— Ты странный.
— Вовсе нет.
— И твоя любовь странная. Если это любовь.
— Я люблю тебя, — сказал Алекс. И добавил зачем-то: — Как могу.
Конечно же, Ольга ждала совсем другого ответа. Совсем других интонаций. Сейчас, когда приключилась беда, Алекс готов был поклясться ей в вечной страсти и назначить свадьбу на ближайшее воскресенье. Но позавчера никакой бедой и не пахло. И его хватило лишь на прохладный поцелуй куда-то в область подбородка — все потому, что Ольга увернулась от этого поцелуя. Первый раз на памяти Алекса. И ушла домой расстроенной.
Так станет ли она прилагать усилия, чтобы найти не слишком образцового женишка? Она вполне может решить, что Алекс просто сбежал, чтобы не доводить дело до не очень желанной свадьбы. Ах, да! Есть еще Джан-Франко, ее чувства к брату сильны и неоспоримы. Примерно, как и чувства Алекса к Кьяре. Но вряд ли Ольга свяжет исчезновение Алекса и Джан-Франко воедино. И уж тем более ей не придет в голову, что искать бармена нужно здесь, в «Левиафане», — кому, как не Ольге, знать, что Джан-Франко не жаловал чужака?
Машина бармена осталась в К. Возможно, найдется кто-то, кто видел, как брат Ольги садился в «Ранглер». Возможно, кто-то сумел проследить направление, в котором умчалась машина. И это несколько повышает шансы Алекса на спасение. «Несколько», потому что «Левиафан» — последнее место в списке мест, куда надумает заглянуть его невеста. Так что лучше не думать о помощи извне.
Огромный минус простирается перед Алексом подобно линии горизонта; куда-то за нее завалились с трудом добытые плюсы. Но сидеть сложа руки он не может. Не должен. Нужно чем-то занять себя. Найти батарейки к фонарику. Если повезет, Алекс найдет и лампу, несколько ламп. В берлогах, что долгое время существуют автономно (а именно к таким берлогам относится «Левиафан»), полно полезных и крайне необходимых вещей. Кроме ламп здесь стопроцентно обнаружится запас свечей, кое-какие инструменты и альпинистское снаряжение — страховочные тросы, карабины, альпенштоки и ледорубы…
Ледорубы!..
Стоило Алексу подумать о них, как его накрыло волной оптимизма. Лео и Кьяра уж точно не стали бы играть в карты в ожидании спасения. Они вооружились бы чем-то похожим на ледорубы и принялись торить путь к спасению! Задача трудоемкая, но вовсе не такая невыполнимая, какой кажется на первый взгляд. Лед и спрессованный снег, конечно, достаточно тверды, но это не камень, не скала. Несколько часов работы, и Алекс сможет пробиться к свету и воздуху! Входная дверь для такой благородной цели не подходит: она открывается не вовнутрь, а наружу, и сейчас на нее давят многотонные снежные массы. Остается стеклянная стена в мансарде. Открыть одно из окон не составит труда, главное, чтобы нашлись подходящие случаю инструменты.
И начинать нужно прямо сейчас, тем более что утро уже наступило.
Несколько успокоенный, Алекс отошел от стеклянной стены и тут же наткнулся взглядом на мумию в кресле. Человек с лицом Лео по-прежнему безучастно смотрел перед собой. Апеллировать к нему было так же бессмысленно, как апеллировать к акульей русалке с картины или к перерезанному горлу Джан-Франко. И все же Алекс произнес:
— Дом накрыло лавиной. Я попытаюсь пробиться наружу, но это займет какое-то время. Думаю, мы продержимся…
Какой реакции ожидал Алекс? Хоть какой-нибудь, чтобы убедиться, что его одиночество не тотально. Достаточно было бы подрагивания века. Но живущий в доме непреклонен, он ничем не выдает себя.
Чертово растение!..
Высадить его здесь было не лучшей идеей, какими бы соображениями ни руководствовался Лео. Оно не способно защитить себя и вряд ли в состоянии что-либо чувствовать. Даже кошка была бы предпочтительнее, даже собака… До сих пор Алекс относил себя к людям, которым не чуждо сострадание, он обязательно приласкал бы кошку, потрепал бы по загривку собаку. Но к этому подобию человека он не испытывает симпатии, скорее — отторжение. Не проще ли сделать вид, что мумии в мансарде нет? Перестать обращать на нее внимание, перестать заговаривать с ней. Тем более что ответной реакции все равно не последует, что бы Алекс ни сделал.
А… что он собирается сделать?
Открыть окно. И приступить наконец к собственному спасению.
…Три часа и шестнадцать минут.
