Итак, Грегуар сел в шикарный автомобиль и занял место рядом с доном Мельчиорре. Они выехали из Милана по Северной дороге, и вскоре миновали деревню Бертоццо, где находился замок хозяина этих земель.
— Туда мы попадем позже, — радостно сообщил водитель. — То, что я хочу вам показать, находится дальше.
— Отлично, — ответил Грегуар.
Он никогда бы не подумал, что Манцони, столь почитаемый в Италии писатель, станет его чудесным покровителем и поможет познакомиться с «зеленым королем» Бертоццо, господином Мельчиорре.
Они ехали по извилистой дороге, оставляя позади маленькие деревеньки со старинными колокольнями, полупустыми магазинами и кафе под парусиновыми зонтами, где бездельничала местная молодежь.
Пошел дождь. Он явно взбодрил старого итальянца, словно тот сам был растением — маисом или подсолнухом, — ожидающим этого небесного благословения.
Автомобиль остановился под крышей пустого склада для зерна. В двухстах шагах от него начиналось небольшое рапсовое поле. Дон Мельчиорре вышел из машины и открыл багажник. Он достал из него пару сапог и осведомился у Грегуара, какой у него размер обуви.
— Сорок третий! — ответил молодой человек.
Но эти цифры ничего не говорили дону Мельчиорре. Он внимательно посмотрел на ноги своего гостя и еще порылся в багажнике.
— Примерьте эти, — обратился он к Грегуару, протягивая пару резиновых сапог цвета хаки.
— Отлично, — заключил Грегуар, — если мы не пойдем слишком далеко… Они мне немного малы.
— В жизни, — ответил дон Мельчиорре, и его взгляд внезапно стал жестким и непроницаемым, — всегда попадаются вещи, которые кажутся маленькими — до тех пор, пока не поймешь, что на самом деле это мы слишком малы. Ладно, следуйте за мной — и вы многое поймете, мой маленький французский друг.
Он особенно выделил слово «маленький», словно хотел подчеркнуть, что он, дон Мельчиорре, был гораздо большим.
Им не пришлось идти слишком долго. На повороте, где-то в километре от того места, где осталась машина, они вышли на тропинку, идущую через небольшое поле. Посреди него рос зеленый дуб с мощным стволом и ветвями, протянутыми к солнцу, словно дюжина рук в заклинании.
Дождь заканчивался, только с листьев подсолнухов еще падали капли.
— Вот здесь всё и началось, — сказал дон Мельчиорре необычно торжественным тоном.
— Что началось? — спросил Грегуар.
— В этом году исполняется ровно сто лет с того момента, как мой отец унаследовал это поле от своего отца, у которого было шестеро сыновей — дочери не в счет, когда речь идет о земле. Всю жизнь мой отец гнул спину, орудуя лопатой и мотыгой, чтобы разбить затвердевшую землю. В течение долгих лет он возделывал ее деревянным плугом, в который впрягался сам, поскольку позволить себе быков для этой цели было роскошью. Представьте, что с ним творилось, когда он увидел упряжки с лошадьми, а потом и «серых малышей».
— «Серых малышей»? — удивленно переспросил Грегуар.
— Да, маленькие тракторы от «Massey-Ferguson». Их называли так из-за цвета. Правда, следует признать, что в начале на их цвет не обращали внимания. Италия не имела права на помощь американцев, на план Маршалла, на привилегии, предназначенные для стран-союзников Америки. Но потом, вы ведь знаете американцев, они захотели наладить деловые отношения и с нами, побежденными, союзниками Третьего рейха. Их это не останавливало; главное, чтобы платили деньги. Вот так нищая Италия и встала на путь модернизации.
— Это маленькое поле, — заметил Грегуар, — напоминает мне нашу землю в Крезе. Нашего хозяйства хватало только на то, чтобы прокормить семью и нескольких коров.
— Это уже неплохо. Здесь нужно было работать день за два, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
— День за два?
— Мой отец работал с утра на металлургическом заводе под Миланом. Он отправлялся туда в четыре часа утра на своем велосипеде и работал полуголый в трех метрах от огромной печи, в которой плавился металл. Он возвращался в полдень, мылся, ел, полчаса спал, а затем шел на свое поле. А когда нужно было выходить в поле утром, до жары, он менялся с напарником и шел на завод после обеда. В 1952 году, мне тогда было двадцать, мы немного встали на ноги и он бросил завод. Но ожоги у него остались. Он возвращался с поля весь красный, из рук у него сочилась кровь. Но страдал он молча. Глядя на него, я клялся себе, что такой жизни у меня никогда не будет. Во время войны мы голодали. Я ненавидел ощущение пустоты у себя в желудке и сделал все, чтобы оно никогда больше не возвращалось.
