Как только Джантифф покончил с едой, разносчик всучил ему квитанцию:
— Оплата наличными в вестибюле.
Джантифф с недоверием смотрел на квитанцию:
— Два озоля? Грабеж среди бела дня!
— Грабеж среди бела дня начнется, когда взойдет солнце, — хладнокровно поправил его разносчик. — Но в «Приюте путешественника» плата взимается независимо от времени суток.
Все постояльцы, мужчины и женщины, мылись в одной и той же полутемной душевой — здесь равноправие решительно возобладало над стеснительностью. Джантифф смущенно воспользовался столь же коллективно-равноправным туалетом, живо представляя себе, что сказала бы его мать, увидев такое безобразие, и поспешно ретировался к себе в комнату.
Ночи на Висте короткие — когда Джантифф поднялся с постели, Двон уже поднимался к зениту. Едва проснувшийся художник напряженно вглядывался в панораму незнакомого города, изучая игру света на гранях многоквартирных блоков и бегущих магистралях. Каждое типовое общежитие отличалось цветом от соседних, и — возможно потому, что Джантифф этого хотел и ожидал — оттенки действительно казались удивительно богатыми и чистыми, как поверхности только что вымытых предметов, выставленных сушиться на солнце.
Одевшись, Джантифф спустился в вестибюль и спросил у портье, как проехать к блоку 17–882. Не позволяя себе даже думать о завтраке стоимостью в два озоля, он вступил на обширное «полотно» — заполненную толпящимися аррабинами сплошную светло-серую поверхность, медленно скользящую вдоль обочины, ускоряющуюся с каждым шагом в поперечном направлении и стремительно несущуюся в центральной части.
Лучезарное сияние Двона озаряло городской пейзаж по обеим сторонам магистрали — Джантифф смотрел, как зачарованный, настроение у него заметно исправилось.
Текущая магистраль плавно изгибалась к западу — справа и слева, сходясь в дымчатой перспективе, к горизонту маршировали вереницы одинаковых блоков. В человеческие реки один за другим вливались боковые притоки. Раньше Джантифф и представить себе не мог столь чудовищные скопления людей: фантастическое зрелище само по себе! Унцибал — одно из чудес населенной человеком части Галактики! Впереди, ныряя под полотно, струилась перпендикулярная человеческая река — пара бульваров, скользивших вместе с деревьями в противоположные стороны. Проезжая над бульварами, Джантифф успел заметить бесчисленные, несущиеся с обеих сторон ряды мужчин и женщин с безмятежно застывшими лицами.
Скользящее полотно повернуло и слилось с другой, еще более широкой магистралью. Джантифф начал следить за висевшими над дорогой знаками, предупреждавшими об отводах. Вовремя перейдя с отвода на медленно текущую параллельную местную линию, вскоре он сошел с нее у блекло-розового двадцатитрехэтажного здания, занимавшего квадратный участок со стороной не меньше шестидесяти метров: это и был блок 17–882, место временной прописки Джантиффа Рэйвенсрока.
Джантифф задержался — осмотреть фасад. Из-под верхнего слоя краски, местами облупившегося, выглядывали грязно-розовые, лиловатые и розовато-белесые пятна, придававшие строению бесшабашный, непоседливый характер — по сравнению с соседним общежитием, выкрашенным в безукоризненно-надменный темноголубой цвет. Джантиффу обжитая обшарпанность пришлась по душе, он поздравил себя с удачной пропиской. Как и во всех остальных общежитиях, в наружных стенах блока 17–882 не было никаких окон или проемов, за исключением общего входа. Вдоль парапета, окружавшего крышу, зеленела листва висячего сада. Под глубокой аркой входа непрерывно сновали входящие и выходящие жильцы — мужчины, женщины, а иногда и дети, все поголовно в карнавально-веселеньких нарядах, слегка раздражавших Джантиффа кричащими сочетаниями цветов. Лица их тоже неизменно выражали веселье — они смеялись и болтали, передвигаясь нарочито бодрой, пружинистой походкой. Заразительная безоблачность настроения окружающих передавалась Джантиффу, его опасения стали рассеиваться.
Джантифф прошел в вестибюль, приблизился к конторке и вручил свой вид на жительство регистратору — пухлому коротышке с рыжеватой шевелюрой, взбитой над ушами, а на темени завитой хитроумными локонами. Жизнерадостное круглое лицо коротышки тут же сменилось капризно-недовольным выражением:
— Чтоб меня пронесло! Еще иммигрант на мою голову?
— Я не иммигрант, — с достоинством отвечал Джантифф. — Всего лишь временный постоялец.
— Какая разница? Куда ни кинь, лишняя капля в море, а море выходит из берегов! Основал бы эгалистическое общество на своей планете, и всех делов.
