До поры до времени у Едигея не доходили руки заняться «русской проблемой», он был слишком поглощен внутренними проблемами своей обширной, но разоренной Тимуровым нашествием и нескончаемыми междоусобицами державы.
Тохтамыш всё продолжал упорную борьбу, надеясь на реванш. Уйдя из Литвы, он переместился далеко на восток, в район современной Тюмени, и постоянно нападал оттуда на Едигея. Опасней всего было то, что Тохтамыш попробовал заключить союз с Тамерланом, готовый забыть прежние обиды ради победы над тем, кто захватил власть в Золотой Орде.
В 1405 году Железный Хромец умер, и война двух менее крупных хищников, Едигея и Тохтамыша, стала главной коллизией татарской политической жизни. У свергнутого хана было гораздо меньше людей и ресурсов, но зато имелось в избытке энергии и настырности.
Лишь в шестнадцатом по счету сражении Тохтамыш, наконец, сложил свою упрямую голову.
Арабский хронист того времени Ибн-Арабшах описывает последний бой Едигея с Тохтамышем так красиво, что грех не процитировать: «…он [Едигей], сев на крылья коня, укутался в мрак наступающей ночи, занялся ночною ездою и променял сон на бдение, взбираясь на выси так, как поднимаются водяные пузыри, и спускаясь с бугров, как опускается роса, пока наконец добрался до него [Тохтамыша], ничего не ведавшего, и ринулся на него, как рок неизбежный. Он [Тохтамыш] очнулся только тогда, когда бедствия окружили его, а львы смертей схватили его и змеи копий да ехидны стрел уязвили его».
Так Едигей наконец развязал себе руки и смог заняться Москвой, которая, пользуясь татарскими раздорами, не платила установленного «выхода».
Осенью 1408 года беклярбек выступил в поход, соблюдая полную секретность. Орда была уже недостаточно сильна, чтобы нападать на Русь с предварительным объявлением войны. Если бы московский великий князь имел время для военных приготовлений, он собрал бы войско много больше татарского.
Но повторить успех рейда 1382 года Едигею не удалось. У Василия Дмитриевича в Орде имелись свои агенты, и один из них, некий мурза, послал в Москву гонца с тревожным известием.
Мобилизовать все силы Василий не успевал и, как в свое время отец, ушел к Костроме, куда стали стягиваться отряды из разных русских областей. В Москве же остался его двоюродный дядя Владимир Серпуховской – тот самый, что вместе с Боброком-Волынским командовал засадным полком в Куликовской битве. Старый князь был опытным военачальником и носил почетное прозвание «Хоробрый».
Едигей подошел к столице, ограбил окрестные деревни, несколько недель постоял у каменных стен и понял, что взять Кремль не сумеет.
Начались переговоры. Поторговались-поторговались и сошлись на выкупе в три тысячи рублей – для Москвы сумма не слишком разорительная. Получив серебро, Едигей ушел, видимо, не слишком довольный, но дожидаться, когда великий князь приведет от Костромы большую армию, беклярбек не захотел.
Этот карательный поход с сомнительным исходом показал, что Орда хоть в военном отношении еще и сильна, но даже под руководством такого выдающегося полководца как Едигей уже не может привести Русь к полной покорности. Баланс сил необратимым образом изменился.
Нашествие Едигея. Лицевой летописный свод
Покладистость Едигея объяснялась еще и тем, что он, даже окончательно одолев Тохтамыша, не очень прочно держался у власти. Ханы-марионетки были ненадежны.
Знакомый нам Тимур-Кутлуг, попавший в полную зависимость от Едигея после того, как тот спас его от Витовта, кажется, был пьяницей; в 1400 году он умер (по другим сведениям, Едигей велел его убить за строптивость). На трон правитель усадил Шадибека, который поначалу интересовался только пирами и развлечениями, но через несколько лет захотел избавиться от своего покровителя. Произошла короткая война, в результате которой Едигей прогнал слишком много о себе возомнившего хана и поставил на его место другого, Пулада. Еще через три года посадил на трон Тимур-хана (сына Тимур-Кутлуга), предварительно женив молодого человека на своей дочери.
Вскоре (в 1411 году) зять восстал на тестя и сумел от него избавиться – Едигей был вынужден уйти в степи. Однако Тимур недолго радовался победе. На него напали сыновья Тохтамыша, и один из них, Джелал-ад-Дин (русские звали его «Зелени-Салтан Тохтамышевич») сделался ханом. После этого началась свара и между отпрысками Тохтамыша.
