– Я все равно не смогу убедить в обратном, ведь куявы все – мерзавцы, подлецы, трусы, воры, торгаши… и масса других достоинств, всех не запомнил. Так чего мне дергаться? Да, мерзавец. Но я, пожалуй, оставлю эту комнату…
Она сказала резко:
– Так сделай это. Немедленно!
– Сделаю, – согласился он. – Один поцелуй на дорогу.
Блестка смерила его ненавидящим взглядом.
– Ни за что!
Он пожал плечами, руки его начали расстегивать пояс.
– Постель, правда, узковата для двоих, но ничего, поместимся. Говорят, артанки во сне храпят, как их кони… Страшно подумать, как они лягаются…
Она отступила, уже устрашенная, оглянулась на далекое ложе. Не такое уж и узкое, но все равно никогда не допустит его лечь с нею под одно одеяло! Да лучше выбросится в окно… нет, там решетка, выхватит его же нож и перережет себе горло!
Иггельд протянул к ней руку.
– Один поцелуй, – сказал он очень серьезно, – и я уйду.
– Нет, – отрезала она, не двигаясь с места.
Он видел в ее глазах смятение. Да, о нем слава, как о внезапно появившемся воителе, что свиреп и жесток, что не оставляет пленных, что проносится всюду, как огненный вихрь. Такой если и обращает внимание на женщин, то лишь для того, чтобы зверски изнасиловать, тут же разрубить пополам, наслаждаясь видом умирающей жертвы, и снова на дракона, чтобы убивать, жечь, насиловать… Она тоже слышала наверняка о нем эти басни.
– Да, – сказал он настойчиво, – и я тут же уйду.
Смятение в ее глазах отразилось на лице, что дало ему возможность медленно, как змее, завораживающей лягушку, обнять ее за плечи. Блестка в испуге запрокинула голову, его спокойное лицо нависало над нею без гримасы ярости или похоти, в глазах веселые искорки. Она успела рассердиться: он смеется над ней, не собирался он оставаться в ее постели, это все ложь…
Она так резко отвернула голову, что ее волосы красивым каскадом черного шелка метнулись по широкой дуге и хлестнули мягкой волной по его лицу. В ее глазах Иггельд уловил негодование, облегчение и даже смех. Похоже, она всерьез полагала, что он ничего не умеет делать, кроме как рубить головы и насаживать на пики невинных младенцев.
– Ну так как же?
– Я скорее умру!
Он засмеялся, показав красивые ровные зубы.
– Один поцелуй?
– Большое падение в пропасть, – отрезала она, – начинается с ма-а-аленького шага за край пропасти. Разговаривай так с куявками.
– А что ты будешь делать? Я сильнее. И на этот раз у тебя в руках нет кинжала.
Он подтянул ее к себе плотно, и в самом деле, на этот раз на его поясе не висит нож. Блестка уперлась в его грудь обеими руками. Огромное лицо с блестящими глазами наклонилось, она не могла оторвать трепещущего взгляда. Губы его, твердые как камень, коснулись ее губ, упругих как дерево. Ей показалось, что проскочила искра, хотя какая искра между камнем и деревом, сердце стучит бешено, она все еще упиралась в его могучую грудь обеими ладонями.
На мгновение он оторвал губы от ее рта, она снова увидела его блестящие глаза, затем его руки прижали ее к себе ближе, а губы показались ей уже не такими твердыми. Да, они быстро нагреваются, а ее предательские губы тоже стали мягкими… почти мягкими. Блестка задыхалась от негодования. Наверное, это негодование и усталость от попыток отодвинуться от его сильного и крепкого тела, а губы в самом деле стали горячими и мягкими.
Руки с усилием отодвинули его чуть, губы разомкнулись, он смотрел все так же сверху вниз, а она чувствовала себя слабой, с сильно колотящимся сердцем, и понимала, что сумела отстраниться лишь потому, что он сам слегка ослабил объятия.
