Теперь вы понимаете, какие именно у нас были отношения, как я ими дорожил. Мы оба вели себя как нормальные цивилизованные люди, которые боялись случайно сорвавшимся словом и нарочито грубым жестом не понравиться своему собеседнику.
Конечно, я не удержался и позвонил ей уже на следующий день. А потом звонил ей почти каждый день. Наверное, это была некоторая наглость с моей стороны, но не требуйте от меня невозможного. Это было бы уже слишком целомудренно, даже для такого влюбленного человека, каким я стал после знакомства с Женей.
Глава 12
Почувствовав на себе удар Лихоносова, я понял, что Хейфиц заранее его обо всем предупредил. И прежде чем к нам подбежали другие люди, этот зарвавшийся певец ударил меня ногой еще раз. А уже потом подбежали соседи, стали кричать и, пытаясь меня поднять, оттеснили Лихоносова. Краем глаза я видел камеры в руках у двух операторов, которые снимали с разных сторон. Еще подумал, почему два оператора и почему такая съемка? И внезапно почувствовал боль в левом колене. Кажется, я действительно сильно ушибся при падении, ведь нужно было разыграть все достаточно натурально.
Пока появившиеся врачи «Скорой помощи» грузили меня на носилки, камеры продолжали работать. Интересно, что в какой-то момент, когда меня заносили в машину, оба оператора едва не столкнулись друг с другом. Надо было видеть их взгляды. Любой нормальный человек сделал бы единственно верный вывод, что эти двое явно не члены одной команды. Уже через двадцать минут меня несли в реанимацию. Потом врачи и медсестры куда-то исчезли, и появился довольно молодой врач лет тридцати пяти, который вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Он был больше похож на бизнесмена, чем на врача. Высокого роста, с заметным брюшком, светлыми волосами. Посмотрев на меня, врач поморщился и сказал:
– Спектакль окончен. Надеюсь, у тебя ничего не болит?
Учитывая, что я был старше его лет на десять-пятнадцать, мне стало даже обидно, что он обращается ко мне на «ты».
– Кто ты такой? – Я тоже решил обращаться к нему на «ты».
– Я – твой лечащий врач, – пояснил он, видимо, удивившись такому обращению, – и поэтому можешь называть меня Эдуардом Александровичем.
– А ты меня – Ильгаром Бахрамовичем.
– Первый раз вижу бомжа, который требует, чтобы его называли по имени-отчеству, – с удовольствием хмыкнул он.
– Я не бомж, – возразил я, чувствуя, как краснею от возмущения, – я актер, и меня наняли исполнить эту роль. Так что не переходи на личности. Я же не говорю тебе, что первый раз в жизни вижу делягу-врача, который готов за деньги выписать какую угодно историю болезни.
– Ну, ты и хам, – покачал он головой. – Ладно, нам все равно не жить вместе. Ты мне явно не подходишь. Судя по всему, ты у нас птица-говорун. А раз столько болтаешь, значит, у тебя ничего не болит.
– Нога болит.
– Пройдет, – отмахнулся этот тип, даже не посмотрев на мою ногу. – Сейчас медсестра возьмет твою одежду и переоденет тебя. Постарайся при ней не так много болтать. Договорились, актер?
– Хорошо. Можно, я оставлю у себя мобильный телефон?
– Можешь оставлять все, что хочешь, актер, – снова повторил он и, качая головой, вышел из реанимационной.
Почти сразу появилась медсестра и помогла мне раздеться. Затем ненадолго вышла, но я успел вытащить деньги, документы и телефон и спрятать их под подушку. Сестра вернулась, неся в руках больничную одежду, и спросила:
– Вы сможете сами переодеться? – Это была строгая женщина лет сорока, с типично азиатским широким лицом, узкими глазами и вдавленным носом.
– Спасибо, я все смогу, – пообещал я. – А куда денут мою одежду?
– Отправим в стирку и в химчистку, – пояснила медсестра, – она вся в крови. У вас что-то болит?
– Левая нога.
В отличие от нахального врача, хотя она тоже знала, что я почти не пострадал и, очевидно, была в курсе всего замысла, сестра добросовестно осмотрела мою ногу, пощупала ее и сообщила:
– Перелома нет, у вас сильный ушиб. Головой вы не ударились при падении?
– Нет. Только ногой.
– Тогда ничего страшного. Это заживет. Реанимационная будет вашей палатой. Кроме меня с Эдуардом Александровичем, сюда никто не будет заходить. У вас есть какие-нибудь просьбы или пожелания?
– Нет, ничего.
Она забрала мою одежду и вышла. Я остался лежать на кровати. Кажется, все прошло благополучно. Но только я так подумал, как раздался телефонный звонок. Это был Арвид.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Ничего не болит?
– Нет.
