– Это твоя, – произнесла она и обнаружила, что голос стал хриплым, почти каркающим, – твоя Долина?
Ратша за спиной хмыкнул:
– Да все не может налюбоваться. То с одного боку посмотрит, то с другого…
Иггельд бросил сердито:
– Ты знаешь, почему я так!
– Да ладно тебе, я шучу. Укрепим, не беспокойся. Ни одной тропки сюда нет, сам знаешь.
Блестка в начале чаши рассмотрела не каменную стену самой горы, а тонкую и свеженькую, словно только что выструганная доска, стену из явно сложенных человеком камней. Высотой почти достигала соседних гор. Черныш прошел выше, Блестка оглянулась и только теперь рассмотрела еще и толстые ворота.
– Надеешься, – крикнула она, – что таран не пробьет?
– Дура, – ответил он сухо, – эта стена от ветра. Потому и ворота закрыты.
Она обиделась, хоть и не поняла, при чем тут ветер, тем более – запертые на засов ворота, но Черныш все больше снижался, вертел головой, высматривая знакомых, что ли, крылья поставил парусами. Блестка ощутила, что спина под нею задирается, но опрокинуться не дали ремни. Дракон несся прямо в Долину с домиками, он всего лишь растопырил крылья и спускался ровно и плавно, как гусь, что садится на гладь родного озера.
Внизу промелькнула короткая каменная стена, преграждающая горловину узкого ущелья, в следующее мгновение огромный растопыреннокрылый зверь пронесся над крышами. Снизу весело кричали и махали руками, шапками, а он победно скользил, как по незримому льду. Крыши кончились, Блестка ощутила по напряжению спины под ногами, что дракон выставляет вперед лапы и напрягает их, готовясь принять вес большого крупного тела.
Толчок, два коротких прыжка, дракон с облегчением лег на брюхо, даже голову опустил, из распахнутой пасти дыхание вырывается шумно, часто и со свистящими хрипами. Иггельд тут же сбросил ремни, повернулся, одним движением отцепил ее от сплетения ремней и веревок.
– Мы на месте, – сообщил он. – Слезай, пусть Черныш побегает.
Он соскочил на землю и уже снизу вытянул к ней навстречу руки. Блестка попыталась соскользнуть так же легко, как и он, но позорно поехала на спине, растопырив ноги и руки. Иггельд поймал ее в объятия, не дав упасть, на мгновение задержал, их взгляды встретились. Блестке захотелось, чтобы он держал ее так долго, чтобы прижал к своей груди… но, конечно же, она нахмурилась, отстранилась с брезгливостью на лице, словно побывала в лапах гигантской жабы.
Дракон тут же поднялся, лизнул Иггельда и резво побежал к скалам, где темнели норы пещер, но по дороге словно невзначай пихнул хозяина, тот от неожиданности упал, дракон тут же развернулся и бросился облизывать, не то из горячего сочувствия, мол, лечу, не то делая вид, что тот сам пригласил его играть.
Ратша хохотнул, Блестка невольно улыбнулась, из этих двух – Черныша и Иггельда, у дракона чувства юмора больше, всегда готов к проказам, а Иггельд слишком серьезен, даже чересчур…
Он подошел, все еще рассерженный, отмахнулся:
– У него там нора.
Ратша добавил с усмешкой:
– Там их целая колония, как у ласточек!.. Это птички такие.
– Он так и будет бегать в этих ремнях? – спросила Блестка язвительно.
Ратша хохотнул:
– Молодец, заметила! Там у пещер всегда есть дежурный, снимет.
От каменных домов в их сторону бежали ребятишки, кричали, визжали, подпрыгивали. На окраине собрался народ, другие только выходили из домов, степенно приветствовали Иггельда, здоровались с Ратшей, с любопытством смотрели на Блестку. Она на ходу растирала кисти рук, там следы от веревок, на толпу посматривала высокомерно, здесь не просто куявы, а куявы сумасшедшие, что оставили равнины и поднялись в эти жуткие горы, они не заслуживают даже благосклонного взгляда.
Так, окруженные толпой, вошли в этот удивительный город, весь из тяжелых каменных глыб, некоторые дома только наполовину выступают из отвесной горы, а у других только намечен фасад, сами комнаты явно там, внутри. Дошли до огромного каменного дома, совсем новенького, выстроенного старательно, с азартом, но все же наспех, Блестка это поняла сразу. Дом не то чтобы особняком, но перед ним небольшая площадь, ко входу ведут широкие гранитные ступени, а по обе стороны от дверей две глыбы из темного камня, одну уже почти оформили в виде дракона со вскинутой головой, другую обтесывать только начали и, похоже, бросили на полдороге.