– Ну, – прошептала она.
– Что? – спросил он.
– Отпусти меня, – потребовала она.
– Отпустить?..
– Ты сказал, что уйдешь, как только поцелуешь!
Он сказал в недоумении:
– А я что, в самом деле что-то поцеловал?.. Мне показалось, что приложился к могильному камню. Нет, что-то не так. Но что, надо понять…
Она не успела отшатнуться, его широкая как лопата ладонь легко поддерживала ее голову, а другая – спину, лицо с красиво вырезанными губами приблизилось, Блестка инстинктивно зажмурилась.
Она чувствовала, что он притягивает ее к себе или же сам приближается, медленно-медленно, то ли чтобы не испугать ее, то ли продлевая пытку, чтобы испугалась сильнее. А вот не испугаешь, сказала она себе. И в этот момент их губы соприкоснулись. Нет, сперва ощутила его жаркое дыхание, хотела напрячь все тело для отпора, но мышцы от страха или чего-то еще словно окаменели.
От соприкоснувшихся губ на этот раз искры не брызнули, напротив – по телу пошла странная волна тепла, словно после стужи Блестку перенесли в теплых ладонях к такому же теплому очагу. Нет, это другое тепло, раньше не ощущала ничего подобного…
Иггельд чувствовал, как она одновременно старается высвободиться и в то же время понять это новое ощущение, отворачивает голову, но ее губы уже сами по себе стали горячими и податливыми. Она сама этого еще не поняла, а поймет – убьет предательницу, потому надо не давать ей опомниться, но в то же время не спугнуть, не испугать…
Ее руки вздрагивали, но уже не от усилий отстраниться, она и сама не знала, от страха или почему еще. В груди сердце трепетало, дергалось, стучало так, что грохот отдавался в ушах. Губы их таяли, из твердых превратились в мягкие и горячие, она слышала, как его дыхание стало чаще, а руки стиснули, прижали к его твердому горячему телу.
Блестка с изумлением и негодованием на себя чувствовала, что ее руки уже не отталкивают куява, ладони просто лежат на его груди, в них нет силы, во всем теле предательская слабость, даже позорящая ее нежность, что позволено выплеснуть скорее на собаку, чем на куява.
Снова попробовала отстраниться, Иггельд в самом деле оторвал губы от ее рта, взглянул в смятенные, испуганные глаза, растерянные и непонимающие. Ее лицо пылало, как утренняя заря, она дышала учащенно, пальцы вздрагивали, то ли отталкивая его, то ли стараясь удержать, когда он отстранился и сам смотрел на нее с великим изумлением.
– Ты… – прошептала она, – ты… пьян! Ты хоть понимаешь, что ты… Завтра проспишься, свинья… и тебе будет стыдно… если тебе вообще бывает стыдно, свинья…
Он застыл, руки онемели, все еще удерживая ее, но уже не стараясь прижать к груди. Лицо тоже превратилось в окаменевшую маску, только губы все еще двигались да глаза жили, всматривались в нее. Блестка напряглась, с усилием раздвинула его руки, отступила на шаг. Он остался с вытянутыми руками, затем они опустились, на лице проступило смущение.
– Артанка…
Иггельд поперхнулся, вздрогнул, ладонь метнулась к лицу, вытер лоб. Глаза стали растерянными, он проговорил с кривой усмешкой:
– Я совсем не пьян… И вообще… Ладно, если чем задел, прости. Отдыхай, а у меня… много дел.
Он попятился, отвага испарилась, она видела, как он растерянно нащупал дверь и поспешно вывалился. Блестка продолжала смотреть вслед, словно видела сквозь дверь, как он, пошатываясь, спешит к себе, уже в самом деле устыдившись.