Джантифф вежливо возразил:
— У нас на Заке идеи равноправия не пользуются достаточной популярностью.
— Ни у вас на Заке, ни во всей вшивой Вселенной, набитой элитарными предрассудками! А мы не можем бесконечно угождать каждому бездельнику. И так уже машины на соплях держатся. Протокваша кончится, полотна остановятся — что тогда? Все с голоду подохнем, вот что!
У Джантиффа слегка отвисла челюсть:
— Не может быть, чтобы иммигрантов было так много!
— А ты что думал? Тыща в неделю!
— Но не все же остаются? Кто-то уезжает?
— Уезжать-то уезжают, да не все — человек шестьсот в неделю. Ну, семьсот, в лучшем случае. Сколько ни вычитай, машин больше не станет.
Регистратор протянул ключ:
— Правила объяснит сожительница, и столовку покажет. Расписание тухты получишь после обеда.
Джантифф с сомнением вертел ключ в руках:
— Если есть свободная отдельная квартира, я предпочел бы...
— Тебе и дали отдельную, — пожал плечами коротышка. — Только в ней две койки. Подожди, понаедет еще миллиард таких, как ты, гамаки будем развешивать. 19-й этаж, квартира Д-18. Я позвоню, предупрежу, что ты вселяешься.
Лифт вознес Джантиффа на девятнадцатый этаж. Там он отыскал коридор «Д», остановился у квартиры 18 и уже приподнял руку, чтобы постучать, но в конце концов решил, что у него было право заходить, когда ему вздумается. Руководствуясь этим соображением, он приложил ключ к пластинке замка — дверь сдвинулась в сторону. Джантифф зашел в небольшую гостиную с парой низких диванов, столом, стеллажом и встроенным в стену экраном. Под ним был жесткий бежевый ковер с черным узором, с потолка свисали не меньше дюжины шаров, изготовленных из проволоки и цветной бумаги. На одном из диванов сидели мужчина и женщина, оба значительно старше Джантиффа.
Джантифф сделал шаг вперед, ощущая некоторую неловкость:
— Меня зовут Джантифф Рэйвенсрок. Меня здесь прописали.
Сидевшие приветливо улыбнулись и одновременно, как по команде, вскочили на ноги. (Впоследствии, размышляя о своих приключениях в Унцибале, Джантифф не переставал удивляться тщательно отработанному этикету, позволявшему аррабинам худо-бедно справляться с теснотой и перенаселением.)
Мужчина, высокий и стройный, с правильным тонким носом и жгучими глазами, не отставал от моды — его блестящие черные волосы были взбиты пучками над ушами, на лоб ниспадали витые локоны. Он казался общительнее и прямодушнее своей подруги. По меньшей мере, он приветствовал нового жильца энергично-дружеским взмахом руки, ничем не напоминавшим раздраженное брюзжание регистратора:
— Джантифф! Добро пожаловать в Аррабус! Тебе досталась прекрасная квартира в знаменитой Розовой ночлежке!
— Очень рад, благодарю вас, — кивнул Джантифф. Подруга такого умного, жизнерадостного человека не могла быть слишком неприятной напарницей. Опасения, снова начинавшие тревожить Джантиффа, улеглись.
— Позволь представить тебе чудесную, очаровательную — и в высшей степени талантливую — Скорлетту. Меня зовут Эстебан.
Скорлетта говорила быстро, сбивчиво, низким грудным голосом:
— По-моему, ты не крикун и не слишком неряшлив. Как-нибудь уживемся. Но будь так добр, не свисти в квартире, не спрашивай лишний раз, чем я занимаюсь. И сдерживай отрыжку. Не терплю соседей с отрыжкой.
Джантифф подавил вспышку гнева. К такому приему он не готовился. С трудом подыскивая слова, он пробормотал:
— Будьте уверены, я не забуду о ваших предпочтениях. — Краем глаза он наблюдал за Скорлеттой. «Замкнутая женщина, — думал он, — пожалуй, чем-то подавленная». Широкое бледное лицо Скорлетты особыми приметами не отличалось — впечатляли только глаза, горевшие из-под пушистых черных бровей. Ее кудри, слегка припушенные над ушами, возвышались упрямой округлой копной — крепковатая, вовсе не уродливая женщина, при желании, наверное, умевшая быть привлекательной. Тем не менее, Джантифф охотнее разделил бы жилье с Эстебаном. Он сказал:
— Надеюсь, я не причиню лишних неудобств.
— Надо полагать. На вид ты вроде смирный. Эстебан, притащи три кружки из столовки — клюкнем по маленькой, раз такое дело. Пойло[12] найдется. Джантифф, значит. Догадался захватить сверточек жрачки?
— Надеюсь, я не причиню лишних неудобств.