– Ты все сделал правильно, – подбодрил меня Арвид, – а теперь они сильно подставились и не знают, что им делать.
– В каком смысле?
– Они сообщили Лихоносову, что это будет подстава и ты нарочно упадешь под его машину, но не учли, что мы будем снимать весь процесс аварии на пленку. И там четко видно, как он совершает наезд, а затем выходит из машины и дважды бьет ногой лежащего на асфальте пострадавшего. Представляешь, что произойдет, если мы обнародуем эти записи?
– Представляю. Как он мог там глупо подставиться?
– Хейфиц сказал ему, что все это просто уловка, не авария, а сплошное надувательство. Вот он и не сдержался.
– Что мне теперь делать?
– Пока ничего. Теперь ход за Хейфицем. Посмотрим, что именно он предложит. Ведь его оператор тоже снимал весь процесс на свою камеру. Но ты все сделал почти профессионально. Никто не заподозрит, что это был сознательный прыжок на машину. И такое количество брызнувшей крови! В общем, подождем. Может, он предложит нам мир, который будет лучше доброй ссоры, и отдаст нам добровольно своего Лихоносова.
Я впервые в жизни слышал такой длинный монолог Арвида, состоящий из десяти предложений. Обычно бывает не больше двух или трех. Поэтому, попрощавшись с ним, я улегся поудобнее и закрыл глаза. В этот момент снова зазвонил телефон. На этот раз это был сам Леонид Иосифович.
– Как вы себя чувствуете, Салимов? – спросил он.
– Спасибо, все нормально.
– Вы прекрасно прыгнули на машину. Очень натурально и естественно. Просто настоящий творческий акт. Мы сразу решили, что не будем вам мешать, а уже потом вмешаемся и представим наши доказательства. Мы засняли весь процесс на пленку. Теперь надо, чтобы вы выступили в вечерней программе новостей. Вся страна и весь мир узнают о подлом и преступном замысле Глеба Мартыновича. Думаю, он будет раздавлен и уничтожен. Я гарантирую после вашего выступления очень крупные неприятности нашему другу Палехову. Как вы считаете, мы сможем их гарантировать?
– Полагаю, что да.
– Я тоже так думаю. Когда мы будем готовы, я вам позвоню, чтобы вы заранее подготовились.
– Подождите, – прервал я его, – мы так не договаривались. Я думал, что вам нужна только информация о наезде Лихоносова, а теперь вы меняете условия игры и требуете, чтобы я еще и выступил.
– Что вы хотите? – Хейфиц был деловым человеком и сразу вникал в суть любой проблемы.
– Еще двадцать пять тысяч.
– Только после вашего выступления на телевидении. Если все пройдет благополучно, получите еще двадцать пять тысяч долларов. Это я вам гарантирую.
– Спасибо. В таком случае считайте, что я уже выступаю там, где вы захотите.
– Это мы посмотрим, – и он, не прощаясь, отключился.
Я сразу перезвонил Арвиду и рассказал ему о звонке Хейфица.
– Чего хочет эта лиса? Мы сидим и не понимаем: почему он разрешил, чтобы наезд состоялся? Ведь он должен был понимать, что после этого мы размажем его протеже по стенке и заставим Лихоносова перейти к нам.
– Его оператор снимал весь процесс аварии на пленку.
– Знаю. Точно как и наш. И там наверняка похожие кадры.
– Вы меня не поняли. Хейфиц предлагает еще двадцать пять тысяч долларов, чтобы я выступил с опровержением этой аварии и рассказал о том, как ее готовил Глеб Мартынович.
– Не нужно называть никаких имен, – строго одернул меня Арвид. – Он что, сошел с ума? Или считает, что может купить вашу жизнь за такую ничтожную сумму? Если вы решитесь выступить, то после подобного заявления за вашу жизнь никто не даст и пяти рублей, настолько очевидной будет ваша внезапная и очень скорая смерть. Вас даже не защитят больничные стены. Не говоря уже о том, что у самого Хейфица тоже будут большие неприятности.
Кажется, впервые в жизни я почувствовал, как дрожит от негодования голос Арвида. Он просчитал все варианты и явно разозлился. Наверное, идея с аварией была именно его, а позже понравилась и самому Палехову.
– Что вы мне советуете? – спросил я своего опасного собеседника.
– Ни под каким видом не выходить из реанимационной палаты и не отвечать на звонки Хейфица. Скажешь позже, что у тебя отняли мобильный телефон. Эдуарда Александровича мы предупредим, чтобы к тебе не пускали посторонних.
– Хорошо. – Я не стал напоминать ему о деньгах – Арвид может заподозрить неладное, поэтому для начала просто согласился со всем, что он сказал. Мы закончили разговор, и я удовлетворенно перевернулся на бок. В это время снова раздался звонок.