* * *Оставшись одна, она заметалась по всему помещению, неутомимо ощупывала камни, пробовала толкать эти массивные плиты. По всем легендам, в этих страшных горных крепостях жили злые колдуны, а благородные артане находили к ним проход, отыскав потайную дверь. Такая потайная дверь находилась всегда, ведь надо тайком выводить людей, когда враг уже ломает стены и врывается в крепость, и самому вводить войска незаметно для врага…
Она исцарапала пальцы, пытаясь сдвинуть каменные плиты. Когда переводила дыхание, снова и снова выглядывала из окон, в ее покоях три окна, все узкие, не протиснуться даже без решеток, и всякий раз сердце замирало в тоске. Если правду, то такой крепости не нужны подземные ходы. Никакое войско не в состоянии пройти по тому мосту, что ведет в Город Драконов, и еще по той узкой тропке над пропастью, что ведет сюда. Стена, закрывающая вход в эту Долину, выглядят несокрушимой, над воротами настолько широкий навес, что лучники иссекут стрелами половину войска, прежде чем оно ударится о запертые ворота.
До конца дня к ней так никто и не зашел, только тихая пугливая девушка принесла еду, а к вечеру она же притащила огромный ворох одеял и подушек. Чан с грязной водой давно унесли, пол вытерли. Осматриваясь заново, она с досадой поняла, что никто не думал приспосабливать этот дом для защиты. Просто если в Славии все дома, даже княжеские и тцарские, только из дерева, в Артании – шатры, разве что Арса из камня, да и то недавно, раньше и тцары жили в шатрах, то здесь, в горах, даже распоследний бедняк либо строит из камня, либо живет в пещере, тоже каменной. А камень всегда камень, его не сделаешь тонким, как стенка шатра.
С утра заявился Ратша на правах старого знакомого, поприветствовал так, словно они не то близкая родня, не то сто лет вместе прослужили на какой-нибудь дальней заставе. С ходу заметил, как тщательно осматривает дом, обронил с одобрением:
– Ты молодец… Жаль, что не мужчина!
– Почему?
– Прекрасный бы получился воин. Мы бы сразились, точно.
Она смерила его холодным взглядом.
– Думаю, для меня ты мелковат, куяв. Да и сейчас я не уверена, что уступлю тебе… куяв.
Он поощрительно улыбнулся.
– Куяв – это уже не свинья. И за то спасибо.
– На здоровье.
– Надеешься улизнуть?
– Да, – ответила она дерзко. – Рожденную свободной темница не удержит.
– И как же?
– Да как угодно, – ответила она в том же тоне. – Отниму у тебя меч и пройду через ваш вшивый город, если восхочу крови… или тайным подземным ходом, если изволю без шума.
Он расхохотался.
– Подземным? Насмешила… Ах да, это у тебя от рассказов о древних крепостях. Там да, там подземные ходы есть, есть… Даже в старых тцарских дворцах, без этого они не могут. А этот дом построили для Иггельда прошлым летом. Какие уж тут подземные ходы!
Она ощутила, что краснеет, сглупила, сказала быстро, переводя разговор на другую тему:
– А он что, сам не мог?
Ратша сказал со смешком:
– Первые годы вообще жил в пещере. Даже когда народ начал селиться и строить настоящие дома. Потом жил у меня, у Апоницы – это его старый учитель. А в прошлом году народу стало стыдно, что основатель всего этого горного мирка, как приблудный пес, обитает то в пещере, то у друзей, собрались и отгрохали этот… домик.
Она фыркнула.
– То-то мебель разная! Как нищему, надавали, кому что не жалко?
Он помрачнел, сказал резче:
– Отдавали лучшее. Просто мы не богаты, как живущие внизу… Ладно, устраивайся. Но помни, ты – военная добыча. Тебя выменяют или продадут, но сейчас ты просто рабыня. Не советую задирать нос и напоминать, что ты – артанка.
