среди зэков есть глаза и уши. Кто-нибудь обязательно сдаст.
– Все, господа заговорщики, накурились, языки почесали, пора спать, – прошептал Богомол и первым пошел к кровати.
Глава 6
Часов на руке у Ильи не было, но он охотно поверил, что надзиратели ворвались в барак ровно в шесть утра. Строгую пунктуальность они позаимствовали, видимо, у своих любимых немцев.
– Подъем, упыри! – орал Дыркин, хлопая воспаленными глазами. – Заспались вы что-то, козлины! Не пора ли отдохнуть от безделья?
Люди вскакивали с кроватей, бежали в проход, втянув головы в плечи, выстраивались в ломаную шеренгу. Слабых и нерадивых надзиратели били дубинками, пинками отправляли в строй.
Подчиняться этому безумию было стыдно и непривычно, но Илья уговорил себя. Умереть, оказав сопротивление, никогда не поздно. Он шустро выметнулся в проход, растолкал людей плечами, чтобы протиснуться в шеренгу. Голова гудела, тело казалось деревянным. Тупо ныли все болячки.
Он покосился через правое плечо. Невысокий Богомол, сильно сутулясь, исподлобья таращился на конвоиров. Обрывки немытых волос торчали пучками, кожа отливала землистым оттенком.
В принципе, времени для сна у заключенных было достаточно. Видимо, руководство этого курорта понимало, что гробить дармовую рабочую силу всеми возможными способами несколько неразумно.
Илья отыскал глазами Жору Литвиненко. Тот был приземист, большеголов, с широким отечным лицом. Глаза тонули в черных дряблых мешках. Щеку рассекал глубокий шрам. Возможно, его и зашивал человек с медицинским образованием, но сильно при этом не усердствовал.
– Пошли вон из барака, чертово отродье! Оправиться, умыться! – взревел Князевич, и понурая масса устремилась к выходу.
Люди спешили, наступали друг другу на ноги. Внезапно кто-то вскрикнул, отпрыгнул. На него повалилось бесчувственное тело. Тот самый мужик, которому впилась в голень овчарка, растянулся на полу и мелко дрожал. Глаза его были закрыты. Видимо, он не совсем лишился чувств. Его ногти царапали грязные половицы, но сил подняться не нашлось. Сквозь стиснутые зубы просачивалась кровавая пена.
Штанина была разорвана. Рана предстала во всей красе. Голень распухла, место вокруг укуса приобрело синюшный цвет. У парня был жар, лицо его пылало багрянцем.
Рядом с ним свалился на колени худосочный товарищ, забормотал, глотая слова:
– Сашка, ты что? Ты же жив был, встал вместе со всеми. Поднимайся! – Он подхватил товарища, тщетно пытаясь его поднять.
– Что это с ним? – не понял Богомол.
– Скоро отмучается, – объяснил Илья. – Сепсис у парня, заражение крови. Самое худшее, что могло случиться после укуса собаки. Он боль терпел, рану не обработал.
– И нельзя ничего сделать? – пробормотал Литвиненко.
– Можно. Срочная реанимация, переливание крови, антибиотики. Хотя нет, уже поздно. У парня судороги, лихорадка, шоковое состояние. Вот-вот начнется кровотечение из всех органов.
Лицо бедняги покрывалось сыпью. Недуг стремительно разрушал организм. Худосочный товарищ с ужасом смотрел на него, поднимаясь с колен. Остальные узники притормозили, тоже глядели.
– Сашка, ты что? Ты же жив был, встал вместе со всеми. Поднимайся! – Он подхватил товарища, тщетно пытаясь его поднять.
– Что это с ним? – не понял Богомол.
– Скоро отмучается, – объяснил Илья. – Сепсис у парня, заражение крови. Самое худшее, что могло случиться после укуса собаки. Он боль терпел, рану не обработал.
– И нельзя ничего сделать? – пробормотал Литвиненко.
– Можно. Срочная реанимация, переливание крови, антибиотики. Хотя нет, уже поздно. У парня судороги, лихорадка, шоковое состояние. Вот-вот начнется кровотечение из всех органов.
Лицо бедняги покрывалось сыпью. Недуг стремительно разрушал организм. Худосочный товарищ с ужасом смотрел на него, поднимаясь с колен. Остальные узники притормозили, тоже глядели.
