Да уж, этот парень не был похож даже на человека, способного возразить жене.
– Можете не продолжать, Игорь. Вас вывели из автобуса для установления личности. Жена поехала к родне. Вы были обвинены в сепаратистской деятельности и заточены в концлагерь. В следующий раз слушайте толковых людей, а не жену. Никогда не делайте лицо умнее, чем у тех, кто вас допрашивает.
– Я уже понял. – Ратушняк нервно засмеялся. – Меня избили, расколотили очки. Когда я стал кричать, что подам жалобу в Европейский суд по правам человека, они дико ржали, а потом отправили меня за решетку в ближайший спецприемник милиции. Там мне сообщили, что я агитировал против существующего строя, единой и неделимой Украины, и отправили сюда, честным трудом искупать вину. Я даже не знаю, где моя жена, доехала ли она. – В глазах бывшего младшего научного сотрудника заблестела скупая слеза. – Ладно, все в порядке. – Он глубоко вздохнул. – Это пройдет. Время лечит.
Илья не стал расстраивать парня известием о том, что время не лечит. Оно просто заполняет память другими событиями, не всегда радостными.
– Что, господа узники фашистских лагерей?.. – пробормотал перед высадкой Степан Богомол. – Да здравствует новый рабочий день? Сегодня этот труд нас точно облагородит.
Элитный поселок строился в живописном месте между озерами. Здесь уже протянулись несколько улиц. Где-то рылись котлованы, в других местах стены из кирпича и шлакоблоков поднимались уже на уровень второго этажа. Урчали экскаваторы, гудели бетономешалки. Вместе с заключенными работал вольный персонал: прорабы, водители.
Автоматчики гнали арестантов по рабочим местам. К ним здесь все относились как к животным. Даже гражданские смотрели на них весьма презрительно.
Закружила карусель. Лаяли собаки, срываясь с поводков, клацали затворы автоматов. Зону строительства охраняли солдаты подразделения «Карпаты».
Илья инстинктивно держался знакомых. С ними он и провел этот день.
Орал пухлощекий прораб, которого все называли Михалычем, требовал энергичнее шевелиться. У него было несколько участков. Он как заведенный метался с одного на другой, проворно покоряя горы строительного хлама.
По периметру участка стояли автоматчики. Выйти за его пределы было невозможно.
Работы здесь был непочатый край. Стены коттеджа росли вверх. Крутилась небольшая бетономешалка, подключенная к генератору.
В бригаде из шести заключенных были два каменщика, Бушмин и Немченко. Они под присмотром прораба и подводили стены под крышу.
Строительные леса были хлипкими. Ступать по ним следовало с особой осторожностью. Отсутствовала даже элементарная лебедка. Все тяжести люди поднимали вручную. Норма до обеда была драконовская. Работать приходилось с лихорадочной быстротой.
– Могут еды лишить, если не управимся, – сказал Ратушняк Илье. – Или сообщат руководству лагеря, и тогда вечером будут побои с воспитательной целью.
Степан Богомол месил раствор. Привычно орудуя лопатой, он загружал в бетономешалку песок и сухой цемент, подтаскивал воду из бочки. Ратушняк, Илья и Литвиненко поднимали наверх носилки с раствором, кирпичи.
Труд был адски напряженный и опасный. Леса трещали, содрогались под тяжестью тел. Людям приходилось балансировать на них, ежеминутно подвергать себя риску. Понятие «техника безопасности» к данному строительству никак не относилось.
Наверху трудились каменщики, лихорадочно вырабатывали раствор и стройматериалы. Мельтешили мастерки. Арестанты, обливаясь потом, волокли к ним одни носилки за другими. Кому-то приходилось страховать их, следить, чтобы не обрушились леса.
С кирпичами было проще. Люди становились в цепочку и передавали их наверх. С подъемом раствора дело обстояло гораздо хуже. Узники попробовали грузить в носилки меньше, но ходить чаще.
Тут же прибежал Михалыч, разорался как баба:
– А ну-ка не отлынивать! Вы столовыми ложками его таскайте, саботажники хреновы! Еще раз увижу, вся бригада останется без обеда!
– Чего он такой злой? – прокряхтел Илья, занося свой край носилок на недоделанный гребень стены. – Больше всех надо? Они тут что, по утрам вместо витаминов озверин принимают?
– Выслуживается. – Литвиненко тоже пристроил свой конец, вытер пот со лба. – Михалыч всю жизнь прорабом. Ему без разницы, на кого орать. Он же трус, хочет, чтобы начальство заметило и оценило его рвение.
Треснула доска под ногами Ратушняка. Он ойкнул, схватился за вертикальный брус лесов. Илья уцепил его за шиворот, и все же нога бывшего младшего научного сотрудника провалилась. Хорошо, что подоспел Литвиненко, вытащил конечность страдальца, а потом заложил пролом брусом.
