— Он жестокое животное, пускает кулаки в ход раньше, чем находит слова. Тащит в постель любую женщину, которая попадется ему на глаза, хочет она того или нет. Если знаешь в городе девушек, судьба которых тебе небезразлична, Питер, скажи им — пусть прячутся. Генри полагает насилие естественным правом мужчины.
— Вы уверены, что у вас одни и те же родители?
Саймон коротко рассмеялся. От него не укрылась горечь собственного смеха.
— Да. Уверен, к сожалению. Мой отец тоже был не сахар, но с Генри не сравнить. Под конец отец его смертельно боялся и, может быть, не зря. Есть все основания полагать, что отца убил именно Генри. Будь очень осторожен, Питер. Пусть он ведет себя, как жестокий варвар, но у него есть еще ум и хитрость. А еще он искусный воин, сражается, как одержимый, и предпочитает убивать врагов медленно, очень медленно…
— Послушать вас, так в городе скоро появится чудовище.
— Да, вполне возможно. Но я все еще надеюсь, что Хэпберн ошибался, что-то перепутал или попался на чью-то ложь. Но если он прав, тогда мне тем более нужно отыскать предателей и доказать, что они грешней самого греха. Я должен вернуть свое честное имя и расположение короля, если угодно. Я свою репутацию создавал не один год и пользуюсь ею по праву. Я смогу это сделать, если попытаюсь помочь своему клану. Не хочу расплачиваться за слабоумие Генри. Чем черт не шутит — вдруг сумею сохранить земли?
— Тогда вы станете лэрдом.
— В лучшем случае я стану опекуном сына Генри, потому что не хочу, чтобы ребенок расплачивался за грехи отца.
— У Генри есть сын?
— Он определенно старался переспать с каждой женщиной на много миль вокруг, так что не вижу, почему бы ему не иметь сына? До того как я уехал оттуда, он успел похоронить двух жен и трех из четырех своих дочерей. Четвертая едва вышла из младенческого возраста, как он продал ее, просватав за старика. Если Генри обзавелся столь долгожданным сыном от третьей жены или одной из своих любовниц, мне придется заняться и им тоже, когда с Генри будет покончено. Потому что очень многое в Лоханкорри может пойти вкривь и вкось. — Саймон помолчал и похлопал Питера по спине. — Послушай меня. Будь крайне осторожен, если братец действительно заявится в город. Упустишь его из виду — заплатишь дорого, собственной жизнью, когда он перережет горло.
— У вас есть другие родственники? — спросил Питер, криво усмехнувшись.
— Три младших брата и две сестры. Сестры давно замужем; полагаю, они вполне довольны жизнью. Не знаю, где живут братья. Как и я, они рано покинули дом. От души надеюсь, что это помогло им уберечь себя от заразы, поразившей отца и брата. Будь осторожен, Питер. Через два дня встречаемся в том же месте и в тоже время, если не случится чего-нибудь такого, что потребует безотлагательной встречи.
Питер поднял кружку в безмолвном тосте, и Саймон заторопился домой. Ему очень хотелось быть с Илзбет и детьми. Известие о том, что собственный брат может оказаться в числе заговорщиков, было для него словно удар в сердце. Как ни презирал он Генри, ему было почти невозможно поверить, что брат замышляет против короля. Да и зачем ему это? Генри было запрещено появляться при дворе, но его это мало печалило. И он вполне заслуживал изгнания.
Что делать, если вождем заговорщиков действительно окажется Генри? Саймон тихо выругался. Ему предстояло отдать собственного брата на суд королю. Это будет нелегко, и не потому, что его заботила судьба Генри. Он все же был его братом, его лэрдом, пусть даже и выбросил его из Лоханкорри.
Стоило Саймону войти в дом и услышать смех Элен, как его мрачное настроение улучшилось. Вот что ему нужно, думал он, когда девочка появилась в дверях гостиной, радостно ему улыбаясь. Раскинув ручонки и выкрикивая его имя, Элен бросилась к нему, и он подхватил ее на руки, слегка удивляясь, какой же громкий у нее голос. А когда он увидел в дверях ещё и Илзбет с Рейдом, на душе стало совсем хорошо и покойно. Не будет в том греха, думал Саймон, шагая к ним навстречу, если он забудется в веселом смехе и нежной искренности Илзбет и детей. Завтра он займется делами, которые ждут его там, за стенами дома, а сейчас ему нужна передышка.
Глава 10
Илзбет пробудилась от тревожного предчувствия. Она не знала, откуда оно взялось. Ее щека нагрелась от теплой широкой груди Саймона, его сильные стройные руки крепко обнимали ее. Мир был почти совершенен.