Он ушел, она удержала ядовитый ответ, нацеленный ему в спину. Не из страха, просто ощутила, что перегнула с насмешками. Насчет нищего – нехорошо получилось. Некрасиво, не по-артански. Как будто ударила в спину или лежачего.
Глава 9
На третий день она обнаружила, что дверь ее не заперта с той стороны. Вышла осторожно, широкий коридор вывел к лестнице, внизу в большой комнате с десяток женщин, шьют, прядут, щипают лучину, слышится быстрый говорок, доносятся редкие взрывы смеха. Иггельда не видно, он вообще с того дня, как явился к ней пьяный и вел себя по-куявски, словно бы устыдился и обходил ее комнату по широкой дуге. А может быть, и в самом деле работы накопилось столько, что валился с ног, не добравшись до своего дома.
Женщины хихикали, голов не поднимали, Блестка стояла наверху и рассматривала нижний зал, в прошлый раз, когда ее привезли, все случилось слишком быстро и сумбурно, а сейчас смотрела оценивающе, замечая и слишком широкую дверь, такую трудно защищать, и большие оконные проемы без признаков ставень, и даже отсутствие оружия на стенах, которое как будто само прыгает в ладони при первом же признаке тревоги.
В зале справа и слева широкие углубления в стенах, там поместился бы всадник на коне. Но сейчас полыхают поленья, от огня теплый сухой воздух, но помещение почему-то выглядит нежилым, хотя женщины щебечут и щебечут, щебечут и щебечут, что так нравится мужчинам, дуры. Пол из свежевыструганных досок, вся середина закрыта огромным ковром, вроде бы все уютно, тепло, но жизни нет. Может быть, потому, что нет детских голосов?
В дом часто заходили люди, весь нижний этаж, как поняла Блестка, в их власти, это даже не дом, как сказала она себе, а что-то вроде управления Долиной, если верить Ратше. Здесь собираются старейшины, договариваются, кто и что делает, чтобы не мешать другим, а чтоб вместе, отсюда идут указания, советы, разъяснения. И даже не всегда, как видно, этот Иггельд решает, чаще все делается без него, но как бы с его участием и с его воли.
Дверь хлопнула, вошел Иггельд, с ним еще двое немолодых мужчин, Блестка тут же тихонько отступила, выглядывала из-за угла. Он головы не поднял, прошел к очагу, протянул озябшие руки.
– Холодно, – донесся его раздраженный голос. – Не понимаю, почему? Вроде бы ближе к солнцу, а все холоднее и холоднее! И дышать нечем… Черныш так и вовсе… Апоница, почему?
Его спутник, немолодой, сгорбленный, с короткими седыми волосами, ответил ворчливо:
– Это мы теперь задаем тебе вопросы в надежде на мудрый ответ. Ты знаешь больше, Иггельд! Никто из нас не поднимался так высоко…
Иггельд повернулся спиной к огню, подвигал плечами. Лицо невеселое, поинтересовался безучастно:
– А что за знатные люди у тебя в доме? Я видел целую толпу.
Апоница вяло отмахнулся:
– Какая толпа… Только бер Кулмей и его дочь Петрона. А все остальные – слуги. Они ж не могут без слуг даже одеться!
– Да знаю, – донесся до Блестки голос Иггельда, в нем слышалось раздражение. – Этот Кулмей напросился ко мне на обед. Я отказать не смог, он захватил меня врасплох… Напористый такой мужик.
Апоница расхохотался.
– А ты проведи обед, как ты проводишь обычно! Либо в горах у костра, либо на летящем драконе, когда успеваешь запихнуть в пасть кусок хлеба.
Иггельд кисло улыбнулся.
– Хорошо бы… Но он придет с дочерью и двумя беричами. Я никогда не принимал дома знатных людей. Неловко, не умею, да и… честно говоря, совсем не хочется. И дочь у него больно уверенная, напористая. Я с такими теряюсь.