Подошли Гутник с Дыркиным, потыкали тело дубинками, посмотрели друг на друга, пожали плечами.
– Эй, вы! – Дыркин взмахом дубинки отсек пару отстающих арестантов. – Дружно взяли, вынесли, положили…
– Может, в санчасть? – проговорил изнуренный узник со следами былой интеллигентности на лице.
– Перечить будешь? – вскричал Дыркин и огрел мужчину по спине.
Тот взвыл, кинулся с товарищем выполнять приказание.
– А вы чего встали? – взвился Дыркин, потрясая дубинкой. – Забыли, что у вас по регламенту? К корыту бегом марш! Две минуты на водные процедуры, время пошло!
Это действительно было стадо баранов. Ежедневные измывательства и каторжный труд превращали узников в каких-то бессловесных роботов. Люди отталкивали друг друга, чтобы ополоснуться в ржавой продолговатой емкости, похожей на корыто для свиней.
Илью закружило. На миг он ощутил себя органичной частью этой безропотной массы. Ткач тянул руки, чтобы зачерпнуть тухлую воду, ерзал, подпрыгивал, вспоминая, что забыл навестить сортир. Теперь, черт возьми, придется терпеть.
Толпу обступили заспанные автоматчики, матерками погнали через двор, приказывали строиться. Взлетали приклады, кричали «счастливчики», получившие по голове и плечам. Илью пока обходила эта доля, но Литвиненко уже досталось. Он держался за висок, в который прилетел удар. Узники выбегали на центральную аллею, строились в колонну по два.
– Шагом марш! – скомандовал военный с отличительными знаками сержанта.
Колонна, нестройно покачиваясь, зашагала в столовую. Люди вбегали в нее по одному. Они выскакивали из строя, мнущегося у крыльца, пригибали голову и закрывали ее руками. Так делают зэки на этапе, когда их пересаживают из «столыпина» в автозак.
Толпу окружили автоматчики в темно-зеленом камуфляже. Рычали, рвались с поводков овчарки.
Рядом с крыльцом, заложив руки за спину и расставив ноги, стоял подтянутый офицер с гладко выбритым скуластым лицом. Он надменно наблюдал, как узники вбегали в столовую.
– Начальник охраны Вальтер, наш оберштурмфюрер, – пробормотал Богомол, презрительно поджав губы. – Никакой он не немец. С фамилией повезло. Сам из западных украинцев. Павел Родионович его величают. Служил в одной из закарпатских частей. Месяц провоевал в Донбассе, загубил свою роту, сдал ополченцам важную стратегическую позицию. Под суд не загремел, имел полезные связи. Из Донбасса его быстренько турнули, пристроили сюда. Уж тут-то он ничем не рискует, может полностью раскрыть свой незаурядный потенциал.
Илья тоже вбежал в столовую, стараясь не смотреть офицеру в глаза. Ведь бешеные собаки этого не переносят.
Видимо, здесь и раньше была столовая. Нормальные столы и стулья укропы заменили удлиненными тумбами и грубыми лавками.
– Шесть минут, недоноски! – орала охрана.
Раздатчики пищи четко знали свою роль. Это была жалкая пародия на армейский быт. Кто-то тащил алюминиевый чан, кто-то – стопку мисок. Ели грязными ложками. Повара не нанимались мыть посуду всякому отребью.
В миску Ильи из поварешки шлепнулась какая-то серо-желтоватая субстанция, в которой с трудом угадывалась ячменная каша. Яство подозрительно пахло, имело комковатую консистенцию. Это была не каша, а испытание силы воли и выдержки.
Он должен был есть, иначе откуда взяться силам? Ткач ел, перекрывая подачу кислорода из носа, чтобы не чувствовать вкус. Илья с трудом удерживал рвотные спазмы внутри организма. Он схватился за алюминиевую кружку, в которой находилось подобие чая, стал жадно пить, избавляясь от остатков каши во рту.
– А ты молодец, старлей, – прошептал ему на ухо Литвиненко. – Все правильно, надо есть, иначе загнемся к чертовой матери. Сегодня, кстати, каша более-менее сносная, ни одного червя не встретил. А вот вчера – мама дорогая, они просто кишели! Ну и лицо у тебя, старлей. Ты словно мне по роже треснуть собрался.