Едигей еще несколько лет кочевал по Великой Степи, пытаясь восстановить свою власть. В конце концов, уже почти семидесятилетний, он пал в битве с одним из сыновей Тохтамыша, которому таким образом удалось отомстить за смерть отца.
Ибн-Арабшах так описывает последнего героя монгольской эпохи: «Был он очень смугл, среднего роста, плотного телосложения, отважен, страшен на вид, высокого ума, щедр, с приятной улыбкой, меткой проницательности и сообразительности, любитель ученых и достойных людей, сближался с благочестивцами и факирами, беседовал с ними в самых ласковых выражениях и шутливых намеках, постился и по ночам вставал, держался за полы шариата, сделав Коран и сунну да изречения мудрецов посредниками между собою и Аллахом всевышним… Дни его были светлым пятном на челе веков, и ночи владычества его – яркою полосою на лике времен».
С последним утверждением вряд ли согласились бы многочисленные враги Едигея, однако фактом является то, что после ухода с исторической арены этого выдающегося вождя, погибшего в 1419 году, Золотая Орда фактически прекратила свое существование и больше никогда уже не была единым государством.
Конец Золотой Орды
Распад начался практически сразу же и продолжался в течение нескольких десятилетий. Огромное государство распалось сначала на несколько больших и продолжало дробиться дальше.
Вдоль реки Урал поселилась Ногайская Орда (она же Мангытская), в которой главенствовали потомки Едигея и его род мангытов, но большинство составляли кипчаки и другие тюркские народности.
К северо-востоку образовалось Сибирское ханство, где правили Шибаниды – потомки Шибана, пятого сына Джучи.
В степях Центральной Азии возникли еще два крупных тюркских союза: сначала Узбекское ханство, а за ним Казахское. Оба самоназвания – узбеки и казахи – означают приблизительно одно и то же.
«Свободные люди»Слово «özbäg» примерно переводится как «сам себе хозяин». «Казах» – «свободно перемещающийся (от глагола «казмак» – «бродить») человек». Того же происхождения и смысла русский этноним «казак».
Эпоха строго регламентированной жизни, в которой, согласно заветам Чингисхана, каждый житель считался находящимся на службе у империи, закончилась. В Великой Степи наступили времена разброда, дезорганизации и хаоса. Этим и объясняется то, что множество разных людей объявили себя свободными.
Отцом русского и украинского казачества, по-видимому, следует считать литовца Витовта. В 1412 году этот великий князь, стремясь оградить свои западные границы от разбойных набегов, выстроил по правому берегу Днепра, с севера на юг, до самого Черного моря, цепочку крепостей и застав. Нужно было откуда-то взять гарнизоны для этих опорных пунктов. По степи бродили вольные отряды (курени) татар, называвших себя «свободными людьми», то есть никому не служившие. Их-то Витовт и призвал. Затем к этой иррегулярной сторожевой вольнице стали присоединяться и славянские искатели приключений. Они переняли тюркское название и тоже стали зваться «казаками».
Центром оборонительной линии литовского государства была крепость Черкассы, поэтому украинских казаков, которые с течением времени стали играть всё большую роль в степных войнах, русские будут называть «черкасами».
Первое упоминание о казаках встречается в летописной записи от 1445 года. В это время татарский царевич Мустафа напал на Рязанщину и стал ее грабить. Московский государь выслал против ордынцев часть своей дружины, к которой присоединились «казаки». Боевое крещение прошло успешно. Татары были разбиты наголову, а их предводитель убит. Примечательно, что, поскольку время было зимнее, казаки сражались не верхом, а на лыжах.
Точно такой же процесс разложения происходил и в западной части Золотой Орды. За короткое время татарские владения, непосредственно примыкавшие к русским землям, были поделены между несколькими государствами.
В Нижнем Поволжье, в придонских степях и на Северном Кавказе сохранился центральный кусок прежней страны, правители которого считали себя наследниками Золотой Орды и верховной властью – с чем отнюдь не были согласны прочие ханы. Это государство чаще всего называют Большой Ордой.
Отдельно существовали Казанское и Крымское ханства, а позднее от Большой Орды откололось еще одно ханство, Астраханское.
Все эти воинственные государства постоянно ссорились и враждовали, ослабляя друг друга. Теперь настала очередь Степи переживать период раздробленности – в то самое время, когда Русь из него наконец выбиралась.
