Вист: Аластор 1716 - Вэнс Джек 4 стр.

Кто-то оставил на столе журнал «Дальновидец». Джантифф рассеянно перелистал пару страниц; в глаза ему бросился заголовок:

Корреспондент «Дальновидца» побывал в Унцибале, многолюдном приморском мегаполисе. Там он обнаружил динамичное сообщество, движимое оригинальными философскими стимулами. Цель аррабинов — удовлетворение человеческих стремлений в условиях досуга и достатка. Как им удается это чудо? Посредством радикального пересмотра традиционной системы ценностей. Делать вид, что при этом все обходится без трудностей и напряжений, значило бы незаслуженно преуменьшать достижения аррабинов, чья энергия, судя по всему, не ослабевает — они готовятся к празднованию столетия эгалистических реформ. Наш корреспондент сообщает любопытнейшие подробности».

Джантифф прочел статью с живым интересом. Вист благословлен безупречным светом неподражаемого солнца, Двона. Там — как выразился автор трактата? — «каждая поверхность вибрирует истинными, торжествующими цветами». Отложив журнал, Джантифф вышел на палубу. Звезды уже слегка переместились — на востоке всходило, отражаясь в безмятежном море, созвездие, на Заке известное под наименованием «Шамисад». Джантифф обозревал небеса, стараясь угадать: где в россыпях светил прячется чудесный Двон? Вспомнив, что в рубке лежало местное издание «Аласторского альманаха», он отправился на поиски справочника.

«Альманах» поведал, что Двон — неяркая белая звезда в созвездии Черепахи, на самом краю Панциря.[9]

Джантифф взобрался на верхнюю палубу плавучей дачи и вгляделся в ночное небо. Там, на севере, под спиралями Статора, мерцало созвездие Черепахи, и в нем — бледная искра Двона. Возможно, у Джантиффа разыгралось воображение, но ему казалось, что именно эта звезда в самом деле мерцает всеми оттенками спектра.

До сих пор сведения о планете Вист возбуждали в нем не более чем праздное любопытство, но уже на следующий день он заметил в газете объявление о проведении рекламного конкурса, финансируемого местной ассоциацией агентов космических транспортных компаний. Автору лучшей картины, изображавшей красоты Зака, ассоциация обещала оплатить проезд до любой планеты Скопления и обратно, а также предоставить триста озолей на путевые расходы. Джантифф тут же соорудил станок, приготовил палитру пигментов и набросал на холсте, по памяти, вечерний пейзаж: тростники на мелководье Шардского моря и среди них — плавучую яхту на якоре. Времени было мало. Джантифф работал с яростным сосредоточением и представил законченную работу на рассмотрение комиссии за несколько минут до истечения объявленного срока.

Через три дня Джантифф узнал, что комиссия присудила первый приз пейзажу «Вечер на мелководье Шардского моря». Его это не слишком удивило.

Джантифф подождал до ужина, и только тогда поделился новостью с родителями и сестрами. Тех в равной степени поразило как то, что мазне Джантиффа кем-то придается какое-то значение, так и влечение изготовителя оной мазни к посещению никому не известных миров. Джантифф пытался серьезно обосновать свои побуждения:

— Да, мне нравится жить дома — как иначе? Просто не знаю, чем заняться. Не могу ни на чем остановиться. Такое чувство, будто я вот-вот обернусь и замечу краем глаза что-то новое, радужное, чудесное — оно меня ждет, оно рядом! Если бы я только знал, как и куда смотреть!

Мать растерянно хмыкнула:

— Хотела бы я знать, в кого ты уродился с такими причудами!

Лайл Рэйвенсрок огорчился:

— Неужели у тебя нет никакого желания жить, как все нормальные люди? Не гоняться за радужной чертовщиной, а найти порядочное занятие, завести счастливую семью?

— Я не знаю, чего хочу! В том-то и дело. Может быть, для меня лучше всего было бы на какое-то время сменить обстановку, посмотреть, чем занимаются на других планетах. Тогда, наверное, я найду себе место, где-нибудь устроюсь.

— Ну вот! — всплеснув руками, воскликнула мать Джантиффа. — Улетишь в далекие края и будешь делать там карьеру, а мы тебя больше никогда не увидим!

Джантифф принужденно рассмеялся:

— Конечно, увидите! Я не собираюсь нигде оставаться надолго. Мне не сидится на месте, я хочу увидеть, как живут другие люди, понять, какая жизнь придется мне по душе, вот и все.

Лайл Рэйвенсрок мрачно кивнул:

— В твоем возрасте меня тоже одолевала охота к перемене мест. Но я заставил себя отказаться от этих мыслей и теперь уверен, что поступил правильно. На чужбине нет ничего такого, из-за чего стоило бы изнурять себя тоской по дому.

