Конечно же, Иван Калита заботился не о благе страны, которой еще не существовало, а, так сказать, лишь о собственной калите, но от его оборотистости в выигрыше оказалась вся московская область, центральная часть русских земель. При этом князе и его преемниках, следовавших тем же курсом, в их владениях царил мир. Богатели города, развивалось хозяйство, быстро росло население.
Причин тому было две: во-первых, после победы над Тверью у Москвы не осталось опасных соперников; во-вторых, не трогали Русь и татары, вполне удовлетворенные исполнительностью своих московских вассалов.
Помимо экономического развития происходил еще один процесс, менее очевидный, но в историческом смысле более важный: за несколько спокойных десятилетий в московской Руси выросло новое поколение, которое не испытало ужаса татарских набегов и потому обладало большей волей к сопротивлению, чем отцы и деды.
Так стала возможной первая попытка освобождения от чужеземного владычества, произошедшая через сорок лет после Калиты.
За полтора века в тридцать разИнтересно, что методика приращения земель, которую использовал Калита, оказалась продуктивнее вооруженной экспансии. Иван Данилович не размахивал мечом – он платил, благо деньги были. Так оно получалось надежней и беспроблемней.
Калита покупал по кускам и кусочкам отчины бедных князьков и захудалых бояр, от которых разбегались голодающие крестьяне, потом приводил туда собственных людей, и через некоторое время жизнь в новом московском владении начинала налаживаться.
Территория княжества до Калиты была намного меньше современной Московской области, всего с четырьмя маленькими городами (еще Можайск, Коломна и Звенигород). В раннем завещании Ивана Даниловича (от 1327 года) городков уже семь – прибавились Серпухов, Радонеж и Руза. Потом Калита прикупил Белозерск, Углич и Галич Мерьский с уездами (хотя в последнем еще некоторое время сохранялись местные князья).
Его наследники продолжали собирать территории. Однако чем сильнее становилась Москва, тем чаще она действовала не деньгами, а силой. Дмитрий Донской, общепризнанный лидер всей Руси, попросту выгонял неугодных ему мелких князей, забирая их земли себе.
Не пренебрегали московские властители и традиционными дипломатическими (а по сути дела коррупционными) способами, получая в Орде ярлыки за мзду. Так были присоединены Нижний Новгород (пока еще неокончательно), Муром и Таруса.
По карте видно, как раздулось Московское государство всего за полтора века. При Василии Темном, то есть в конце периода, охваченного данным томом, великое княжество занимало территорию в тридцать раз бо́льшую, чем при первом князе Данииле Александровиче.
Московское княжество (1300–462). М. Руданов
То, что в XIV веке Москвой владели несколько деятельных правителей, – фактор случайный, и одного его для решения столь важного вопроса, как выбор центральной точки огромного государства, было бы, наверное, недостаточно (тем более что непосредственные преемники Калиты, как мы увидим, талантами не блистали). Однако для возвышения Москвы существовали и вполне объективные причины.
Город был очень выгодно расположен – сразу в нескольких смыслах.
Москва непосредственно не граничила с «опасными» соседями: от татар ее прикрывали рязанское и нижегородское княжества, от литовцев – княжество смоленское. Враги, истощавшие набегами области, которые находились восточнее или западнее, часто попросту не добирались до Москвы. Между 1293 годом, когда край разорила карательная экспедиция хана Тохты, и до 1368 года, когда город чуть не захватил литовский князь Ольгерд, то есть в течение трех четвертей столетия, московская земля жила, не подвергаясь опустошению.
Другая выгода географического положения заключалась в том, что Москва находилась на пересечении торговых путей. Три больших товарных магистрали проходили через этот район: речная от Волги к Новгороду, «великая владимирская дорога» и путь на юг, к Чернигову и Киеву. Это преимущество, конечно, нельзя счесть уникальным, поскольку Тверь или Нижний Новгород, не говоря уж о Великом Новгороде, были расположены не менее удачно, однако чем спокойнее становилась жизнь в московских пределах, тем охотнее купцы выбирали именно этот маршрут следования.