Ровно столько Алекс вгрызается в снег, и конца-краю этому не видно. Два часа назад он думал, что каждый взмах ледоруба приближает его к счастливой развязке. Еще немного — и в конце ледяного тоннеля появится зыбкое пятно света, свидетельствующее: свобода близка. Он даже успел придумать, что сделает после того, как тоннель будет пройден. Для начала осмотрит местность: наверняка лавина изменила ее до неузнаваемости и плато больше не существует. Как не существует «козьей тропы». Скорее всего, он столкнется со вновь образовавшимся склоном, чью крутизну или пологость трудно оценить, находясь в верхней точке. О том, чтобы спуститься вниз самостоятельно, не может быть и речи, но есть другие способы привлечь к себе внимание. Вывесить какое-нибудь полотнище, к примеру; цветное покрывало из спальни на втором этаже, оно будет резко контрастировать с белизной склона и сможет послужить ориентиром для спасателей. Алексу снова удалось убедить себя, что спасатели прибудут вовремя или почти вовремя. На это его натолкнула простая мысль: Джан-Франко близок с сестрой и вполне мог сообщить ей, куда направляется.
Для того чтобы осуществить свой план, ему не пришлось даже покидать мансарду, у правой стены нашлась стойка с тремя ледорубами. Один из них был очень старым, с гравировкой у металлического основания: «1944», и трогать его Алекс не решился, остановившись на другом, гораздо более современном и крепком по виду. Открыть одно из окон тоже не составило особого труда, всего-то и нужно было, что сдвинуть раму вбок. После этого Алекс уперся ладонями в снег, оценивая его плотность. Импровизированная инспекция удовлетворила юношу: снег был плотным и спрессованным, и в то же время его пласты легко отделялись друг от друга.
Поставив позади себя лампу «летучая мышь», он принялся за дело. Проблема обработанных пластов не особенно мучила его: мансарда достаточно велика, не беда, если часть ее окажется заваленной снегом, — собственная жизнь дороже.
Первые сорок минут он работал как заведенный, без всякого отдыха. И остановился лишь тогда, когда почувствовал легкое жжение в ладонях.
Мозоли.
Они все-таки появились, несмотря на то что Алекс работал в перчатках. Не могли не появиться — Алекс не из тех, кто утруждает себя физическим трудом. До сих пор он имел дело лишь с каталогами недвижимости и мужскими сорочками. Он даже спортзал не посещал, хотя в последнее время Джан-Франко усиленно зазывал его в местную качалку «Рэмбо»; бармен был фанатом штанги и силовых тренажеров. Жаль, что это не помогло ему избежать смерти, зато Алекс, несмотря на плачевную спортивную форму, жив. И мумия все еще жива — как же несправедливо устроен мир!.. Или, наоборот, справедливо? «Придется немного потерпеть», — сказал Алекс сам себе, еще чуть-чуть — и старания будут вознаграждены.
«Чуть-чуть» растянулось на час, а потом еще на два. К исходу второго часа волдыри на ладонях начали кровоточить, Алекс едва не плакал от боли, но продолжал упорно отвоевывать пространство у снега и льда. Правда, уже не с таким энтузиазмом и с перерывами на отдых. Перерывы становились все длиннее, но и тоннель продолжал удлиняться. Теперь он простирался метров на тридцать, а спасительного света все не возникало.
В какой-то момент Алекс стал серьезно опасаться, что снежный потолок над ним может обрушиться. Он то и дело проверял его крепость, шаря руками по заледеневшей кромке, попутно утрамбовывая ее руками и ледорубом. После трех часов бесплодной работы, когда саднящая боль в руках стала нестерпимой, его вдруг посетила мысль:
Что-то здесь не так.
Даже если обрушившаяся на «Левиафан» лавина была самой мощной за последние несколько лет (такой вариант тоже нельзя исключать), тридцати отвоеванных у снега метров вполне достаточно, чтобы пробиться на волю. Или он ошибается и нужно углубить тоннель до ста? До двухсот? В какой точке пространства он находится? Что, если до спасения осталось несколько метров?
Он снова и снова заставлял себя браться за ставший ненавистным ледоруб, но теперь сил хватало лишь на несколько замахов. В самом начале тоннельной эпопеи холод не давал знать о себе, теперь же Алекс почувствовал, что основательно продрог. Смертельно устал и почти потерял надежду. Он совсем не боец, увидь его сейчас Кьяра — подколок и иронических замечаний было бы не избежать.
Кьяра, Кьяра!
Где ты, Кьяра?..
Позади него раздался шорох, и Алекс вздрогнул. Но не обернулся, а лишь зажмурил глаза и громко спросил:
Кьяра, Кьяра!
Где ты, Кьяра?..
Позади него раздался шорох, и Алекс вздрогнул. Но не обернулся, а лишь зажмурил глаза и громко спросил:
— Кто здесь?