Ткач старался максимально абстрагироваться от происходящего. Это не он, а его телесная оболочка. Сам Илья сейчас сидит на облаке, свесив ноги, и наблюдает за ее мытарствами.
Церберы гнали людей, временами разминались, отвешивая удары. Их не смущало, что в спину им смотрит старший лейтенант Вальтер.
Он стоял в той же позе, только руки теперь находились перед туловищем. На левой была перчатка. Другой, зажатой в правом кулаке, он пошлепывал по этой руке.
Люди забирались в грузовики, похожие на транспорт для перевозки скота. Видимо, случаи с попытками побега заставили охрану усилить меры безопасности. Территорию, где стояли машины, окружали хмурые вояки с автоматами. Несколько овчарок натягивали поводки и глухо урчали.
В кузове имелся зарешеченный куб. У заднего борта осталось место для охраны. В клетке имелась дверь, запираемая на замок.
Илья старался держаться своих новых знакомых. Вокруг стоял шум и гам. Задние борта у машин были отброшены. Люди лезли внутрь. Те, узники, которые уже находились там, помогали товарищам.
«И этот маразм происходит каждый день?» – заныла в голове тоскливая мысль.
Ему не дали в нее вникнуть. Литвиненко подал Илье руку, затащил его в кузов. Ткач догадывался, что народа сюда набьется по самое горлышко. Лавок здесь не было, только голый пол. Можно было стоять, вцепившись в прутья решетки, сидеть или лежать с риском оказаться раздавленным.
Кряхтел молодой человек со следами былой интеллигентности на лице, включая две вдавлины на носу, оставшиеся от очков. Его едва не сплющили. Илья помог парню выбраться из переплетения конечностей, и тот с благодарностью посмотрел на него.
Богомол и Литвиненко где-то потерялись. Оно и неудивительно. Ведь в клетку набились не меньше тридцати бедолаг. Охранники сидели у заднего борта, лузгали семечки и выплевывали шелуху за борт. Иногда они посматривали на заключенных и ухмылялись.
Колонна из нескольких машин запрыгала по ухабам. Какое-то время был виден Беленск, оставшийся на востоке. Этот симпатичный населенный пункт с белыми и красными крышами раскинулся между холмами на берегах извилистой речки.
Вскоре машина свернула за лес, и благостный вид пропал, остались лишь глумливые физиономии конвоиров. В разрывах между деревьями мелькали фрагменты сельской пасторали: пасущееся стадо, луга, заросшие желтыми цветами. Потом колонна въехала в сумрачный лес, в котором не было ничего буколического.
Дорога машинально отпечатывалась в памяти Ильи. Может, пригодится. Мысль податься в бега не покидала его, с ней было легче жить. Но он чувствовал, как куда-то проваливается. От беспрестанной тряски слипались мозги, наползала сонливость. Душу охватывало равнодушие к происходящему.
– И где же этот вездесущий и всеведущий? – пробормотал бывший очкарик, стоявший рядом с Ильей и подслеповато моргавший.
– Кто? – уточнил Ткач.
– Бог, кто же еще. Вот еще одно убедительное свидетельство того факта, что его нет и в обозримом будущем не предвидится. Не стал бы он такое допускать.
– Ну, знаете ли… – усмехнулся Илья. – Никто и не говорил, что Всевышний – хороший парень. Вся история человечества тому подтверждение. Бог, возможно, и есть, но допускает зло во всех его проявлениях. В этом плане Люцифер выглядит гораздо симпатичнее. Он, по крайней мере, предлагает человечеству кое-какие приятные вещи. Но надо ли сейчас говорить об этом? Мы с вами находимся в такой ситуации, когда в споре рождается не истина, а два барана. Вы ополченец?
– Боже упаси. Я человек сугубо штатской профессии. Игорь Ратушняк, – представился он. – Младший научный сотрудник Донецкого регионального отделения Академии технологических наук. Специалист по металлам и сплавам.
– Поздравляю. – Илья усмехнулся. – Вы явно работаете не по специальности. Пытались эвакуироваться на Украину?
– Да. Наша квартира в Донецке сильно пострадала от обстрела. Мы с женой решили уехать в Запорожскую область, где живет ее мама. Умные люди предлагали нам отправиться в Россию, но жена категорически возражала. Наш автобус остановили на КПП у Бутулинки. У меня все документы были в порядке. Разве я похож на человека, способного воевать с кем-либо?