Кажется, впервые в жизни я почувствовал, как дрожит от негодования голос Арвида. Он просчитал все варианты и явно разозлился. Наверное, идея с аварией была именно его, а позже понравилась и самому Палехову.
– Что вы мне советуете? – спросил я своего опасного собеседника.
– Ни под каким видом не выходить из реанимационной палаты и не отвечать на звонки Хейфица. Скажешь позже, что у тебя отняли мобильный телефон. Эдуарда Александровича мы предупредим, чтобы к тебе не пускали посторонних.
– Хорошо. – Я не стал напоминать ему о деньгах – Арвид может заподозрить неладное, поэтому для начала просто согласился со всем, что он сказал. Мы закончили разговор, и я удовлетворенно перевернулся на бок. В это время снова раздался звонок.
– Что с тобой случилось?! – услышал я крик Жени.
– Все нормально. – Я даже удивился, почему она кричит.
– Только что передали, что известный певец Михаил Лихоносов совершил аварию у своей дачи на Николиной Горе, – сообщила Женя.
– Может быть. Сейчас популярные актеры совершают иногда такие аварии. Они прекрасно знают, что им ничего не будет за это…
– Подожди, – прервала меня Женя, – сообщили, что Лихоносов наехал на человека. Гастарбайтера Ильгара Салимова, который является гражданином Азербайджана. Ты случайно не знаешь, кто этот Салимов?
Она еще может шутить в такой момент! Я не ответил, понимая, что любые мои слова только вызовут недоверие и гнев.
– Где ты сейчас находишься? – после паузы снова заговорила она.
– Я занят.
– Ты не ответил на мой вопрос. А в Интернете уже сообщили, что тебя увезли в реанимацию. Скажи откровенно, где ты сейчас?
Будь прокляты все эти вездесущие журналисты и этот Интернет! Теперь не отстанут.
– Меня привезли в больницу на обследование, но со мной ничего страшного не произошло, – попытался я успокоить Женю. – Просто журналистам нравится нагнетать обстановку, выдавая желаемое за действительное.
– Тогда скажи откровенно: авария была?
– По-моему, да. Но не такая, как об этом пишут в газетах.
– Ты находишься в больнице? В реанимационной палате?
– Здесь такой порядок. Прежде чем оформить пациента, тем более пострадавшего в аварии, его должны осмотреть, сделать рентгеновский снимок, просветить, снять кардиограмму, осмотреть все кости и голову.
– И третий вопрос. Это то самое дело, о котором ты не хотел мне говорить? Значит, ты заранее знал, что может произойти?
– Нет, это совсем другое дело. – На этот вопрос я все-таки соврал, но, кажется, она это почувствовала по тембру моего голоса и сразу добавила:
– Ты не умеешь лгать. Даже будучи актером, не умеешь врать.
– Или не хочу…
– Или не хочешь, – согласилась она, – но в любом случае я собираюсь приехать к тебе в больницу.
– Нет! – всполошился я, только этого мне не хватает. – Не надо приезжать. Меня уже завтра отсюда выпишут. Я абсолютно здоров, ничего даже не сломал.
– И поэтому ты не хочешь, чтобы я приехала?
– Нет, не хочу. Не нужно, чтобы тебя здесь видели. Это слишком опасно и сразу привлечет к себе внимание местных журналистов. Они и так тут дежурят с утра до ночи. В общем, будь умницей и никуда не приезжай, – сказал я напоследок.
Не успел отключить телефон, как позвонил Хейфиц:
– Мы обсудили наши проблемы и пришли к единодушному выводу, что вам следует выступить именно сегодня. Дело в том, что мой подопечный проявил сразу после аварии некоторую нервозность, вполне понятную для человека его возраста и ранга. Он несколько раз ударил вас ногой, уже зная, что у вас нет никаких видимых повреждений. Конечно, это не оправдывает его безобразный поступок, но его хотя бы можно понять. Мы не сомневаемся, что Палехов использует этот эпизод, чтобы окончательно скомпрометировать Лихоносова и не позволить ему выходить на международную арену с песнями и моим продюсированием. Поэтому нам важно его опередить. И ваше появление на экранах будет лучшим подтверждением вашего здоровья и убедит всех, что вы были нарочно подставлены под удар машины Лихоносова. Вы меня понимаете?
– Когда речь идет о деньгах – вполне. Только не двадцать пять, а все пятьдесят. И я готов выступить с любыми разоблачениями.
– Вы с ума сошли! – нервно бросил Хейфиц. – Почему пятьдесят? Может, сто или двести?
– Только пятьдесят. Иначе я отказываюсь выступать на вашей стороне. Я уже говорил вам, что вы должны понимать мои проблемы. Уже сейчас опубликованы подробности этой аварии по всему Интернету. Везде кипят страсти. Там указаны и мое полное имя, фамилия, возраст, род деятельности. За несколько часов я стал популярным человеком, от одного слова которого зависит не только дальнейшая судьба Михаила Лихоносова, но и ваше собственное будущее, и реноме вашего конкурента – Глеба Мартыновича.