На ступеньках Иггельда ожидали пятеро: четверо мужчин и толстая немолодая женщина. Все бросились навстречу, обнимали его, поздравляли с возвращением, а Ратша, улучив мгновение, шепнул Блестке:
– У вас так слуги не встречают господина?
Блестка остолбенела. Что за мир, в котором слуги так себя ведут с хозяином? А говорят, в Куявии слуги вообще ползают на брюхе…
Толстая женщина, матерински ощупывая Иггельда, обернулась к Блестке. Ее широкое лицо дрогнуло в улыбке, она поинтересовалась:
– А это что за красавица наконец возле тебя?
Иггельд поморщился.
– Странные у тебя, Пребрана, представления о красоте… В любом случае не поворачивайся к ней спиной, пусть у нее в руках не будет даже иголки.
Женщина перевела взгляд с Блестки на него. Лицо стало озадаченным.
– Не понимаю…
– Потом поймешь, – ответил Иггельд нетерпеливо. – Все в дом! Хочу помыться, а вы пока приготовьте что-нибудь на стол. Я устал драться с Чернышом за кусок мяса.
Ратша распрощался, его уже утаскивали за руки женщины, дети, кланялись издали почтенные старцы, явно пользовался любовью и уважением, а Иггельд и Блестка вошли в дом. Блестка быстро, стараясь делать это незаметно, озиралась по сторонам.
Огромный зал, у левой стены очаг, и у правой еще один, оба огромные, можно целиком дубы жечь, к одному бросились двое и принялись спешно высекать огонь, подкладывать сухую бересту. Широкая гранитная лестница ведет на второй этаж, оттуда по ступеням ниспадает почти во всю ширь лестницы ковер цвета запекшейся крови, толстый, нелепый, горожане просто не знают, как выразить свою любовь к этому… основателю.
Иггельд остановился, сказал:
– Завид, Сбыслав! Отведите мою гостью в угловую комнату слева. Да-да, именно в угловую слева!.. Пребрана, принеси ей что-нибудь одеться, у нас здесь холоднее, чем у них… в степях.
Когда ее привели именно в эту угловую слева, она сразу поняла, почему Иггельд дважды повторил тупому слуге, чтобы ее водворили именно сюда, в эту комнату. Возможно, только здесь узкие оконные проемы преграждает решетка из довольно толстых железных прутьев. Окон три, и на всех решетки!
В остальном комната как комната: на стенах две медные чаши светильников, еще одна – на столе, добротном, на толстых дубовых ножках. Две лавки по обе стороны, лавки со спинками, на одной даже нехитрая резьба, явно не законченная. Узкое ложе у стены, маленький стол у самого изголовья, у противоположной стены большой сундук, расписанный грубо, старательно, но неумело, в третью стену вделано настоящее бревно, хоть и со снятой корой, почищенное и даже покрытое лаком. Множество медных и даже серебряных крючков смотрятся сиротливо, а одежда все равно разбросана на лавках, на сундуке, даже брошена на широкий подоконник.
Пребрана сказала торопливо:
– Я сейчас все уберу. Здесь гости из Города Драконов ночевали, хорошие мужчины, добрые. Только пили много. Если пойдешь мыться, все помоем, выскоблим пол… И, конечно, принесем тебе что-нибудь потеплее. У нас ночами холодно.
– Хорошо, – произнесла она равнодушно. – А где у вас моются?
– Внизу, – ответила женщина. Она все старалась не встречаться с нею взглядом, явно не знала, как себя вести со странной гостьей, что держится надменно и даже властно, но хозяин явно считает ее пленницей. – Но если хочешь… если хотите, я велю принести чан с теплой водой сюда.
– Принесите сюда, – ответила Блестка нежным голосом, в котором звучал металл.
Глава 8
Дверь за Пребраной закрылась, Блестка услышала, как с той стороны осторожно задвинулся засов. Женщина старалась проделать это как можно более неслышно, но Блестка стояла от двери близко, слышала даже, как Пребрана отошла почти на цыпочках, а потом пустилась бегом вниз по лестнице.
Выждав, Блестка тоже подошла тихонько и подергала дверь. Заперто. Значит, эта комната – ее тюрьма. Понятно, чего еще ждать от куявов.
Комната все же громадная, да и весь дом строили как будто не для одинокого пастуха драконов, а для тцара с его семьей, слугами, придворными, стражей и залами для приема послов. Правда, хоть дом из камня построить потяжелее, чем из бревен, или тем более разбить шатер, зато такой дом остается на века и тысячелетия, ни дожди, ни ветры не разрушат. Потому и строят сразу… с запасом.