Распад Золотой Орды. М. Руданов
В середине XV века Руси пришлось иметь дело в основном с двумя татарскими ханствами: Большой Ордой и новым соседом Казанью, где обосновался весьма активный вождь Улуг-Мухаммед, доставивший русским много неприятностей.
Судьба этого, в общем, довольно злосчастного хана представляет собой череду взлетов и падений. Он был потомком одного из самых младших сыновей Джучи – эта ветвь Чингизидов долгое время находилась на второстепенных ролях. Всю жизнь Улуг-Мухаммед пытался сохранить за собой золотоордынский престол, ценность которого постоянно уменьшалась, – и никак не мог на нем удержаться.
«Улуг» – это, собственно, прозвище, означающее «старший», поскольку был еще и Кичи-Мухаммед («Младший Мухаммед»), злейший враг первого, оспаривавший у него первенство. Два эти Мухаммеда долго воевали с переменным успехом, поочередно прогоняя друг друга из разоренного Сарая.
Собственная орда Улуг-Мухаммеда была невелика. Известно, что во время Белевского похода 1437–38 годов, о котором речь пойдет ниже, хан смог собрать всего три тысячи воинов.
После смерти Едигея этот царевич, ранее находившийся в Крыму, захватил Поволжье и объявил себя ханом; был изгнан соперником; обратился за помощью к Витовту; вернулся в Сарай; снова потерял его.
Гражданская война между Мухаммедами, в которой участвовал еще и третий претендент – Сеид-Ахмед, продолжалась до тех пор, пока около 1434 года они не договорились о разделе владений, причем Улуг-Мухаммед ушел из Сарая на запад, к русским рубежам. Стратегически это была выгодная позиция, позволявшая хану подкармливаться за счет Руси. Формально Улуг-Мухаммед продолжал считаться золотоордынским ханом и в этом качестве даже выдал очередному московскому государю ярлык на великое княжение. Получал он от Москвы и какую-то (кажется, небольшую и нерегулярную) дань. Впрочем, осторожная и богатая Москва кое-что подкидывала и двум остальным ханам – Мухаммеду Младшему и Сеид-Ахмеду.
В новом улусе Мухаммед-Старший продержался недолго, его вытеснил оттуда тогдашний правитель Казани. Тогда хан-изгнанник переместился в Крым, там тоже не задержался и в поисках земель пошел на север. Занял пограничный Белев, оттуда повернул на Казань, где в конце концов и обосновался, создав более или менее прочное ханство. Здесь, в центре древней Булгарии, он находился на отдалении от других ханов и мог чувствовать себя в относительной безопасности.
Страница из хроники «Хикайат», содержащая повествование об истории возникновения Казани
Но единственной возможностью наполнять казну была русская дань, поэтому отношения с Русью становятся для Казанского ханства приоритетными, а само оно превращается в главный источник внешних проблем московского государства.
Улуг-Мухаммед и Русь
Как уже было сказано, после чудесного избавления от суровой власти Тохтамыша, Русь перестала выплачивать татарам «выход» – во всяком случае, на регулярной основе. Князья почти перестали ездить в Орду с изъявлениями покорности и дарами, тем более что в условиях татарской междоусобицы не всегда было понятно, к кому ехать.
В 1412 году, вскоре после того как «Зелени-Салтан» (Джелал-ад-дин) вдруг одолел своего тестя, великого Едигея, Василий Дмитриевич, должно быть, вообразил, что в Орде появился сильный царь, и поспешил к нему на поклон с большой свитой и обильными подношениями. Но зря потратился – нового хана быстро свергли.
До конца 1430-х годов Русь пользовалась ордынским разбродом и отделывалась от татар какими-то эпизодическими выплатами.
Но Улуг-Мухаммед был настроен серьезно.
Еще до занятия Казани, в 1437 году он захватил Белевскую волость, расположенную в верхнем течении Оки. Этот район принадлежал Литве, но находился в опасной близости от Москвы, поэтому великий князь встревожился и попробовал выгнать оттуда нежеланного соседа, однако не сумел справиться с Улуг-Мухаммедом, который оставил этот плацдарм за собой.
Утвердившись в новом улусе и усилившись, хан немедленно потребовал от Руси признания своей власти, а когда этого не случилось, начал большую войну.