– Все живы? – осведомился Бушмин, перегнувшись со второго этажа.
– Опять Игорек чудит, – хрипло проговорил Немченко, субъект нервического склада, сутулый, худой как спиннинг, с удивительно прозрачными голубыми глазами.
– Я больше не могу, схожу с ума. – Ратушняк привалился к стене.
Его искаженное лицо блестело от пота. Он зашелся кашлем, насилу угомонился.
– Что за жизнь такая? Мы обречены на слабоумие и неизлечимые болезни.
– Лишь бы не на смерть, – проворчал Литвиненко, помогая парню подняться. – Держись, Игорек, скоро обед.
– Эй, отставить! Кто разрешил перекур? – заволновался прораб, мнущийся у бетономешалки. – Живо работать, дохляки, мать вашу! До обеда все должны сделать. Потом будете заливать бетоном подвал.
Снова потянулись наверх кирпичи и раствор, трещали и прогибались строительные леса, которые не разрешалось укреплять, чтобы не терять рабочее время. Эти конструкции, наспех сколоченные из отходов древесины, действительно представляли опасность.
На другой стороне дороги шло такое же строительство. Там раздался громкий треск. Вертикальная опора не выдержала веса трех человек. Падали брусья, доски, перемычки. Несчастные строители были засыпаны этим мусором.
С руганью разбегались автоматчики. Им тоже прилетело.
Арестанты, не попавшие под обвал, бросились спасать своих товарищей, расшвыривали обломки конструкций. Один не пострадал, отделался испугом и ушибами. Второму гвоздь, торчащий из доски, пропорол плечо. Бедняга приплясывал от боли, что-то кричал про заражение крови.
Третьему конкретно не повезло. Кожа с лица была содрана практически с мясом, череп проломлен рухнувшим поддоном с кирпичами. Его вытащили, но к жизни вернуть не смогли. Кто-то опустился на колени, проверил пульс, удрученно покачал головой.
Ругались автоматчики, бегало начальство, сотрясая воздух криками:
– Саботажники! Всех расстреляем! Работать! Отремонтировать тут все. Чтобы через час было готово!
Подъехал грузовик, чадя синюшным дымом. Арестанты забросили тело в кузов. На развалинах копошились люди, пытались что-то починить.
– Сволочи, – процедил сквозь зубы Бушмин. – Им жалко каждую копеечку, истраченную на нашу безопасность.
Через несколько часов подошел грузовик, перевозивший еду для заключенных. Богомол и Немченко притащили ржавый бачок, алюминиевые миски и ложки. Сменилась охрана, вместо голодных заступили сытые.
Дико уставшие арестанты со стонами валились на настил между комнатами первого этажа, замирали. Но нужно было шевелиться – время на обед ограничено.
Люди давились перловкой, в которой попадались кости неведомых зверей, напрочь лишенные мяса. Каши было много, украинское начальство не жалело испорченных продуктов. Но на этот раз ее недоварили, и она отдавала специфическим ароматом, о происхождении которого не хотелось задумываться.
– Давайте покурим, – предложил Литвиненко, покосился по сторонам и достал пачку. – Работу ведь каплей никотина не убьешь, верно? – Он вытащил три сигареты, по одной на пару курильщиков.
– Вот черт! – расстроился Немченко. – А я не курю, как назло.
– И я, – каким-то безжизненным эхом отозвался Ратушняк.
– Вы молодцы, ребята, – похвалил их Литвиненко, убирая лишнюю сигарету. – Здоровье – это то, что нам сейчас крайне нужно.
Покурить арестанты успели, а вот на разговор по душам времени не хватило.
С улицы заорал прораб Михалыч:
– Эй, голь перекатная, почему еще сидим? Живо вскочили, взялись за дело!
Работа после обеда оказалась жестокой пыткой. Ноги Ильи заплетались, в руках болели все мышцы, и они упорно не желали поднимать носилки. Но ему приходилось что-то делать. Охрана с интересом поглядывала на заключенных и не прочь была размяться.
Первый час трещали кости, не гнулась спина. Потом дело пошло веселее.
Вновь примчался неугомонный Михалыч, поднялся на второй этаж и впал в неистовый ужас.
– Вы что натворили, кретины?! – орал он, хватаясь за голову. – На хрена заложили кирпичом проем для технической двери?! – Прораб схватил за шиворот оторопевшего Немченко и ткнул его носом в свежую кладку, да так, что нос затрещал. – Я же вас предупредил еще утром: от сих до сих! Вы что наделали, саботажники?!
Немченко растерянно хлопал ртом. Он впервые слышал о какой-то технической двери.