– Вы правы, – сразу согласился Хейфиц. Он вообще был достаточно гибким и понимающим человеком. – Пятьдесят тысяч я заплачу. А вы расскажете всем о происшедшей аварии и особо подчеркнете, что вас нанял для подобной подставы сам Глеб Мартынович Палехов. В лучшем случае его просто исключат из всех творческих союзов. В худшем – отлучат от продюсирования. А это означает творческое забвение и смерть любого продюсера. Даже если он проживет еще много лет.
Вот какой план был у Хейфица. Он все-таки переиграл своего компаньона и готов выложить даже пятьдесят тысяч, чтобы окончательно скомпрометировать основного конкурента. Теперь я понимал позиции обоих акул шоу-бизнеса. Но даже предположить не мог, что в этот расклад вмешается Женя, и я окажусь перед реальным выбором между ее жизнью и смертью.
Глава 13
После моего первого свидания с Женей дела у Маира пошли совсем плохо. Налоговая полиция начала проверку его деятельности. В Германии тоже начали проверять, кто именно и за какие деньги продавал ему машины и как оформлялись документы на них. Одним словом, мы с Расимом сидели почти два месяца без работы. А так как работа у нас была в основном сдельная, то можете себе представить, насколько сложное положение у нас было. Мы проедали свои деньги и ничего не зарабатывали. Маир каждый день обещал послать нас за новой партией автомобилей в Германию, но каждый раз что-то мешало, и наша поездка откладывалась.
Остальные перегонщики уже перешли работать в другие организации или на других бизнесменов. Ничего не поделаешь, сказывалась жесткая конкуренция. Достаточно быстро все узнали, что у Маира крупные неприятности и в ближайшее время он не сможет работать, как прежде. Поэтому его оставили даже те, кто работал с ним больше пяти лет. Только мы с Расимом никуда не могли уйти, так как нас никуда не брали. Не забывайте, что мы не имели российского гражданства, не имели права работать в России, не платили налогов и вообще были явно не законопослушными гражданами. Конечно, нам обоим очень хотелось иметь работу, но неприятности у Маира только усиливались.
Я по-прежнему звонил и разговаривал с Женей почти каждый день. Тратил на эти международные разговоры последние деньги, но мне было приятно, что я могу хотя бы услышать ее голос. Я так надеялся, что Маир сумеет уладить свои дела, и мы снова поедем за этими машинами, и я снова смогу уговорить Расима сделать небольшой крюк, остановившись в Минске, где наконец увижу Женю. Наши разговоры с ней становились все содержательнее и глубже.
Я не выдержал, купил билет на самый дешевый плацкарт и уже вечером в субботу был в Минске, заранее предупредив ее о моем приезде. На последние деньги купил букет цветов и отправился к ней. Было девять вчера, и я просто умирал с голоду, так как позавтракал еще рано утром в Москве, а потом в вагоне чувствовал запахи вареных яичек, лука и различных колбас, которые в большом количестве поедали мои соседи. Я еще подумал, что в прежние времена соседи обычно делились своими запасами. Увы, все быстро менялось, и далеко не к лучшему. Каждый лопал свой бутерброд, даже не думая поделиться им с соседом.
Мне было очень стыдно появляться перед Женей, не имея ни работы, ни денег. Но это было просто выше моих сил. Мне так хотелось увидеть ее, поговорить с ней, пообщаться. Поэтому и приехал сюда, рассчитывая уйти от нее ровно в одиннадцать, чтобы успеть на поезд, отходящий в Москву в двенадцать тридцать пять.
Когда я позвонил, Женя открыла сразу, словно стояла за дверью и ждала моего появления. Сегодня она была в длинной юбке и в свитере, а еще снова достаточно коротко постриглась. Когда она открыла дверь, я сначала поцеловал ей руку, а затем протянул букет, из-за которого остался без ужина. Все-таки мужчина не имеет права находиться в таком плачевном состоянии, в котором оказался я. Если у вас все в порядке со здоровьем, если вы достаточно сильны, чтобы не бояться даже обычной тяжелой работы, если вы хоть немного себя уважаете, вы просто обязаны зарабатывать деньги. Они на самом деле талоны на жизнь. Многие считают, что деньги – талоны на счастье, но это совсем не так. А вот жить без них сложно. Правда, в моем бедственном положении я отчасти не был виноват. У Маира появились могущественные конкуренты, которые ввозили теперь подержанные автомобили целыми трейлерами. И появился противник в лице государства, которое не собиралось позволять превращать страну в свалку старых автомобилей. Вот мы с Расимом и сидели без работы и без денег.