Мелькнула мысль, что в этом доме могла бы появиться и хохотливая пухленькая куявка, вся в золотых волосах и с невинными голубыми глазами, мужчины таких любят, тогда эти мрачные комнаты немного оживут…
Мелькнула мысль, что в этом доме могла бы появиться и хохотливая пухленькая куявка, вся в золотых волосах и с невинными голубыми глазами, мужчины таких любят, тогда эти мрачные комнаты немного оживут…
Она села на лавку, настроение упало, почему-то мысль о хорошенькой куявке с золотыми волосами уязвила. Почему мужчины, даже герои, теряют разум при виде таких простеньких дурочек? Только потому, что те визжат при виде мыши или паука и прячутся за мужские широкие спины?
Уже хмуро, но все-таки быстро и нацеленно на побег, осматривалась, вспоминала дом, через который привели сюда. Все здесь намного больше, просторнее, громаднее, чем представляла. Артане даже в больших городах предпочитают строить дома из дерева. Это, конечно, не благословенные шатры, но все же позволяет не оставаться на поколения в одном доме. Дерево быстро ветшает, рассыпается, а внуки уже строят дома иначе, даже в других местах.
Здесь же дом сложен из тяжелых глыб, надежно, на века. Правда, вместо высокого свода, как она ожидала, наверху потолок из толстых досок. Справа и слева из зала поднимаются деревянные лестницы. Наверное, там, наверху, еще помещения, она видела издали в стене окна в три ряда. Возможно, в самом деле там комнаты в три этажа, хотя это просто дико, как можно жить, зная, что над тобой кто-то спит, ходит, чешется?
Загремел засов, дверь распахнулась резко, с той стороны явно пнули ногой. Вместо ожидаемой Пребраны с чаном теплой воды ввалился Ратша. От него повеяло запахами свежей кожи, снега. Он посмотрел по сторонам, кивнул:
– Неплохо. Я ожидал, что он тебя поселит в нижних комнатах.
– А там что? – спросила Блестка.
Он поморщился, пренебрежительно махнул рукой.
– Ничего. Просто ничего, ни плохого, ни хорошего. А сюда все-таки натащили всего и всякого. Правда, Иггельд с этим еще не разбирался. Честно-честно! Это не он покупал, это ему все надарили. Потому и такая нелепица… Он не замечает, а я бывал не только в других городах, но и в других странах. Вся мебель должна быть сделана одним мастером! А здесь…
Он с некоторым пренебрежением махнул рукой. Блестка спросила недоверчиво:
– А почему столько подарков?
Ратша широко улыбнулся:
– Любят.
Она не поняла, переспросила:
– Его? Ночного Дракона?
– Ну, это для артан он… это самое, а здесь он совсем не Дракон.
– А кто?
– Увидишь, – пообещал он. – Правда, сейчас время тревожное, но мне кажется, что Иггельд все-таки преувеличивает дурость артан. Не полезут они сюда. Даже в Город Драконов не пойдут. Добычи там нет, а черные башни магов – это черные башни…
Она сказала кратко:
– Придут. А башни сметут, как сухие листья.
В раскрытую дверь двое мужчин внесли бадью, следом вошли девки с большими кувшинами в руках, начали наполнять бадью горячей водой, поднялся пар.
Ратша кивнул:
– Ладно, мойся, отдыхай. Я заглянул на всякий случай, а то Иггельда сразу увели, а тебя тут куры лапами вдруг да загребут.
Он ухмыльнулся, показывая, что шутит, уж ее-то не загребут, сама кого хошь загребет, хоть самого дракона, отступил к дверному проему и вышел, закрыв за собой дверь.
Блестка выждала, когда бадья наполнилась до половины, властным жестом указала всем на выход:
– Идите. Я привыкла мыться сама.
Никто спорить не стал, собрали кувшины и ушли, оставив только на краях бадьи пару тряпочек, а на табуреточке большое белое полотенце, ноздреватые комочки пемзы, пучки странных сильно пахнущих трав.
Она отмывалась долго и тщательно, тряпочки оказались шероховатые, прекрасно сдирающие грязь и пот, а вода от трав стала мягкой, нежной, все тело жадно вбирало новые незнакомые запахи. Она терла с наслаждением, кожа раскраснелась, остатки напряжения ушли, стало настолько легко и привольно, что едва не заснула, разомлев от блаженства. Опомнилась, по телу прошла тревога: может, в самом деле спала, а сейчас кто-то придет, с этой стороны двери запора нет, это же не комната, а тюрьма, поспешно выбралась, а растиралась с такой быстротой, что оставила мокрой спину.
По ту сторону двери послышались шаги. Она с сильно бьющимся сердцем сунула голову в рубашку и влезла в кожаные штаны, едва успела застегнуть ремень, как в дверь постучали. Она не поняла, что означает этот стук, может быть, с той стороны приколачивают светильник, вскинула брови, ждала в напряженном ожидании. Стук повторился, затем снова тишина. Ей показалось, что она слышит дыхание. Отошла от двери подальше, отвернулась и стала смотреть в окно. На всякий случай подергала решетку, может, слабо закреплена, это же строили ленивые куявы, у которых все из рук валится, но решетка устояла, тогда прильнула к ней носом и старалась рассмотреть мир по ту сторону.