Относительная безопасность, в которой существовали подданные московских князей, стимулировала постоянный приток переселенцев. С востока, юга и запада сюда тянулись крестьяне, заселяя пустующие земли и развивая сельское хозяйство. Росли и города. Московские правители очень хорошо понимали, что богатство государства напрямую зависит от численности населения, и не жалели для этого средств: давали новым жителям податные льготы, строили слободы и села, даже выкупали пленных в Орде. В XIV веке прежде скудный людьми лесной регион постепенно превращается в самую населенную область Северной Руси.
Очень важно было то, что в Москву потянулись не только крестьяне, но и аристократия, военно-административный костяк государства. С разоренного междоусобицами юга и с измученного литовскими набегами запада приезжали со своими дружинами князья и знатные люди, получали земли и должности, становились вассалами московских великих князей. Так сформировалось боярское сословие, которое в XIV и XV веках было опорой престола. В смутные времена гражданских войн и татарского господства боярская аристократия не раз спасала молодое государство от краха.
Однако главные причины, по которым Русь постепенно стала «собираться вокруг Москвы», пожалуй, были не политико-экономического, а психологического свойства: ни одно прочное государство не возникает без того, чтобы в народе не утвердилось ощущение правильности этого объединения. Победа московских государей над соперниками, выражаясь современным языком, прежде всего произошла на уровне массового сознания. Этому способствовали два ключевых обстоятельства.
Во-первых, московские князья, пользуясь выгодами ордынского покровительства, сумели превратить свои владения в оазис относительного порядка и покоя. Здесь было меньше разбойников, меньше произвола, здесь действовали хоть какие-то законы. Постепенно за Москвой закрепилась репутация земли, которая устроена крепче и справедливее, чем другие. Вследствие этого в элите соседних княжеств стали возникать промосковские партии, а в нижних слоях общества развивались промосковские настроения. Мы увидим, что иногда большие регионы присоединялись к Москве безо всякого сопротивления, добровольно.
Во-вторых, московским государям удалось сделать своим твердым союзником православную церковь и всё духовное сословие. В XIV веке авторитет великого князя смыкается с авторитетом митрополита; кто противится воле Москвы, тот оказывается в конфликте с церковью, то есть бунтует против Бога.
Но роль православной церкви в создании московского государства настолько велика, что этой теме необходимо посвятить отдельную главу.
Церковь становится московской
Повторю, что к началу XIV века ни государства, ни страны Русь не было. Сохранялось некое этнокультурное пространство, жители которого пока еще говорили на одном языке, но принадлежали к разным политическим и даже цивилизационным зонам. Русославянская прото-нация готовилась разделиться.
Однако сохранялась единая вера, а до поры до времени и единая церковная организация, не дававшая Руси окончательно распасться и поддерживавшая само понятие «русскости» – вскоре оно станет неразрывно связано с православной конфессией.
Русское духовенство. Миниатюра XVI в.
В результате монгольского завоевания общественная роль церкви не уменьшилась, а наоборот возросла. В экономическом смысле это объяснялось льготами, которые духовенство получило от татар: освобождением от податей и повинностей, привилегированным положением, защитой ордынского закона, оберегавшего священнослужителей. Епархии, церкви, монастыри и приходы богатели. Бывало, что отряды степных хищников, разорявшие всё вокруг, церковного имущества не трогали. «Одним из достопамятных следствий татарского господства над Россиею было еще возвышение нашего Духовенства, размножение монахов и церковных имений», – стараясь быть объективным, пишет Карамзин.
Но много важнее материального обогащения был рост духовного влияния православия. Тяжелые испытания и беды всегда дают толчок народной религиозности. Человеку, чья жизнь находится в постоянной опасности, свойственно обращаться к Богу. Если в прежние времена многие русские люди, внешне исполняя обряды, в своей массе продолжали придерживаться старинных языческих верований, то теперь идеи христианства начали проникать в народное сознание уже не поверхностно, а глубоко. Слово пастыря обрело вес и силу. Крестьяне воспринимали местного попа как жизнеучителя, чернецов из соседнего монастыря – как заступников перед Господом; точно так же относились князья к епископам, архимандритам и, конечно, к митрополиту.