Так откуда же этот горький привкус страха? Илзбет теснее прильнула к Саймону, пытаясь вспомнить сон, который, как она подозревала, и разбередил ей душу. Она едва успела ухватить некую нить, как Саймон перевернул ее на спину и поцеловал. Его поцелуй стер все мысли, кроме одной — о его губах и о наслаждении, которое он ей дарил.
После жадной любовной схватки он лежал, уткнувшись носом в ее шею, восстанавливая сбившееся дыхание. Илзбет лежала, распростертая под ним, стараясь отдышаться. Ее страсть была драгоценным даром. Жаль, что у него нет времени насладиться ее обществом, потому что пора покидать тепло ее постели.
— Доброе утро, милая, — сказал он. Нежно поцеловав Илзбет, он сел на краю постели. — Как бы мне хотелось остаться с вами еще часок-другой, а лучше — на целый день. Но мне нужно повидаться с Тормандом, в лесу к северу от города.
Не удержавшись, он поцеловал Илзбет еще раз, прежде чем наконец встал с постели.
— Молю Бога, чтобы он принес новости, полезные новости, — сказала Илзбет, садясь на постели и прикрываясь полотняной простыней. — Меня радуют сообщения, что никто из моей семьи не попал в руки солдат, но дальше-то что?
Илзбет улыбнулась, когда Саймон что-то пробурчал в ответ, удаляясь в комнатку, смежную с его спальней, в уединении которой мог совершать утренний туалет. Саймона не смущала собственная нагота, когда он расхаживал по спальне обнаженным, но он явно предпочитал совершать некоторые дела без свидетелей. Илзбет должна была признать, что ей эта комнатка тоже пришлась по вкусу.
— Торманд прислал мне письмо, из которого следует, что он узнал что-то важное, — сказал Саймон в ответ на ее вопрос, возвращаясь в спальню и начиная одеваться. — Ещё он пишет, что Морэн кое-что видела.
— Но ведь Торманд бы сказал, если бы она сообщила ему имя?
— Конечно, но в ее видениях почти не бывает таких подробностей, как имена. Зато она видит такое, что позволяет мне ясно определить, каким путем идти, чтобы получить то, что мне нужно.
— Надеюсь, на сей раз так и будет.
Илзбет поморщилась, сознавая, что голос выдал ее тревогу.
Саймон сел на край постели и ласково погладил шею Илзбет. Ее отчаяние было понятно, ему тоже стадо грустно. Но его по крайней мере не обвиняли в преступлениях, ему не грозила мучительная казнь. Не его семью обрекли на изгнание. Для бедняжки Илзбет каждый день ожидания был пыткой!
— Не теряйте надежды, Илзбет.
— Стараюсь не терять. Но я так устала от всего этого. — Обняв ладонями его свежевыбритые щеки, она смотрела ему в глаза, удивляясь, как могла когда-то думать, что у Саймона холодный взгляд! — Я проснулась в тревоге, Саймон! У меня не бывает снов или видений, как у Морэн. Но, знаешь, многие из моих родственников наделены особыми талантами. У некоторых просто очень сильная интуиция, у других нечто большее. Не знаю, что есть у меня, но что-то не дает мне сегодня покоя, предчувствие, связанное с тобой. Будь сегодня осторожен! Вот все, о чек я тебя прошу. Не допусти, чтобы тебе нанесли удар в спину.
— Я всегда осторожен, любимая, — ответил он и поцеловал ее, а затем поднялся и вышел из спальни.
Забота Илзбет грела ему душу.
Илзбет еще долго смотрела на дверь после того, как она закрылась за Саймоном. Жаль, она не может вспомнить, что ей снилось, но она вполне могла доверять тому, что чувствует. Сон посеял в ней смутную тревогу, даже страх — это наверняка предупреждение. Илзбет оставалось лишь ждать и молиться, чтобы Саймон внял ее предостережению.
Саймон слишком рано прибыл на место встречи, выбранное Тормандом, но это было даже хорошо. Можно было сесть на поваленный ствол дерева, наслаждаясь солнечным теплом. Редко выпадала ему такая возможность! В его душе воцарился мир — он и не вспомнил бы, когда это было в последний раз! Мир и покой, которые подарила ему Илзбет.
Как бы хотелось ему наконец успокоить ее растущую день ото дня тревогу! Но чтобы добраться до правды, требовалось время. Илзбет боялась за семью, а он боялся за Илзбет. Его собственное отчаяние проистекало как раз от желания видеть ее оправданной, но этого не случится, пока не отыщется настоящий убийца бедняги Огилви и не будут пойманы заговорщики. Сейчас он был уверен, что Хэпберн тоже замешан в деле, но какие у него доказательства? Скорее, догадки. И как бы ни был Саймон убежден, что этот человек виновен, он не мог отправить его на плаху, не располагая убедительными доказательствами. Тут явно недостаточно подслушанного разговора и сказанных полунамеком слов. Илзбет слышала страшное признание Хэпберна из его собственных уст. Но она не могла быть свидетелем!