Грегуар внимательно слушал эту историю. При этом его не покидало ощущение, будто он слушает своего отца — если бы тот хоть раз захотел поговорить об этом. Дона Мельчиорре и его отца сближало то, что оба они знали, что такое жизнь на грани выживания и вечное беспокойство за урожай: за погоду, за различные заболевания и за насекомых, которые могли уничтожить зерно.
Со знанием дела дон Мельчиорре пощупал несколько цветков подсолнуха и продолжил:
— Мы развернули движение модернизации, здесь, в этой деревне, которая умирала с голоду, — сказал итальянец. — Мы объединились и создали кооператив, чтобы платить за услуги французским механикам, которые хорошо знали свое дело. Нужно было увеличивать урожай и выходить на новый уровень, чтобы покончить с продуктами питания плохого качества. Нам говорили, что нужно суметь накормить всю нацию и избавиться от менталитета побежденных, что Италия не всемогуща, в отличие от Америки, которая была государством всеобщего благоденствия и в которой процветала мафия. Мой отец говорил: «Мафию они пусть оставят себе, а нам отдадут государство всеобщего благоденствия!»
Грегуар Батай улыбнулся.
— Молоко — это золотое дно, — продолжил дон Мельчиорре. — У нас была группа молодых крестьян, которым надоело выглядеть безграмотными оборванцами в глазах миланцев. Они относились к нам с презрением из-за нашей одежды и особенно из-за запаха, который был таким же, как в свинарнике или курятнике. Я записался в эту группу, и один раз в неделю мы присутствовали на различных конференциях или театральных представлениях, которые давали труппы артистов-любителей, и посещали курсы актерского мастерства, чтобы избавиться от своих комплексов. В театре я смог победить свою природную скрытность и научился выступать перед публикой. Кроме конференций, мы могли записываться в поездки за границу, в основном в Европу, поскольку наши собственные средства были весьма ограниченны.
— А при чем здесь молоко? — спросил Грегуар, который жадно ловил каждое слово дона Мельчиорре.
— Все изменилось после путешествия в Швецию.
— В Швецию?
— Да. Я заметил, что шведы продают молоко в картонных упаковках. Это дешевле, чем стекло, и в определенной степени даже надежнее. Они производили эту волшебную упаковку при очень высокой температуре. У нас этого еще не умели. Я влез в долги, чтобы получить сертифиикат на производство упаковки хотя бы на год. Через шесть месяцев я вернул долги и мог развиваться дальше. Я понял одну простую вещь, о которой даже не задумывалось поколение моего отца. Впрочем, оно и не могло задумываться с его менталитетом.
— Не понимаю, — перебил Грегуар.
— Для наших предков земля была всем. Они не видели дальше своих весов. Вес объявлен, деньги уплачены. Они пережили лишения и голод. Даже в этой части Италии дюди голодали. Поэтому ничто не ценилось выше, чем мешок зерна или муки, чем повозка, полная фуража для животных или картофеля для людей. А потом наступила инфляция. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Вроде бы да, — неуверенно произнес Грегуар, еще не решаясь продемонстрировать свою экономическую компетенцию.
— Это просто понять. Смотрите. После войны нужно было по десять центнеров зерна мягких и твердых сортов, чтобы получить знаменитого «серого малыша» от «Massey-Ferguson». Десять лет спустя даже по двадцать центнеров было уже недостаточно. А сегодня нужно производить минимум пятьдесят центнеров, чтобы позволить себе купить соответствующий трактор, оборудованный всем необходимым, не загрязняющий окружающую среду и так далее.
— Дьявольская инфляция, — выдохнул Грегуар.
— Видите, вы поняли.
Снова начал накрапывать дождь. Они нашли укрытие на краю поля, где сохранилась маленькая каменная постройка, крытая шифером.
— Это мой старый курятник, — просто произнес дон Мельчиорре. — Его построил мой отец. Он для меня как память. Это не очень удобно, когда сеешь и собираешь урожай, — его приходится объезжать. Но это напоминание о том, что раньше всё делали продуманно. Куры жили не во дворе дома, а в поле; они клевали зерна пшеницы или маиса, которые оставались после жатвы. Что-то вроде безотходного производства!