Вот почему огромное значение приобрел вопрос о местонахождении митрополичьей кафедры. Московские князья поняли это первыми и потому оказались в выигрыше.
Оставаться в разоренном, пришедшем в ничтожество Киеве главе церкви стало невозможно. Еще в XIII веке митрополиты, хоть и продолжали именоваться киевскими, часто наведывались во Владимир и проводили там больше времени, чем в «матери городов русских». Митрополит Максим (ум. 1305), по происхождению грек, переселился на север окончательно, со всем своим двором.
Следующий митрополит (1305–1326) был из русских, именем Петр. Ему во Владимире не нравилось. Великокняжеская столица была нехорошим, опасным местом, эпицентром борьбы за власть. В то время и сами великие князья уже предпочитали не сидеть в беспокойном Владимире, а оставались жить в собственной отчине – так было безопасней. К тому же митрополиту, в чьем ведении по-прежнему находились все русские земли, очень уж далеко было отсюда совершать пастырские поездки в западные и южные края.
Поэтому Петр охотно воспользовался приглашением Ивана Калиты побольше времени проводить в Москве. Здесь было мирно, да и к Киеву поближе. В Москве митрополит, имевший славу чудотворца и впоследствии канонизированный, провел последние дни своей жизни и был погребен.
Став местом упокоения всеми чтимого святителя, город обрел новый, более высокий статус. Как-то само собой вышло, что следующий митрополит Феогност (1328–1353) сделал Москву своей постоянной резиденцией. Другим князьям это не понравилось, но над волей митрополита они были не властны и ничего изменить уже не могли.
С этих пор Москва и митрополия становятся тесными союзниками.
В татарскую эпоху власть и авторитет главы русской церкви стали значительно выше, чем во времена независимости. Контакты с Константинополем, где находился патриарх, были нерегулярны, а иногда, в периоды ордынско-византийских войн, вовсе прекращались. Митрополит фактически сделался самостоятельным церковным владыкой. Все чаще кафедру занимали не греки, а русские, которым были хорошо понятны и близки интересы родной земли.
Православное духовенство твердо стояло за Москву и по практическим, и по идеологическим причинам. На территории княжества у церкви появлялось все больше земельной и иной собственности, даримой государями или приобретаемой на средства, которые накапливались от спокойной, не нарушаемой междоусобицами жизни. Митрополия как крупный землевладелец была заинтересована в еще большем укреплении московского государства.
К резонам экономического свойства присовокуплялись (и вероятно имели даже бо́льшую важность) соображения идейно-религиозного порядка.
Византийская церковная традиция, в отличие от римско-католической, была вся построена на концепте богоустановленности земной власти и сотрудничества с нею; патриархи являлись идеологами самодержавия – властитель на земле, так же как на небе, мог быть только один. И, раз выбрав в качестве претендента на эту роль московского князя, церковь считала своей миссией и своим долгом привести его к единовластию, для чего, по выражению С. Соловьева, направила против врагов этого государя свой «меч духовный».
Общественная функция церкви с четырнадцатого века кардинальным образом меняется. В эпоху раздробленности главным своим делом архипастыри считали увещевание вечно грызущихся Рюриковичей и поддержание мира между княжествами. Теперь же митрополиты перестали демонстрировать объективность – они активно вмешивались в события, не скрывая своей московской «партийности». Если использовать спортивную терминологию, церковь, которой надлежало бы оставаться беспристрастным судьей, начала подыгрывать одной из команд и тем самым обеспечила ей победу.
Первый случай прямого участия церкви в совершенно светском, политическом конфликте, произошел на следующий же год после того, как Калита добыл себе в Орде великокняжеский ярлык.
В 1329 году Александр Михайлович Тверской, потеряв владимирский стол, нашел убежище в Пскове. Иван Данилович двинулся на своего врага с ратью. Воевать Калита не любил и рассчитывал, что псковитяне, устрашившись, прогонят от себя беглеца. Однако горожане твердо стояли за Александра и готовились к битве.