— Я опоздал, или вы пришли раньше срока?
Саймон тряхнул головой, прогоняя печальные мысли, и улыбнулся Торманду.
— Я пришел чуть раньше. Сидел и радовался солнышку. Итак, расскажите, что увидела наша Морэн?
— Моя Морэн, — поправил его Торманд, усаживаясь на древесный ствол возле Саймона. — Не терпится узнать?
— Игра слишком затянулась. Кажется, на сей раз мое неизменное терпение меня подводит.
— Потому что вы боитесь за Илзбет?
То, как посмотрел на него Торманд, подсказало Саймону — его друг заподозрил, что между ним и его родственницей что-то происходит. Но Саймон не испытывал желания признаваться. Если Илзбет решит, что семье следует знать, что они стали любовниками, она сама им скажет.
— Нужно освободить ее от непосильного груза подозрений, и ее семью тоже, — сказал он наконец, но Торманд лишь усмехнулся. — Что же мне, по-вашему, следует знать?
— Морэн уверена, что вы напали на след настоящих преступников — Хэпберна и его кузена. Однако она не видит, как заманить их в ловушку. Говорит — это потому, что дело должно быть сделано без лишнего шума, и вы можете сделать все сами, без посторонней помощи. Видение открыло ей, что главная слабость обоих — трусость и непомерное тщеславие. Полагаю, могу с легкостью догадаться, кто из них каким грехом наделен.
— И я тоже. Мы уже и сами догадались, однако хорошо, что видение Морэн подтвердило нашу правоту. Кроме того, я уже понял, где Дэвид, и знаю, что он точно замешан. Илзбет так и говорила, но мне нужно было услышать это собственными ушами, ведь ее слова не могут служить доказательством. И я услышал достаточно, чтобы удостовериться — они действительно заговорщики. Правда, Дэвид уже дрогнул и не уверен, стоит ли продолжать. Пока подожду его арестовывать. Пусть сомневается, пусть нервничает. Нам это будет только на руку.
— И как же вам посчастливилось это узнать?
— Совершенно случайно. Шел по лесу и натолкнулся на Хэпберна с Дэвидом — у них была встреча.
— Вот удача. Морэн говорила, что ей открылось кое-что еще. Сказала, что ядовитая змея притаилась рядом с вами.
— Кто-то из моих помощников? Нет, не верю! Я бы доверил им свою жизнь, а уж сомневаться в их преданности нашему королю… Должно быть, Морэн не поняла, что видит.
— Я так не думаю, — вздохнул Торманд. — И не о ваших помощниках речь. Она имеет в виду — это кто-то из ваших кровных родственников. Говорит, что у этого человека уже руки в крови. Там есть и ваша кровь, хотя вот это кажется мне лишенным смысла, потому что вы сидите передо мной, живой и невредимый. Значит, не исключено, что она все-таки неправильно истолковала смысл видения.
— Нет. Тут она как раз права. Меня могло не быть, — прошептал Саймон.
Он был гак потрясен, что голос срывался. Видение Морэн подтвердило то, что он подслушал у Хэпберна с Дэвидом. В заговоре против короля участвовал его родной брат Генри.
— Что вы хотите сказать?
Саймон не мог усидеть на месте. Еще бы! Торманд видел его позор, его унижение. Он встал и начал расхаживать туда-сюда, зато Торманд сидел не шелохнувшись.
— Кажется, я говорил вам, что в последний раз был дома на похоронах отца. Но это неправда. Я побывал в Лоханкорри еще раз. Десять лет назад, если быть точным. Из-за женщины.
— Ага. И эта женщина — причина того, что с тех пор вы и слышать не можете о своих родственниках?
— Да. Ее звали Мэри. Третья жена брата Генри. Однажды, когда Генри еще разрешалось появляться при дворе, он привез ее туда. Я тоже был там вместе с приемным отцом. Было нелегко, но я сумел не показаться Генри на глаза. Мэри сама меня разыскала.
— История наверняка закончилась плохо? — тихо спросил Торманд.
— Именно. Хуже некуда. Мэри была красива, и ей удалось воспламенить мою кровь, и уже очень скоро я сходил с ума от вожделения. Иисусе, я был зеленым юнцом восемнадцати лет, почти не знал женщин, а она в свои двадцать пять была опытной соблазнительницей. Она морочила мне голову жалостливыми рассказами о жестокостях мужа, о том, как отчаянно ей хочется от него уйти. Она была уверена, что однажды он ее убьет. По крайней мере тут она говорила правду. Я случайно узнал, что она утонула лет пять назад. Человек, сообщивший мне новость, намекал, что очень немногие в Лоханкорри поверили в несчастный случай. Еще он сказал, что никому и дела не было, убили ее или нет. Все бы даже рады, что этой бабы больше нет.