Ферфана наклонилась к брату:

— А какой пирог с морским щавелем мама готовит! Кто еще так поджарит браурсаки? А шишхали с чесночком?

— Придется потерпеть. И откуда ты знаешь, вдруг мне понравится инопланетная снедь?

— Ох! — поежилась Джуилья. — Всякая пакость, и названий-то не выговоришь.

Семья посидела в молчании.

— Ну что ж, — пожал плечами Лайл, — если ты твердо решил ехать, никакие доводы тебя не переубедят.

— Увидите, все будет к лучшему, — без убеждения отозвался Джантифф. — Когда я вернусь и отряхну с ног пыль далеких миров... надеюсь, все устроится и определится. И вы, наконец, сможете мной гордиться.

— Ну что ты, Джантик, мы и так уже тобой гордимся, — возразила Ферфана, тоже без особого убеждения.

Джуилья спросила:

— И куда ты отправишься? Что будешь делать?

Джантифф отвечал с деланной веселостью:

— Куда полечу? Туда, сюда, куда глаза глядят! Чем займусь? Всем на свете! Чем угодно! Главное — набраться опыта. Попытаю счастья на рубиновых рудниках Акадии. Навещу Коннатига в Люсце. Неровен час, приведется заехать в Аррабус, провести недельку-другую в эмансипированном обществе.

— Эмансипированное общество! — прорычал Лайл Рэйвенсрок. — Щебечущая стая сверкунчиков-однодневок!

— Утверждается, по крайней мере, что аррабины полностью устранили неравенство. Работают всего тринадцать часов в неделю и премного собой довольны.

Джуилья обвиняюще указала пальцем на брата:

— Знаю я его! Останется в Аррабусе, эмансипируется по уши и вспоминать про нас забудет!

— Джулька, что ты придумываешь? Об этом и речи не может быть!

— А тогда ноги твоей чтобы не было на Висте! Читала я статью в «Дальновидце». В Аррабус слетаются бездельники со всех концов Галактики — и никто никогда не возвращается.

Ферфана, втайне мечтавшая о дальних странствиях, задумчиво пробормотала:

— Может быть, нам всем не мешало бы туда съездить, полюбоваться на чудеса в решете?

Ее отец отделался сухим смешком:

— Где я возьму время? Кто-то должен работать!

Глава 3

Джантиффу, прибывшему в Унцибал дождливой ночью, невольно пришли в голову строки, прочитанные накануне в предисловии к справочнику «Народы Аластора»: «Оказываясь в незнакомой обстановке, опытные путешественники умеют не придавать чрезмерное значение первому впечатлению. Такие впечатления, основанные на привычных представлениях, сформировавшихся в другое время и в других местах, неизбежно обманчивы». В этот поздний час унылый унцибальский космодром казался лишенным всякого очарования и даже какой-либо оригинальности. Джантифф недоумевал: почему общество, способное на протяжении столетия удовлетворять потребности миллиардов, не сочло нужным позаботиться об элементарных удобствах относительно немногочисленных приезжих?

Покинув звездолеты, двести пятьдесят пассажиров очутились в темноте под открытым небом — их никто не встретил. Метрах в четырехстах цепочка тусклых голубых фонарей тянулась, по-видимому, перед зданием космического вокзала. Ругаясь и ворча, пассажиры побрели по лужам к фонарям.[10]

Джантифф, возбужденный мыслью о том, что под ним — земля другого мира, шел в стороне от молчаливо бредущей вереницы остальных приезжих. Ветер доносил из Унцибала необычный, но полузнакомый тяжеловато-кислый запашок, лишь подчеркивавший странность планеты Вист.

В здании космопорта к новоприбывшим монотонно обращался потрескивающий голос из громкоговорителя: «Добро пожаловать в Аррабус! Приезжие подразделяются на три категории. К первой категории относятся представители коммерческих организаций и туристы, наносящие кратковременный визит. Вторая категория — лица, намеренные провести в Аррабусе менее одного года. Третья категория — иммигранты. Пожалуйста, вставайте в очереди у выходов, обозначенных соответствующими номерами. Внимание! Импорт любых пищевых продуктов запрещен! Все имеющиеся у вас пищевые продукты необходимо предварительно сдать в бюро экспроприации контрабанды. Добро пожаловать в Аррабус! Приезжие подразделяются на три категории...» Джантифф протискивался через плотную толпу — по-видимому, несколько сотен пассажиров, прилетевших раньше, еще не покинули зал прибытия. В конце концов он нашел петляющую замысловатыми зигзагами очередь к выходу № 2 и занял место в хвосте. Большинство приезжих относили себя к категории иммигрантов очередь к выходу № 3 была в несколько раз длиннее. У выхода № 1 стояли всего несколько человек.