Ответа не последовало, и в тоннеле снова воцарилась тишина. Скорее всего, где-то совсем рядом обвалился снежный пласт. Выждав еще несколько секунд, Алекс повернул голову: тусклого света «летучей мыши» хватало на несколько метров, а за границей этих метров расположилась чернота. Чернота нервировала Алекса, он вдруг вспомнил, что отправной точкой спонтанных буровых работ служит дом, где произошло убийство. А в доме, где произошло убийство, лучше не поворачиваться к черноте спиной. Мало ли кто может выскочить из нее, нанести удар в самый неподходящий момент. И — прости-прощай, белый свет!.. Что-то неладное происходит не только с домом — с тоннелем. Лавина прошла по касательной к «Левиафану», сам он стоит едва ли не у ее истока, так почему тридцати метров оказалось недостаточно, чтобы выбраться наружу? Направление, которое выбрал Алекс, неверно? И вместо того чтобы двигаться перпендикулярно внешнему слою лавины, он движется параллельно ему?
Нет.
Опять чертов шорох!
Теперь он возник гораздо ближе, в сфере притяжения «летучей мыши», но никакого движения снега Алекс не заметил. Шорох имел совсем другую природу и даже не думал сходить на нет. Его дислокация то и дело менялась, и в ней просматривалась какая-то система: странный звук осторожно приближался к Алексу, еще секунда — и он окажется рядом. Алекс даже дыхание затаил, пытаясь понять, откуда идет шорох.
Из-за ледяной стены!
Определенно, там кто-то был. Кто-то или что-то.
Еще один живущий. Но не в доме — в стене.
— Эй! — тихонько позвал Алекс. — Эй!..
Его охватил страх, острый и пронзительный, словно несколько раскаленных толстых игл одновременно вошли в сердце и в живот. А самая толстая прицельно попала в горло, и эта — последняя — игла вызвала самую настоящую панику: на какую-то долю секунды он почувствовал, что не может дышать и вот-вот потеряет сознание.
Сознание Алекс все же не потерял. Ухватившись за «летучую мышь», он поднес фонарь к шероховатой, слезящейся снежно-ледяной поверхности стены и увидел в глубине смутный контур человеческой фигуры. Настолько смутный, что лучше было бы приписать его появление разыгравшейся фантазии. Алекс потряс головой, закрыл и снова открыл глаза — в надежде, что тревожное темное пятно исчезнет. Или хотя бы изменит конфигурацию, превратившись просто в обломок скалы. Этим еще можно было объяснить темное инородное тело, затесавшееся в снежную массу. Но контуры фигуры вовсе не желали исчезать, напротив — они стали резче. Теперь Алекс явственно различал линию плеч и шар головы.
А потом…
Потом проступили ладони — как будто человек по ту сторону крепко прижал руки к кромке кокона, в котором оказался.
Ладони — это было уже чересчур, от таких вещей не отмахнешься.
Если бы Алекс дал себе труд задуматься — хотя бы немного, он сразу понял бы: тот человек не смог бы остаться в живых под толщей снега, он вообще не смог бы оказаться здесь, в непосредственной близости от вершины. Лавина обязательно увлекла бы его вниз, как перышко, — слишком уж несопоставимы массы. Но думать Алекс не мог вовсе — он был парализован зрелищем. И шорох… Шорох перестал быть абстрактным шорохом, трансформировавшись в шепот.
— Mayday, mayday, mayday! — взвывал пленник лавины.
«Мэйдей» не относилось к майскому дню (до мая было куда как далеко) и не являлось воспоминанием о майском дне. Это была мольба о спасении. Повторенная трижды, как и положено в случаях, когда жизни людей угрожает серьезная опасность. Когда смерть вот-вот примет их в свои объятия. Звуковой аналог телеграфного «SOS» — вот что означает «мэйдей», придите мне на помощь, помогите мне! Алекс никогда не узнал бы о существовании этого международного сигнала бедствия, если бы не его увлечение радиолюбительством.
Пленник лавины — радиолюбитель?
С тем же успехом он мог быть моряком, летчиком, судовым радистом, авиационным диспетчером. Капитаном корабля, потому что приказ отправить в эфир это послание может отдать только капитан.
И он мог быть… Лео!
Все еще плохо соображая, но повинуясь порыву немедленно вызволить пленника, Алекс подхватил ледоруб и принялся выламывать им куски снега. Пары взмахов хватило бы, чтобы пробиться к ладоням, но они не приближались ни на сантиметр, по-прежнему оставаясь по ту сторону стены. Зато «мэйдей» продолжало звучать все настойчивее:
мэйдеймэйдеймэйдей… мэйдеймэйдеймэйдей… мэйдеймэйдеймэйдей…
Проклятое «мэйдей», казалось, свило гнездо в ушах Алекса и теперь орало там подобно голодному птенцу. И Алекс, сам того не желая, тоже начал орать:
— Сейчас! Потерпите немного, я сейчас!