— Итак, она вас соблазнила и вовсе не из любви к вам. Зачем? Хотела отомстить Генри?
— Нет. По правде говоря, они с Генри стоили друг друга. Ей был нужен сын. Она уже подарила Генри двух дочерей, и это его не очень радовало. Боюсь, что их уже нет в живых, потому что дочери Генри, как правило, живут недолго. Знаю лишь об одной, которая сумела дожить до брачного возраста. Хотя, по правде говоря, ее продали в жены старику совсем ребенком. Позже я узнал, что Мэри выбрала меня, чтобы зачать ребенка, чтобы этот ребенок был похож на Генри. Кстати, Генри также принимал участие в этой затее, хотя меня до глубины души поразило, что он способен смириться, признать собственную неспособность зачать сына. Так вот, Генри обнаружил, что мы стали любовниками, и избил меня чуть не до смерти. Кнут, которым он орудовал, оставил многочисленные шрамы на моей спине; фактически он содрал с меня кожу. Мой приемный отец и не надеялся, что я выживу; несколько недель я был на краю смерти. Он сказал, что никогда не видел, чтобы человека до такой степени запороли. До конца жизни удивлялся, как мне вообще тогда хватило сил доползти до постоялого двора, где мы снимали комнаты.
— Что вы сделали, когда раны зажили?
— Оказался настолько глуп, чтобы отправиться в Лоханкорри. Боялся за жизнь Мэри, вот как! Вынашивал планы, как спасти ее от этого чудовища. Жены Генри вообще не долго жили на свете, хотя никто не мог доказать, что он их убил.
Саймон болезненно сморщился, вспоминая мучительную правду, что открылась ему в тот последний визит в отчий дом.
— Можете не продолжать, Саймон.
— Ну уж нет, я продолжу.
Хотя бы для того, чтобы понять, что рассказать Илзбет, когда наконец придется объяснить, откуда на его спине шрамы.
— Инстинкт самосохранения подсказал мне, что нужно соблюдать осторожность. По крайней мере мне достало ума, чтобы не броситься со всем безрассудством на помощь прекрасной даме. Я понял, что нужен план. Поэтому я наблюдал и слушал. Даже переодевшись до неузнаваемости, несколько раз пробирался в главную башню замка. Так я и узнал, что это Генри послал ее меня соблазнить. Не стану утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что она сделала это вовсе не из любви ко мне или из страха перед Генри. Ярость брата, когда он обнаружил жену в моей постели, оказалась притворством. Но он признался, что, избив меня, получил огромное удовольствие.
— Как вы полагаете — не ожидает ли он, что вы присоединитесь к числу его сторонников?
Некоторое время Саймон изумленно смотрел на Торманда, а потом выругался.
— Не могу сказать. Не хотел верить, когда услышал, как Хэпберн называет его имя. Не верится, чтобы Генри решил рискнуть всем, что создано нашими предками. Все, что он почитал своим, за счет чего жил все эти годы. Не вижу никакого смысла! Но похоже, что он решился.
— Есть еще жажда власти.
— В нашей истории, на нашем родовом древе нет ничего, что могло бы внушить ему безумную мысль, что он вправе притязать на королевский трон. Ничего, черт возьми!
— Но ему, видно, хватает жажды власти, Саймон. Те, кто поражен этим недугом, готовы оправдать любое преступление, если убеждены, что имеют право думать и делать то, что делают. Может быть, вам отступиться от этого дела? Подозреваю, вы не особенно любите брата. Но все остальное? Да, думаю вам небезразлична судьба Лоханкорри и его жителей. Но вы не можете забыть, что он ваш родной брат. Если добудете доказательство, которое позволит вам объявить его предателем, Генри ожидает страшная смерть.
— Это меня не особо заботит. Этот человек убийца и заслуживает виселицы. Морэн увидела правильно — его руки по локоть в крови. Да, его ждетстрашная смерть, но он сам выбрал свой путь. Сомневаюсь, чтобы спрашивали мнение всех прочих в Лоханкорри, однако они тоже окажутся проигравшими и потеряют все.
— Да. Вот почему я думаю, что вам бы надо быть подальше от всего этого.
— Во мне теплится слабая надежда, что я сумею спасти Лоханкорри. Если именно я приведу к королю предателя, то получу право потребовать награды.
— И этой наградой станут земли Лоханкорри?
Саймон кивнул и прислонился спиной к дереву, глядя в лицо Торманда.
— Это все, что мне удастся спасти. Если же я отступлю, Генри все равно разоблачат. Но если я все же попытаюсь привести его на суд, у меня появится возможность сделать так, чтобы клану не пришлось расплачиваться за его безумие. И не забывайте, что это ваши родственники отправили ко мне Илзбет, чтобы я ее защитил. Они рассчитывают, что я докажу ее невиновность.