В здании космопорта к новоприбывшим монотонно обращался потрескивающий голос из громкоговорителя: «Добро пожаловать в Аррабус! Приезжие подразделяются на три категории. К первой категории относятся представители коммерческих организаций и туристы, наносящие кратковременный визит. Вторая категория — лица, намеренные провести в Аррабусе менее одного года. Третья категория — иммигранты. Пожалуйста, вставайте в очереди у выходов, обозначенных соответствующими номерами. Внимание! Импорт любых пищевых продуктов запрещен! Все имеющиеся у вас пищевые продукты необходимо предварительно сдать в бюро экспроприации контрабанды. Добро пожаловать в Аррабус! Приезжие подразделяются на три категории...» Джантифф протискивался через плотную толпу — по-видимому, несколько сотен пассажиров, прилетевших раньше, еще не покинули зал прибытия. В конце концов он нашел петляющую замысловатыми зигзагами очередь к выходу № 2 и занял место в хвосте. Большинство приезжих относили себя к категории иммигрантов очередь к выходу № 3 была в несколько раз длиннее. У выхода № 1 стояли всего несколько человек.

Постепенно, мелкими шажками, Джантифф продвигался вперед. Вдали — там, где начиналась очередь — виднелись восемь турникетов с прозрачными будками для чиновников. Функционировали, однако, только два турникета. Тучный субъект, пыхтевший за спиной Джантиффа, надеялся ускорить продвижение, подкрадываясь вплотную и слегка подталкивая Джантиффа выдающимся животом. Стремясь избежать соприкосновения, Джантифф переместился чуть ближе к стоявшему впереди верзиле. Толстяк не замедлил заполнить образовавшийся промежуток, и Джантифф, подпираемый упругим пузом сзади, уткнулся носом в спину спереди. Тем временем толстяк продолжал напирать. Верзила не выдержал и обернулся:

— Послушайте, любезнейший! Мне не меньше вашего надоело стоять в очереди. От того, что вы клюете мне спину, очередь не станет короче.

Опасаясь оскорбить толстяка, жарко дышавшего ему в затылок, Джантифф не нашелся, что сказать. Но когда верзила снова шагнул вперед, Джантифф решительно остался на месте, несмотря на участившиеся толчки и пыхтение сзади.

В конце концов Джантифф оказался у окошка прозрачной будки перед турникетом и предъявил посадочный талон. Служащая — молодая женщина с желтыми волосами, экстравагантно всклокоченными над одним ухом, — отвела его руку в сторону:

— Что ты мне суешь? Где разрешение на въезд — зеленая карточка?

Джантифф порылся по карманам:

— У меня, кажется, нет зеленой карточки. Нам не давали никаких зеленых карточек.

— Значит, вернись на звездолет и возьми зеленую карточку.

Заметив краем глаза, что у толстяка сзади — такой же белый талон, как у него, Джантифф в отчаянии возразил:

— А у этого господина тоже нет зеленой карточки!

— Не имеет значения. Тебя не пропишут, пока не предъявишь разрешение на въезд — неужели не понятно?

— Но мне больше ничего не дали. Белой карточки должно быть достаточно!

— Отойди, не задерживай очередь.

Джантифф застыл, уставившись на свой талон:

— Вот, смотрите, здесь написано: «Посадочный талон и разрешение на въезд!»

Служащая покосилась на талон и с досадой прищелкнула языком. Раздраженно подойдя к другой будке, она что-то сказала сидевшему там чиновнику. Тот позвонил по телефону.

Растрепанная блондинка вернулась к турникету:

— Новая форма, ее ввели месяц тому назад. А я уже год не тухтела в космопорте — и всех подряд посылаю назад на звездолет, представляешь? Анкету давай... нет-нет, синий экземпляр, розовый оставь себе.

Джантифф предъявил требуемую бумагу — сложнейший вопросник, тщательно заполненный в полете.

— Ммм... Джантифф Рэйвенсрок. Из Фрайнесса на планете Зак. Ммм... Профессия: специалист по технографике. Цель пребывания в Аррабусе: удовлетворение любопытства... Это еще что? — желтоволосая церберша подняла брови. — Какое такое любопытство?

Джантифф поспешил объяснить:

— Я хотел бы изучить общественное устройство Аррабуса.

— Так и надо писать!

— Хорошо, я исправлю.

— Поправки не допускаются. Придется заполнить другую анкету. Где-то у входа, со стороны космодрома, был прилавок с бланками. По крайней мере, я их там видела в прошлом году. Давай, поворачивайся.

— Подождите! — возопил Джантифф. — В графе полно пустого места! После «удовлетворения любопытства» я напишу «в целях изучения общественного устройства Аррабуса». Это не будет поправкой.

— Ну ладно. Так не полагается, конечно.