Вопль закончился внезапно, оттиски ладоней потеряли четкость и превратились в черные неаккуратные кляксы, а Алекс все еще орудовал ледорубом. Он остановился лишь тогда, когда шар головы отделился от плеч, медленно и торжественно. Расстояние между головой и всем остальным телом было не больше нескольких сантиметров и таким и оставалось на протяжении минуты. Только теперь до Алекса дошло, что по ту сторону ледяной стены находится вовсе не человек. Отступивший было страх овладел им с новой силой, ледоруб выпал из рук, а ноги стали ватными.
Что за чертовщина здесь происходит?
Здесь, в проклятом месте, о котором никто не вспоминал на протяжении многих десятилетий. Наверное, жители К. (эти самые мудрые люди на свете!) не были так уж неправы в своем беспамятстве. А поселившийся здесь чужак все испортил. Нарушил равновесие земных и потусторонних сил, и еще неизвестно, кто убил Джан-Франко.
Что его убило.
Кажется, Алекс опрокинул лампу. Бросил ледоруб — орудие, с которым не расставался на протяжении трех часов. И побежал в сторону мансарды, боковым зрением отмечая, как рушится за спиной только что вырытый тоннель. Но не это было самое страшное — черная фигура преследовала его. Между головой и телом по-прежнему зияла щель, что не мешало фигуре двигаться параллельным курсом, не особенно отставая.
Алекс ворвался в мансарду и попытался закрыть окно за собой. Это потребовало дополнительных усилий — из-за снега, наваленного у границы отодвинутой оконной рамы. Но, даже щелкнув замком, успокоился не сразу. Какой к черту покой, если он снова оказался в ловушке, без всякой надежды выбраться на волю самостоятельно? Теперь его положение намного хуже, чем три часа назад. За границами дома прогуливаются призраки, в самом «Левиафане» царят холод и мрак. Ни одно из окон не может служить проводником к свету, он заживо похоронен в ледяной могиле.
Выхода нет.
Часть вторая Себастьян
…Его звали Себастьян.
У мумии, оказывается, когда-то была жизнь, мало напоминающая растительную, и в той жизни его звали Себастьян. Как и предполагал Алекс, живущий в доме состоял в близком родстве с Лео, очень близком: фотографии братьев-близнецов Лео и Сэба нашлись в старом альбоме. А сам альбом Алекс обнаружил на полке под русалочьей картиной. Возможно, он никогда бы не наткнулся на него, если бы не свечи. Пока шла разработка тоннеля, одна из свечей (самая маленькая) уже успела догореть, и Алекс застал предсмертное потрескивание фитиля. Юноша сунул пальцы в еще горячий воск бессознательно, спасаясь от холода. И лишь потом заметил, что воск залил не только поверхность консоли: он стек вниз, испачкав корешок толстой книги.
Фотоальбома, как потом оказалось.
Счистив воск, Алекс вытащил альбом и открыл его, хотя ситуация вовсе не предполагала праздного созерцания фотографий. Или — предполагала? Собраться с мыслями — вот что необходимо прежде всего, а для начала неплохо было бы успокоиться, отвлечься от малоприятных воспоминаний о призраке из тоннеля.
Люди на фотографиях уж точно не были призраками.
Вполне себе живыми — и мужчины, и женщины, и дети. Вернее — одна женщина, один мужчина и двое детей. Оба — мальчики, похожие друг на друга, как две капли воды. Мужчина и женщина мелькнули лишь на паре постановочных снимков в самом начале альбома, и Алекс решил, что эти двое — родители близнецов. Единственное, что смутило его, — антураж самих постановочных снимков. Они явно были сделаны в фотоателье, о чем свидетельствовал задник: рисованная балюстрада, сквозь которую просматривалось такое же рисованное, бледное море. Женщина сидела в кресле, мужчина стоял рядом, обнимая рукой колонну, на которую был водружен один из близнецов. Второй устроился на коленях у женщины. Лица у взрослых — сосредоточенные, торжественные и немного напряженные. Примерно такими же были лица у людей в те времена, когда фотография была еще в диковинку и называлась дагерротипом. Странно, почему Алексу пришло именно такое сравнение: мужчина и женщина вовсе не выглядят старомодными, и одежда, в которую они облачены, — не старомодная. Ни кринолинов, ни сюртуков не наблюдается. На женщине — темное платье с глухим воротом, мужчина одет в темную рубаху, черные брюки и черную жилетку. Как бы ни старался Алекс, точно определить время по костюмам он не может. По костюмам близнецов — тем более, они наряжены в матроски, белые гольфы и белые же сандалики. И выглядят так же сосредоточенно, как и взрослые.