— Это было изобретательно, — согласился Грегуар. — У нас в Крезе курятники тоже разбросаны по всей территории фермы.
Это замечание, казалось, понравилось дону Мельчиорре. Несомненно, они с Грегуаром говорили на одном языке.
— Я, — вновь заговорил старик, выделяя это слово, чтобы подчеркнуть важность своей персоны. — Я, — повторил он, — понял, что земля может разорить, если не проходить со своим продуктом до самой последней стадии, до стадии его переработки и даже, если это возможно, до его продажи потребителю. Теперь есть молоко в тетрапаке*, просеянная мука для выпечки, хлопья для завтрака. Я хочу сказать, что инвестиции в сельское хозяйство возросли раз в десять. Никогда еще крестьянин не получал такого вознаграждения, продавая свой урожай!
— Я вам охотно верю, — произнес Грегуар.
— Верьте, молодой человек. Верьте.
Они медленно направились к автомобилю.
— Хорошо. Сегодня не нужно будет поливать, — сказал дон Мельчиорре.
Затем он повернулся к молодому человеку:
— Должно быть, вам кажется странным, что я, владелец пятиста гектаров в долине реки По, придаю такое значение какому-то маленькому клочку земли в заброшенной деревне. Дело в том, что я не хочу забывать, откуда все началось. Я прихожу сюда каждый раз, когда нужно принять важное решение. Прихожу один, даже без своего шофера. Когда я был помоложе, то мог провести здесь всю ночь, устроившись на матраце в курятнике, и встречать рассвет. Рассвет над этой долиной просто сказочный! А сейчас следуйте за мной, наш поход еще не окончен.
Они оставили сапоги в багажнике и пошли по дороге. Дон Мельчиорре продолжал говорить об этой длинной экономической цепочке, весьма несправедливой в его глазах, которая отделяла крестьянина от промышленника, промышленника от потребителя, и все это — во вред потребителю, который слишком дорого платил за продукты низкого качества.
— В реальности, — заключил он, — для одних агропромышленность — это система обогащения, для других — обнищания, а для потребителя — отравления. Я говорю об американцах, но касается это не только их. Низкосортная еда выносит нам приговор — да, мы тоже пострадаем, если будем не в состоянии предупредить наступление с той стороны Атлантики. Американцы изнищают вкус и губят здоровье миллионов людей всего мира.
— Это речь представителя левых! И я слышу ее от вас! — воскликнул Грегуар.
Дон Мельчиорре улыбнулся.
— Если вы доставите мне удовольствие и побудете в моей компании еще немного, то поймете, что это не единственное, чем я могу вас удивить.
— Тогда вперед! — весело произнес Грегуар.
20
Прибыв в Париж, Билл Дженкинс не сразу заметил, что во французской столице появились полные люди. В Штатах это было нормой. Для полных людей существовали клубы, журналы, автобусы со специальными сиденьями. Америка раскололась на две части: сторонников аэробики и низкокалорийного питания, кумиром которых долгое время была Джейн Фонда; и полных людей, для которых авторитетом был кинорежиссер Майкл Мур. Это был веселый и ироничный толстяк, завсегдатай «McDonald’s» и любитель газированных напитков.
Но во Франции Дженкинс не ожидал увидеть столько полных людей — мужчин, женщин, даже детей, тело которых являлось наглядным свидетельством несбалансированного питания с минимумом свежих овощей и фруктов, но богатого различными полуфабрикатами и сладостями, короче говоря настоящим ядом.
Дженкинс был поражен своим открытием. Позже, зайдя на Международную ярмарку пищевой промышленности и пообщавшись с экспертами, он узнал, что ожирение уже поразило Германию, Нидерланды и даже дошло до Великобритании.
Итак, Европа, агропромышленный сектор которой оценивался более чем в 600 миллионов евро, объявила войну эпидемии ожирения. Общественные власти Франции решили бороться против низкокачественной пищи с помощью рекламных кампаний. Все это напоминало битву с ГМО. На выставке, возле стенда с информацией о Сиале, Дженкинс заметил хорошенькую сотрудницу, встречающую гостей, которая не поддалась магии «McDonald’s» и обладала великолепной фигурой, имея округлые формы только в тех местах, которые нравятся мужчинам.
— Вот некоторые новости дня, — произнесла молодая женщина, протягивая Биллу несколько напечатанных цветных листков.
Взглянув на бэдж, Дженкинс увидел, что девушку зовут Амели.