Митрополит Феогност и князь Александр. Б. Чориков
Тогда изобретательный Калита применил до того невиданное средство: он уговорил митрополита Феогноста вмешаться. Тот, даже не попытавшись примирить двух земных владык, попросту пригрозил всему Пскову отлучением, если город не покорится воле московского государя. После этого Александру оставалось только уехать. Благодаря помощи митрополита Калита одержал важную победу безо всякого кровопролития.
В дальнейшем подобные демарши становятся явлением вполне ординарным.
Святой как государственникВ мою задачу не входит изложение истории русского православия, однако участие церкви и церковных деятелей в политической жизни напрямую связано с заглавной темой, поэтому позволю себе сделать небольшое отступление и коснуться весьма интересного предмета: образа русского национального святого как активного государственника. При этом речь пойдет не о канонизированных церковью митрополитах и епископах, которые по своему высокому положению вряд ли могли бы уклониться от участия в государственных делах, а о подвижниках и аскетах, казалось бы, призванных заниматься лишь духовными исканиями.
Особенность пантеона русских святых, относящегося к этой эпохе, заключается в том, что самые чтимые из них – те, кто считал своим долгом выходить из молитвенного уединения и даже покидать тихие «пустыни», если государство нуждалось в их помощи.
Самым ярким и известным из плеяды «праведников-государственников» XIV столетия несомненно является Сергий Радонежский (1321? – 1391).
Сын разорившегося боярина, он с юности был монахом и вел отшельническую жизнь в глухом лесу. Постепенно вокруг стали селиться другие иноки, привлеченные слухами о его благочестии и творимых им чудесах.
Так возникла Троицкая обитель, которая прославилась на всю Русь своим строгим уставом и набожностью. Ученики и ученики учеников Сергия расходились по всей Руси, основывая новые скиты и монастыри. В нестаром еще возрасте Радонежский, занимавший скромную должность настоятеля, обладал духовным влиянием и авторитетом не меньшим, чем сам митрополит Алексий (1354–1378), один из величайших деятелей всей русской церковной истории.
Всю свою жизнь стремясь лишь к духовным исканиям и неохотно от них отвлекаясь, Сергий Радонежский несколько раз приходил на помощь московскому государству в решении проблем сугубо земных.
Мы все помним, как он благословил Дмитрия Донского на битву с Мамаем, дав князю двух богатырей из числа своих послушников – Пересвета и Ослябю, хоть это и вступало в противоречие с православным каноном, который запрещал священнослужителям участвовать в боевых действиях. Этот акт, разумеется, имел не военное, а символическое значение, демонстрируя, что грядущее сражение будет не обычным кровопролитием, а духовным подвигом.
Однако троицкий игумен не отказывался помогать земной власти и в делах не столь эпохальных, берясь за поручения, более уместные для дипломата.
Например, в 1356 году Москва вмешалась в земельный спор между сыновьями суздальско-нижегородского князя Константина, которые никак не могли поделить Нижний Новгород. Там сидел и не хотел съезжать Борис Константинович, Москва же поддерживала Дмитрия Константиновича. Посредником, уполномоченным решить эту проблему, был определен Сергий. В деле нецерковном и нерелигиозном он повел себя как прямой агент московского государя: велел затворить все нижегородские храмы и не служить в них до тех пор, пока Борис не согласится уступить волость брату. Нижегородскому князю пришлось смириться.
Почти тридцать лет спустя, в 1385 году, Сергий опять исполнил для Москвы важное дипломатическое поручение. В то время Дмитрий Донской находился в очень тяжелом положении. Его земли были разорены татарским нашествием, а тут еще давний враг Олег Рязанский нанес поражение московским полкам и никак не желал заключать мир. Престарелый настоятель отправился в Рязань вести переговоры и провел их с блестящим успехом. Олег не только помирился с Дмитрием, но еще и вступил с ним в союз, женив своего сына на дочери Донского.
Совершенно очевидно, что Сергий, человек духовной жизни, не испытывал никаких сомнений относительно благости всяких действий, направленных на усиление московского государства. Должно быть, именно поэтому Радонежский впоследствии столь высоко чтился русской православной церковью, следовавшей византийской традиции солидарности с монархией. Этот святой олицетворял собой «правильное» отношение к государю и власти.