Из ее окна видна только часть площади, люди как люди, ничего необычного, от двери раздался скрип, пахнуло свежим воздухом. Порог переступил Иггельд. На нем широкая свободная рубашка, на груди распахнута, обнажая широкие выпуклые мышцы, и, если еще осталась повязка, то никто ее не видел, не расспрашивал, и ему не приходится врать. Признаться, что ранила женщина, наверное, позорно даже куяву. Сам Иггельд раскраснелся, что для его бледного лица необычно, глаза блестят, а когда подошел ближе, она ощутила терпкий запах вина.
– Я уже велел сообщить артанам, – заявил он весело, – что у меня знатная артанка. Имя не называет, но, судя по тому, что везла, особа важная. Пусть думают!
Он смотрел на нее сверху вниз, в серых глазах прыгали искорки, явно от светильника рядом на стене, она без страха взглянула снизу, поинтересовалась сухо:
– О чем?
Он ухмыльнулся.
– О чем хотят. То ли выкупить, то ли выменять на куявских пленников.
Она покачала головой, произнесла с брезгливой жалостью:
– А ты дурак. Все артане готовы умереть бестрепетно. Женщины и дети – тоже. Никто и не подумает меня выкупать, попавший в плен должен покончить с собой.
Он насторожился, быстро взглянул на нее.
– Я не хотел бы…
– Пока я еще не решила, – ответила она на его невысказанный вопрос, – как поступить. То ли сжечь здесь все, а потом уйти, то ли перебить всех, а потом удалиться.
Он расхохотался, принимая за шутку, но ее лицо оставалось спокойным. Смех наконец замер на его губах, он нахмурился, произнес раздраженно:
– Как же, знаменитая гордость артан! Никогда не признаются, что проиграли. Даже покончить с собой, по-вашему, это победа… Странная какая-то победа! Не могло бы все артанское войско красиво покончить с собой? Вот победа так победа!
Иггельд говорил громко, жестикулировал, лицо покраснело еще больше. Блестка смотрела с холодным любопытством, так ей казалось, куявы – свиньи, а когда пьют – то это пьяные и грязные свиньи, самое худшее, что только может быть с человеком. Творец создал виноград, а кто-то из падших ангелов придумал, как его испортить, превратив в безумящий напиток. Потому будь благословен виноград и будь проклято вино. И да будут истреблены все, кто пьет вино, кто ест свинину, кто поклоняется созданиям нечистых – драконам, дивам, оборотням, вурдалакам.
В его блестящих от вина глазах промелькнул внезапный гнев. Он сделал еще шаг, она отступила и уперлась спиной в каменную стену. Приходилось смотреть снизу вверх в его лицо, чтобы не видеть обнаженную грудь, когда мужчина обнажен до пояса, то это его боевой наряд, а если вот так, с распахнутой рубахой, то это почти непристойно.
– Ты просто глуп, – повторила она.
– Ты это уже говорила, – возразил он. – Новое придумать не можешь?
Блестка холодно смолчала. От его тела шел жар, по ее коже пробежали крохотные лапки, словно промчались встревоженные муравьи. Иггельд широко ухмыльнулся.
– Я знаю, – сказал он громко и зловеще, – что может сломить гордость артанки.
Она напряглась, ощетинилась, готовая драться.
– Что?
– Женщина-воин, – сказал Иггельд с непонятной интонацией, – умеющая ткнуть ножом так, что моя стальная кольчуга пропустила лезвие, будто не кольчуга, а тонкая рубашка… но если я пущу слух, что мы спим в одной постели?
Блестка отшатнулась, глаза ее вылезли на лоб.
– Ч-что?
Он кивнул.
– Да, действительно, ну и что? Нет, сделаем даже подлее, ведь мы же подлые куявы, верно? Усилим впечатление слухом, что спим в разных комнатах…
Она застыла, ожидая подвоха, а он закончил:
– Но ты каждую ночь бегаешь ко мне.
Она отшатнулась, а Иггельд подумал, что шутки шутками, а такому слуху в самом деле поверили бы охотно. Женщины обращают внимание на него всюду, где бы он ни показывался. И всюду пытаются оказать ему недвусмысленные знаки внимания.
– Ты… – сказала она звенящим голосом, – грязная куявская свинья!
Он развел руками.
– Я все равно не смогу убедить в обратном, ведь куявы все – мерзавцы, подлецы, трусы, воры, торгаши… и масса других достоинств, всех не запомнил. Так чего мне дергаться? Да, мерзавец. Но я, пожалуй, оставлю эту комнату…