— Надо полагать. На вид ты вроде смирный. Эстебан, притащи три кружки из столовки — клюкнем по маленькой, раз такое дело. Пойло[12] найдется. Джантифф, значит. Догадался захватить сверточек жрачки?
— Увы! — развел руками Джантифф. — Мне это и в голову не пришло.
Эстебан отправился за кружками. Тем временем Скорлетта пошарила под стеллажом и вытащила бидон:
— Не подумай, что это западло[13]. От одного бидона Аррабус не обеднеет — куда дальше беднеть-то! Так у тебя точно никакой жранины нет — может, найдется, если поищешь?
— Ничего нет — одна сумка с вещами.
— Жаль! От пойла без закуси с души воротит. Эх, соленых бы огурчиков! Перченой колбаски! Ладно, пойдем, покажу твою койку.
Джантифф последовал за сожительницей в небольшую квадратную комнату с двумя стенными шкафами для одежды, двумя сундучками, столом (заваленным мелочами, принадлежавшими Скорлетте) и двумя койками, разделенными тонкой пластиковой шторой. Скорлетта сгребла безделушки и рукоделье в кучу на краю стола, ткнула большим пальцем в освободившееся пространство:
— Твоя половина. — Большой палец поднялся и повернулся в сторону:
— Твоя койка. Пока я на тухте, развлекайся с подружками сколько влезет — а пока тебя нет, квартира в моем распоряжении. Все устроится, если мы не будем тухтеть в одну смену, что редко случается.
— Да-да, понятно, — бормотал Джантифф.
Вернулся Эстебан с тремя синими стеклянными кружками. Скорлетта их торжественно наполнила.
— За столетие! — провозгласила она звенящим голосом. — Коннатиг заплатит свой долг!
Джантифф влил в себя мутную жидкость и едва сдержал гримасу отвращения — пойло отдавало мышами и пропотевшим старым матрасом.
— Хорошо пошло! — одобрительно отозвался Эстебан. — Пойло что надо! И тост у тебя что надо!
— Крепкий напиток, — согласился Джантифф. — А когда наступит столетие?
— Скоро. Остались считанные месяцы. Праздник будет хоть куда! Бесплатные игры, танцы на полотне, пойло потечет рекой! Я уж не забуду наварить про запас. Эстебан, ты где-нибудь присмотришь дюжину бидонов?
— Дорогуша, я тухтел на витаминке один-единственный раз — и расчетчик стоял над душой, следил за каждым шагом. Едва уволок пару посудин.
— Значит, пойла не будет.
— А пластиковые мешки не подойдут? — предложил Джантифф. — В конце концов — была бы емкость, пойло хуже не станет.
Эстебан мрачно покачал головой:
— Уже пробовали. Аррабинские мешки текут — все текут.
Скорлетта размышляла вслух:
— У Сарпа завалялся бидон без дела — старому бездельнику лень даже пойло варить. Надо сблатовать Кедиду, пускай свистнет. Так, значит три бидона есть. А всячина откуда возьмется?
Эстебан вздохнул:
— Придется недоедать.
— Я тоже буду оставлять, — вызвался Джантифф, — если нужно.
Скорлетта подарила ему одобряющий взгляд:
— Другой разговор! Кто сказал, что иммигранты — прилипалы-кровососы? Только не Джантифф!
Эстебан задумчиво опустил веки:
— Знаю я одного умельца в Лиловом улье... так он примостился отливать протоквашу прямо из кормопровода — отменное получается пойло, прямо-таки забирает! Я мог бы приобщить к делу ведро-другое сырой протокваши, стоит попробовать.
— Что такое протокваша? — поинтересовался Джантифф.
— Сырье общепита, пульпа. Ее гонят по трубам с центрального кормозавода. В кухонном сепараторе происходит ее чудесное превращение во всячину, смолокно и студель. Не вижу, почему из протокваши нельзя было бы варить добротное пойло.
Скорлетта тщательно отмерила каждому еще по полкружки:
— Ну что ж, опять же... За Фестиваль! Пусть Коннатиг заставит лодырей, норовящих сесть нам на шею, заранее отправлять в Унцибал контейнеры с солеными огурчиками и перчеными колбасками!
— А пропунцеры пускай грызут прошлогоднюю всячину...
— ... и скармливают объедки Коннатигу! Он у нас равнее всех равных.
— Ему-то подадут жранину по спецзаказу из «Приюта», не беспокойся!
Джантифф спросил:
— Коннатиг приедет на Фестиваль?
Скорлетта пожала плечами:
— Шептуны едут в Люсц, его пригласят. Кто знает?
— Не приедет он, — отрезал Эстебан. — Думаешь, Коннатиг не понимает, что в поддатой толпе, орущей «Да здравствует эгализм!» и «Скоплению — равенство!», он будет выглядеть последним дураком?