— О чем идет речь? — спросил Дженкинс с акцентом, который привлек внимание сотрудницы.
— Американец? — поинтересовалась она, хлопая огромными ресницами, словно кукла Барби.
— Да, мадемуазель.
— О, я мечтаю однажды попасть в Америку! Мне кажется, там все такое грандиозное — и пляжи Калифорнии, и небоскребы Нью-Йорка, и, наконец, Эмпайр-стейт-Билдинг.
Она немного покраснела, опасаясь, что сморозила глупость, рассказывая американцу о небоскребах, не зная при этом, был он с Манхэттена или из глухой деревни.
— Да, Америка большая, — согласился Дженкинс, — но очарование, прелесть жизни, некая медлительность и особенно искусство вкусно есть — это находишь именно здесь, а не у нас.
— Вы прекрасно говорите на французском, — заметила Амели. — Вы живете во Франции?
— Нет, я здесь учился. Но с 1996 года французы и француженки сильно изменились.
— Сильно изменились?
Дженкинс надул щеки и сымитировал походку человека с толстым животом, рассмешив милую девушку.
— Вы хотите сказать, что мы стали слишком полными, да?
— К вам это никоим образом не относится, мадемуазель!
— Да, вы правы.
— Наверное, вы работаете моделью?
— Нет, здесь я являюсь консультантом, а вообще прохожу стажировку в рекламном агентстве и участвую в подготовке агропромышленных кампаний.
— Это увлекательно. И что же вы запустили в последний раз, если не секрет?
Девушка улыбнулась.
— Несколько продуктов питания, полезных для здоровья человека. Например, сардины в упаковке без соля Овощи в упаковках, которые достаточно опустить в кипящую воду или разогреть на пару. Сметану, созданную на основе сои, следовательно, без всяких жиров. Огромное количество йогуртов и других молочных продуктов с живыми бифидокультурами, которые стимулируют иммунную систему. Мы также выпустили на рынок масло без холестерина и еще кое-какие легкие продукты. Мы пытаемся убедить людей, что пища должна приносить пользу.
— Эти инновации наверняка позволяют производителям повышать отпускные цены, — сказал Дженкинс.
— Конечно, но ведь это делается во благо. Нужно вновь привлечь внимание инвесторов к продуктам, которые могут быстро улучшить состояние здоровья наших сограждан и, как следствие, сократить расходы Фонда социальной защиты.
— Социальной защиты? Ах да! Вы, французы, получаете страховку даже при малейшем насморке!
— Вы преувеличиваете, мсье…
— Билл.
— Как Буффало Билл! — прыснула Амели.
— Как вам будет угодно, хотя я никогда не приближался к быку ближе чем на десять метров и не убил ни одного индейца. Что в этих бумажках, которые вы мне дали?
—. Каждый день на выставке мы собираем всю информацию, которая касается французской пищевой промышленности. Сегодня речь идет об атаке, предпринятой против ложных этикеток.
— Очень интересно, — ответил Дженкинс. — А какую именно ложь вы разоблачили?
— Например, против «Nestle Waters» был возбужден судебный процесс из-за их персикового напитка.
— И по какой причине?
— Они перепутали натуральный сахар и химические ппдсластители. А это далеко не одно и то же. Потребитель подумает, что это натуральный продукт, а на самом деле в нем содержится такой же сахар, как и в газированных напитках, — сахар, от которого толстеют.
— Да, с вашими обществами защиты прав потребителей шутки плохи.
— Конечно, и они абсолютно правы, — произнесла Амели с оскорбленным видом.
— Вы обиделись?
Подошел какой-то посетитель, девушка протянула ему кучу буклетов и показала, как пройти к стенду с зерновыми культурами, возле которого стояла огромная печь для хлеба.
— Вовсе нет, — ответила Амели. — Но потребителям надоело, что их принимают за безвольных телят.
— Телят?
— Да, — подтвердила Амели. — Де Голль называл Французов телятами и, бесспорно, был прав. Коровье оешенство, куриный грипп, лосось, вызывающий раковые заболевания, не говоря уже о мясе с гормонами и ГМО, которые прячутся даже в самых привычных продуктах. Поэтому единственный выход мы видим в том, чтобы предоставить широкие полномочия обществам защиты прав потребителей, которые стремятся обеспечить нам здоровое питание.
— Да-да, конечно, — согласился Билл и, помедлив, спросил: — Может, выпьем по бокалу вина?