Злости прораба не было предела. Кулаки у него были мясистые, силу девать некуда. Он крепко ударил Немченко по челюсти. Арестант попятился, схватился за отбитое место. В глазах его забегал страх.
– Михалыч, проснись, – мрачно проворчал Бушмин. – Ты что несешь? Вот здесь технологический проем, ты же сам утром пальцем ткнул. – Он показал на участок стены, свободный от кладки. – Мы все сделали точно так, как ты говорил. Зачем проем по центру? Он должен быть с краю.
Михалыч резко повернулся к нему, мельком глянул на показанный участок, снова уставился на Бушмина. В принципе, тот говорил правду, но прораб готов был сдохнуть, лишь бы не признать этот факт.
– Инцидент исчерпан, Михалыч? – ровным голосом спросил Илья. – Или ты будешь настаивать на своем и мы лишь потеряем время, потакая твоим глупостям?
Прораб побагровел и уже собрался повторно применить кулак. Илья не шевелился. Он играючи отбил бы удар, а потом выбросил бы крикливого прораба со второго этажа к такой-то матери. Что-то остановило Михалыча. Взгляд арестанта ему очень не понравился.
Он злобно запыхтел, потом начал дергаться и завопил:
– Чего уставились, дармоеды? Быстро за работу! Через полчаса все закончить, потом пулей в подвал. Замесить бетон, и чтобы к вечеру все полы там были стянуты.
Заключенные опять работали на износ. Спуск в подвал был тоже не из легких. Ноги людей скользили по ступеням, носилки вываливались из рук. Бушмин и Немченко трудились буквально лежа.
В довершение всех бед Илья упал на свежезалитый пол и ударился головой о стену. Состояние его было отчаянным, когда писклявая сирена известила об окончании рабочего дня. Народ под конвоем сбредался на стоянку. Вскарабкаться в грузовик было равносильно подъему на Джомолунгму.
Охрана потешалась над людьми:
– Смотри-ка, залезть не могут! А если по башке дадим, получится?
После нескольких ударов процесс пошел активнее. Арестанты вползали в свои клетки и падали без чувств.
Обратную дорогу из Кашлан Илья почти не помнил. Прибытие в лагерь, лай собак, караульные вышки, замусоренная дорожка между бараками. Он машинально впихивал в себя тухлую бурду. Видимо, это снова была каша. В голову что-то лезло, но не мысли.
Вскоре он рухнул на кровать без задних ног и понял, что это была пустота. Оглушительная, безбрежная. Тебе абсолютно плевать на то, что с тобой будет завтра, хочется только спать.
Глава 7
Потом снова был день, лай собак и надзирателей, водные процедуры в корыте для свиней, унижение, глумление над изможденными людьми. Прикладом в ухо досталось и Илье. Он разглядел лыбящуюся физиономию обладателя автомата, предельно наглую, загорелую.
– И чего ты смотришь, козел? – вежливо осведомился боец. – Хочешь еще получить? Перед тобой старший солдат украинской армии Козюпа. Я тебя запомню!
«Обзаводимся друзьями, – тоскливо подумал Илья. – Весьма прискорбно, но я не чувствую желания отомстить обидчику, а ведь нахожусь в этом лагере только один день».
«Соберись, старлей, не сдавайся, – царапался внутренний голос. – Думай о побеге, готовь его, планируй, прощупывай обстановку».
«Отстань! Я немного устал. Дай собраться с силами», – отбивался Ткач, но понимал, что голос прав.
Безразличие засосет его, заставит превратиться в растение.
Он снова трясся в грузовике, стараясь держаться ровнее, не отводить глаз, когда на него со смехом пялились охранники. Потом вертухаи и овчарки опять гнали заключенных по дороге на знакомые участки. Люди передвигались как механические роботы с садящимися батарейками.
По лицу Ратушняка текли слезы. Он еще не сломился окончательно, но быстро двигался в этом направлении.
– Ногу натер, – жаловался Литвиненко, подволакивая ступню. – По другой какая-то сука пнула, тоже болит, сволочь.
– Ничего, братишка, не расстраивайся, – успокаивал его Богомол. – Минус на минус все равно в итоге дает плюс.
– Издеваешься? – вспылил Литвиненко. – Минус на минус – это не плюс, а двойной пипец какой-то.
В поле зрения Ткача возник Михалыч, от которого уже тошнило. Он с ненавистью глянул на Илью и принялся орать.
«И как в него столько крика влезает?» – недоумевал арестант.
Заключенные худо-бедно уяснили, что сегодня им придется работать с двойным энтузиазмом. Надо доделать кладку и ждать машины, которые подвезут потолочные перекрытия. Пока они едут, навести порядок возле дома, оттащить подальше хлам, чтобы автомобили не буксовали.