В 1439 году он взял Нижний Новгород и подошел к самой Москве. Великий князь Василий Васильевич, преемник Василия Дмитриевича, был не доблестнее своего отца. Как тот во время нашествия Едигея, он уклонился от битвы и отступил к Костроме. Повторилась та же история: татары десять дней постояли у каменных кремлевских стен, прорваться через них не сумели и отступили назад к Белеву.
Ущерб от вторжения был велик, однако Москва устояла и даже не заплатила выкупа, как во время предыдущего нашествия. Было очевидно, что Казанскому ханству не под силу справиться с окрепшим русским государством.
Этот факт получил несомненное подтверждение во время следующей войны, в которой Улуг-Мухаммеду, казалось бы, сказочно повезло.
В конце 1444 года он напал на Муром. Василий Васильевич сам повел войско против татар. Полководец из него был скверный, поэтому война складывалась для Москвы неудачно, а следующим летом, вступив в бой с сыновьями хана, незадачливый великий князь угодил в плен.
Улуг-Мухаммеду улыбнулась фортуна. Совершенно неожиданно он оказался победителем и мог диктовать свои условия.
Плененный Василий Васильевич был на всё согласен: и расплатиться по старым долгам, и отдать огромный выкуп (25 тысяч рублей) лично за себя. Довольный хан выдал ему ярлык и отпустил восвояси, разумеется, приставив к князю своих людей для взимания обещанной суммы.
Московский государь, находясь в Орде, всех там задобрил, подкупил и прикормил. Хоть он находился на положении пленника, но вел себя как важный и щедрый гость, произведя на ханских приближенных большое впечатление своим богатством. Некоторые татарские царевичи и мурзы после этого решили перейти на московскую службу.
А для Улуг-Мухаммеда нежданная победа обернулась катастрофой. Его сын Махмудек, предвкушая получение колоссальной контрибуции, решил забрать ее себе. Он устроил заговор и убил отца, сев на его место.
В результате у Василия Васильевича появился предлог отказаться от уплаты выкупа. Он объявил, что не признает своим сюзереном отцеубийцу Махмудека, а лучше будет вассалом Сеид-Ахмеда, которому и заплатил какую-то небольшую дань.
В 1447 году Махмудек попытался было добиться своего при помощи оружия, но был отброшен.
Вся эта история лишний раз подтверждает, что случайное событие, каким явилось пленение московского государя, было не способно переломить естественное течение истории. Время Орды кончалось, и даже несказанная удача вместо того, чтобы укрепить татарское владычество, лишь ускорила его конец.
В последующие годы степняки часто нападали на русские земли – и с востока, из Поволжья, и с юга, из Крыма, – но уже не с целью завоевания, а для грабежа или вымогательства. Как правило, набеги встречали вооруженный отпор и отбивались без особенного труда.
В условиях кризиса Орды и ослабления татарской угрозы потомки Дмитрия Донского при всей скромности их дарований имели возможность не торопясь обустроить и усилить свое государство. При более способных правителях Русь несомненно добилась бы независимости намного раньше. Дело шло небыстро и не слишком складно, но всё-таки продвигалось.
На Руси
Василий Первый
Сын и внук Дмитрия Донского, оба Василии, к сожалению, правили долго: первый тридцать шесть лет, второй тридцать семь. Как не без горечи пишет Н. Костомаров, «племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского… Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия. Во-первых, это очень мирные люди; они неохотно вступают в битвы, а вступая в них, чаще проигрывают их; они умеют отсиживаться от неприятеля за дубовыми, а с Димитрия Донского за каменными стенами московского Кремля, но еще охотнее при нападении врага уезжают в Переяславль или куда-нибудь подальше, на Волгу, собирать полки, оставляя в Москве для ее защиты владыку митрополита да жену с детьми… Это средние люди Древней Руси…». (Впрочем, как я уже писал, к Донскому этот историк слишком суров. Невзирая на все недостатки, Дмитрий Иванович может считаться действительно крупной личностью.)
Его наследникам государство досталось, с одной стороны ослабленным событиями 1382 года, с другой – сохранившим все качества, необходимые для роста и развития. С устранением внешней угрозы и ослаблением татарского давления, оно стало быстро усиливаться – иногда вопреки действиям правителей.
Начальная точка долгого периода, приведшего к восстановлению фактической независимости Руси (юридическая была зафиксирована позднее, уже во времена Ивана III), находилась очень низко. Централизационный процесс был нарушен, государство существенно регрессировало.