Джантифф быстро приписал несколько слов. Чиновница протянула руку, чтобы взять печать и проштамповать талон. Прозвучал звонок. Уронив печать на прилавок, служащая встала, сняла шаль с крючка на стене будки и накинула на плечи. В будку завалился похожий на мальчишку юноша с пухловатым круглым лицом. Веки его едва поднимались — он провел бессонную ночь.

— Вот и я! — сообщил он желтоволосой сотруднице. — Маленько припозднился, но ничего, никто не облезет. Вернулся из Серсе: поддали на славу... а тухта тут как тут. Ну и ладно, лучше отбарабанить свое с похмелья, чем время терять. На что еще тухта годится?

— Тебе везет. Мне завтра ишачить. Полы мыть или подшипники смазывать.

— На прошлой неделе мне выпал обувной агрегат. Даже забавно — когда поймешь, когда на какие рычаги нажимать. Где-то что-то, конечно, закоротило, когда полсмены уже прошло. Башмаки полезли с такими, понимаешь, длиннющими носищами, загнутыми в стороны. Я их не браковал — того и гляди, косолапость войдет в моду, и я прославлюсь. Представляешь?

— Раскатал губу! Кому охота позориться в копытах с носками на сторону?

— Кому-то придется: все берут, что дают. Башмаки в коробочках, на коробочках ярлычки с номерочками, кому какой номерочек попадется...

Выглянув из-за плеча Джантиффа, толстяк возмутился:

— Нельзя ли пошевелиться, господа? Нам всем давно пора перекусить и отдохнуть.

Чиновники смерили приезжего одинаковыми взглядами, выражавшими полное, искреннее непонимание. Желтоволосая повесила сумочку на плечо:

— Пойду спать. То есть — спать. На «переспать» сил не осталось, представляешь?

— Ох, не говори... Ну что, пора тухтеть. Кто не тухтит, тот не ест всячину, — круглолицый юноша подошел к окошку, брезгливо приподнял с прилавка бумаги Джантиффа. — Посмотрим... Прежде всего давай разрешение на въезд. Зеленую карточку.

— У меня нет зеленой карточки.

— Нет зеленой карточки? Ну, приятель... Что тебе сказать? Позаботься завести себе зеленую карточку. Это нетрудно — даже я знаю, как это делается. Вернись на звездолет, найди старшего стюарда. Он шнуром все устроит.

— Белый талон теперь заменяет зеленую карточку.

— Неужели? Опять все шиворот-навыворот? Ну тогда ладно. Что еще, что еще? Голубая анкета... Да ну ее, не хочу связываться! А то мы тут оба помрем со скуки. Понятное дело, тебя нужно прописать по месту жительства. Уже приметил себе общагу?

— Еще нет. Вы не могли бы что-нибудь порекомендовать?

— А что тут рекомендовать? Я из унцибальских — значит, лучше Унцибала города нет. Вот неплохое место, — юноша вручил Джантиффу круглый жетон. — Блок 17–882. Покажи жетон дежурному по этажу. — Высоко подняв печать, он торжественно, со стуком проштамповал талон Джантиффа:

— Вот и все, приятель! Желаю тебе неутомимости в постели, свежей всячины и удачного жребия в тухте!

— Спасибо. Могу ли я переночевать в гостинице? Или придется ночью искать блок... как его там?

— Ночуй в «Приюте путешественника», сколько влезет — пока не кончатся озоли.[11] Полотно сегодня мокрое, скользкое. Не зная дороги, на твоем месте я не стал бы шарахаться впотьмах.

«Приют путешественника», — ветхое массивное здание с дюжиной флигелей и пристроек, находился прямо напротив выхода из космического вокзала. Оказавшись в вестибюле, Джантифф подошел к конторке и попросил сдать ему комнату. Портье протянул ключ:

— Семь озолей.

Джантифф отшатнулся, не веря своим ушам:

— Семь озолей? За одну ночь в одной комнате с одной кроватью?

— Так точно.

Джантифф неохотно уплатил требуемую сумму. Но когда он увидел комнату, его негодованию уже не было предела: во Фрайнессе такой номер считался бы «помещением с минимальными удобствами» и обошелся бы не больше озоля за ночь.

Спустившись в кафетерий, Джантифф занял место за эмалированной бетонной стойкой. Разносчик поставил на стойку поднос с пластиковой крышкой.

— Не спешите, — удержал его Джантифф. — Я хотел бы взглянуть на меню.

— Никаких меню. Всячина со смолокном — и глоток студеля вдогонку, червячка замочить. Мы все едим одно и то же.

Джантифф снял крышку и обнаружил на подносе с выдавленными отделениями четыре брикета из спекшегося коричневого теста, кувшинчик с белой жидкостью и маленькую миску желтоватого желе. Джантифф осторожно попробовал «всячину» — она отличалась довольно приятным, хотя и неопределенным вкусом. Сладковато-кислое «смолокно» имело слегка вяжущее действие, а «студель» напоминал разбавленный заварной крем.