– С такого дерьма, как вы, нет никакого толка! – надрывался прораб. – На крыше будут работать вольные кровельщики, люди с нормальными политическими убеждениями. А вас, поганцы, после обеда с нетерпением ждут на участке номер четыре, где надо рыть котлован. Пусть хоть одна падла из вас ляпнет что-нибудь наперекор!
Отдохнуть им удалось лишь в обеденное время. Арестанты наспех проглотили очередную кашу и дружно пожелали побыстрее сдохнуть тому, кто ее сварил. Они покурили и минут десять лежали неподвижно, пытаясь зарядиться хоть какой-то энергией, чтобы дотянуть до окончания рабочего дня.
– Сегодня только среда, – простонал Ратушняк.
– Нам еще как медным котелкам, – слабым голосом вымолвил Литвиненко. – О чем ты, Игорек? Думаешь, в воскресенье дадут отдохнуть? Что-нибудь придумают, дабы не расслаблялись. Например, канаву вырыть вокруг барака, а потом закопать ее. Что-то майора Мамута давно не видно. Он такой выдумщик! Ладно, месячишко еще протянем.
– Продлевать не будете? – спросил Илья. – Месячишка хватит? Как хочешь, Жора, а лично я собрался протянуть еще годков пятьдесят, жениться, детей настрогать, внуков.
– А ты уже не так категоричен, Илюха, – заметил Богомол. – Вчера ты был полон решимости, а сейчас в твоих словах как-то не чувствуется особой уверенности.
– Кажется тебе! – разозлился Илья. – Знаете, братва, я не тупой. На колючку бросаться не буду. Но даю вам слово, что отсюда сбегу. Если хотите, давайте со мной.
– Будешь бежать – шумни, – пробормотал Бушмин, закрывая глаза. – Мы подумаем.
– Может, обменяют нас когда-нибудь? – пробубнил Немченко.
– На кого? – спросил Литвиненко. – Ополченцы, знаешь ли, не держат в концлагерях мирных граждан Украины. Даже если обмен и состоится, то под него пойдут военные. Вот я, например. Или Степа с Илюхой. Но это вряд ли. Так что успокойся, приятель, мы загнемся здесь, в этой заднице.
Эти люди потеряли веру. А в старшем лейтенанте Ткаче снова просыпалась злость. Он дал себе зарок сохранять ясность в голове.
После обеда заключенные трудились на котловане, тупо швыряли землю. Илья работал, стиснув зубы, старался не напрягаться, но чтобы со стороны не казалось, что он сачкует.
«Надо больше есть, – подумал Ткач. – Хоть чего, пусть даже червей. Забыть про отвращение и жрать. Не думать о плохом, выбросить все лишнее из головы».
Он опять почти не помнил окончания рабочего дня, на автомате добрался до кровати и уснул без задних ног.
А ночью началось! Пьяные надзиратели ворвались в барак и стали избивать заключенных. Просто так, без причины. Впрочем, они что-то орали про хамское отношение арестантов к своим воспитателям, про их нерадивость на работе в Кашланах. За это лентяев, конечно же, надо проучить.
Гутник шел по ряду и бил людей по головам. Кто-то успевал пробудиться, увертывался, кому-то прилетало во сне. Многие просто не могли проснуться, даже удары не приводили их в чувство. Они дергались, падали с кроватей, но в себя не приходили.
Надзирателей охватило какое-то клиническое безумие. Они не были пьяны в стельку, находились именно в том состоянии, когда агрессия достигает апогея. Тебе плевать на человека, в котором ты видишь врага.
– Что, суки, расслабились? – кричал Князевич. – Жизнь медом показалась? Ничего, сейчас мы это поправим, научим вас любить родную страну!
Процесс обучения переходил все мыслимые границы. Людей прижимали к стене и били дубинками по печени, по почкам, по ногам. К надзирателям прибывало подкрепление из других бараков. Негодяи входили, вытаскивали дубинки словно шашки, хохотали, набрасывались на растерявшихся людей.
В первое мгновение Илья не разобрался в ситуации, просто свалился с кровати в проход, отметив, что Богомол сделал то же самое. Но Степан очень быстро получил пинок в живот, а Ткачу удалось сманеврировать. Он отпрянул, и Дыркин завопил от боли, стал подпрыгивать, держась за пострадавшую ногу. Пинок пришелся в ножку кровати. Илья перекатился под железным панцирем, а через секунду надзиратель уже потерял к нему интерес. Он с воплем накинулся на другую жертву, стал остервенело лупить ее дубинкой.
Вид первой крови, пролитой из черепа какого-то бедолаги, только разъярил охранников. Как и тот факт, что сопротивления им никто не оказывал.
Илье тоже досталось.