Апоница хотел ответить, но, поворачиваясь, нечаянно поднял голову и увидел, что Блестка прислушивается к разговору. Не подав виду, что заметил, ответил громко и почти серьезно, только в глазах плясали веселые искры:
– А ты посоветуйся с пленницей!… Она знатного рода, что-то подскажет.
Иггельд пожал плечами, тень пробежала по лицу.
– Вот ее-то надо держать под замком.
– Почему? Что, Петрона обратила на тебя внимание? А она в самом деле хороша… Эта копна рыжих волос, синие глаза, а фигура… Как увидела тебя, сразу начала расспрашивать, кто ты, что ты, как сюда попал… Ты прав, она девица весьма напористая. И умеет добиваться своего.
Иггельд отмахнулся, обнял Апоницу за плечи и увел в другие помещения.
* * *Ее в самом деле заперли. Может быть, совсем не из-за пира, что давал хозяин в честь знатных гостей, но заперли. Заперли в тот самый момент, когда он там пьет и ест, развлекает этого самого бера и, мерзавец, его знатную дочку.
Она рухнула на узкую постель, слезы брызнули горячие, жгучие. Ну почему, почему она так сглупила? Зачем отпустила отряд Ральсвика?
Снизу, как ей казалось, доносились веселые голоса, песни, хотя это, конечно, в коридоре за дверью хохотали и дурачились проходящие воины. Пир тянулся нескончаемо, то и дело мимо двери кто-то проходил веселый, горластый. За окном потемнело, высыпали звезды, поднялась луна.
За дверью знакомо щелкнуло, Блестка торопливо соскочила с ложа и бросилась к окну. Так и стояла, глядя в ночь, пусть этот гад не увидит ее слез и распухший нос. Она не услышала знакомые шаги, узнает их из тысячи, насторожилась, но, прежде чем начала поворачиваться, от двери раздался приятный женский голос:
– А, вот где он тебя держит…
Блестка резко обернулась. Через порог шагнула среднего роста молодая девушка, она выглядела дивным цветком с огромной копной рыжих волос и в светло-зеленом платье. Лицо было изысканным, тонким, в ушах поблескивали крупные золотые серьги с драгоценными камнями. Грудь украшали три ряда дорогого жемчуга, а когда подняла руку, поправляя волосы, на запястье зазвенели толстые браслеты из серебра и золота. Все пальцы оказались унизаны кольцами.
Она сделала пару шагов, остановилась на середине комнаты. Блестка холодно молчала.
– Меня зовут Петрона, – назвалась гостья. – Мне нет дела, что Иггельд занимался с тобой любовными утехами в степи, но я не собираюсь терпеть это здесь.
Блестка отрезала враждебно:
– И как ты собираешься нас остановить?
Петрона на миг смутилась, словно рассчитывала, что пленница будет все отрицать, оправдываться. На красивом холеном лице проступили красные пятна, голос стал суше, в нем появились визгливые нотки:
– Я просто прикажу тебя заковать в цепи!..
– Да? – спросила Блестка. – Каким образом?
Петрона выкрикнула:
– Сейчас мой отец договаривается с Иггельдом о нашем браке!.. Я буду здесь полной хозяйкой! И ты будешь у меня ползать, пить воду, которой я мою ноги…
Жар ударил в лицо Блестки, сердце застучало чаще, она ощутила молнию, пронизавшую все тело от головы до пят. Не помня себя, оказалась возле этой красавицы, ухватила, вынесла в коридор и швырнула, отчаянно визжащую, вниз по лестнице.
Почти сразу послышался топот ног, грубые мужские пальцы больно ухватили за плечи, до хруста костей заломили за спину руки. Она не противилась, как ей казалось, только в самом начале рванулась, услышала даже хруст костей, ее тут же затащили обратно, крепко связали по рукам и ногам, бросили на ложе. Она с трудом отвернулась к стене. В груди закипало рыдание, едкие слезы жгли глаза.