— Ага, и частушки: «Наш Коннатиг пошабашит, похлебавши протокваши...»
— Вот именно. Что на это можно сказать?
— Ну, что-нибудь... Например: «Мои дорогие подданные! Весьма разочарован тем, что вдоль всей Унцибальской магистрали не расстелили красные бархатные ковры — у меня разболелись любимые мозоли. Хотя за пределами Аррабуса об этом почти никто не подозревает, здесь я могу откровенно признаться: я — блюдолиз.[14] Ну-ка, набейте мне полный трюм звездолета вашей самой лучшей жрачкой!»
Не осмеливаясь ни смеяться, ни возмущаться, Джантифф растерянно возразил:
— Что вы, в самом деле! Коннатиг ведет самый умеренный образ жизни.
Скорлетта презрительно усмехнулась:
— Льстивая пропаганда министерства аплодисментов и оваций! Никто на самом деле не знает, как живет Коннатиг.
Эстебан допил все, что осталось в синей кружке, и расчетливо прищурился, разглядывая бидон:
— Общеизвестно, что Коннатиг частенько исчезает из Люсца. Говорят — разумеется, это слухи, но дыма без огня не бывает — что как раз во время этих «каникул» Боско Босковитц[15] развлекается грабежами и пытками. Слышал, что совпадение этих событий по времени точно установлено, даже сомнений никаких нет.
— Любопытно! — отозвалась Скорлетта. — Кажется, Боско Босковитц содержит на какой-то вымершей планете тайный дворец с прислугой из отборных красавчиков-детей обоего пола, вынужденных потакать каждой его прихоти?
— Так точно! И не странно ли — Покров никогда ни в чем не мешает Босковитцу!
— Странно? Мягко сказано. Вот почему и я говорю: Скоплению — равноправие!
Джантифф с отвращением выпалил:
— Не верю ни одному слову!
Скорлетта только рассмеялась своим мрачным смехом:
— Ты молод и наивен.
— Не мне судить.
— Неважно, — Скорлетта заглянула в бидон. — Почему бы нам не закончить то, что мы так славно начали?
— Превосходная мысль! — поддержал ее Эстебан. — На донышке — самая крепкая брага.
Скорлетта подняла голову, прислушалась:
— Не успеем. Звонят — пошли в столовку. Потом проедемся, покажем город новичку — как по-вашему?
— Всегда рад прогуляться! После дождя посвежело. Как насчет Танзели? Ее можно захватить по пути.
— Само собой. Бедняжка, я ее не видела уже несколько дней! Сейчас же позвоню. — Скорлетта подошла к экрану и принялась нажимать кнопки, но безуспешно:
— Опять не работает! Дурацкое изобретение! Два раза уже ремонтировали.
Джантифф подошел к экрану, тоже понажимал кнопки, послушал. Потянув за кольцо защелки, он опустил откидывающийся на петлях экран, наклонился над ним.
Скорлетта и Эстебан стояли у него за спиной и неприязненно разглядывали внутренности экрана:
— Ты в этом разбираешься?
— Не очень. В начальной школе нас учили собирать элементарные схемы, потом я этим мало интересовался. И все-таки... Это простейшее оборудование, все компоненты сменные, каждый с индикатором отказа... Гм. Кажется, все в порядке. Ага! Кто-то вставил фильтр в гнездо блокировки — зачем, непонятно. Вот, теперь попробуйте.
Экран засветился. Скорлетта с горечью заметила:
— А недоумок, тухтевший техником, два часа кряду читал руководство и все равно ни в чем не разобрался.
— Не суди других слишком строго, — повел плечом Эстебан. — Он не виноват, что ему выпало ишачить. Любой мог бы оказаться на его месте.
Набирая номер, Скорлетта что-то недовольно мычала себе под нос. Когда на экране появилось женское лицо, Скорлетта буркнула:
— Позовите Танзель, пожалуйста.
Лицо воспитательницы сменилось физиономией девочки лет девяти-десяти:
— Здрасьте-здрасьте, папа-мама!
— Мы заедем через часок — пойдем прогуляемся, развеемся. Тебе сегодня ничего не нужно делать?
— А что тут делать? Я подожду у входа.
— Ну и ладно. Примерно через час.
Все трое собрались уже уходить, но Джантифф остановился:
— Положу сумку в стенной шкаф. Чтобы с самого начала все было на своем месте.
Эстебан хлопнул Джантиффа по плечу:
— Эй, Скорлетта! Твоему напарнику цены нет!
— Я же сказала — как-нибудь уживемся.
Пока они шли по коридору, Джантифф спросил:
— А что случилось с вашим прежним сожителем?
— С сожительницей. Понятия не имею. В один прекрасный день ушла и не вернулась.
— Удивительно!