Кое-что я узнал чуточку позже.
В комнату ко мне постучался лифт-бой и пригласил спуститься к телефону у стойки портье.
— Говорит Мердок, — услышал я знакомый любезный голос, — у подъезда гостиницы вас ждет фиакр. За четверть часа он доставит вас в мою городскую «берлогу», я угощу вас нежнейшим «Вудвилльским полусухим» и отпущу с тем же кучером. Потеряете час, не больше. Не огорчайте отказом.
Я не отказал и поехал. «Берлога» оказалась уютным каменным особняком в глубине розового цветника и декоративной жимолости. Мердок в домашнем халате, выхоленный и элегантный, встретил меня на крыльце и провел в кабинет.
— Садитесь, Ано, — сказал он. — Есть дело.
— Догадываюсь.
— Едва ли. Сегодня с утренней почтой вы вместе с письмом от сенатора получили чистый гербовый лист с его подписью и печатью. Туда можно вписать что угодно.
— Вы отлично информированы, Мердок, о том, что делается сенатором.
Я вспомнил тихого старичка-управляющего с вежливым шепотком и вкрадчивыми манерами. Только он один знал о нашем отъезде с Мартином вплоть до пути, по которому мы должны были поехать верхом. И только через него мог отправить свое письмо Стил.
— Мы можем лишить вас этого источника информации, Мердок, — добавил я.
— Я охотно им пожертвую, — отмахнулся Мердок. — Слишком стар и не всегда расторопен. Но у меня есть свои люди в отеле «Омон». Скрывать от вас этого я не собираюсь — лишний раз убедитесь в моих преимуществах, и, как вы сами понимаете, я распорядился после вашего отъезда ко мне заглянуть к вам в комнату и достать для меня этот чистый лист. Он мне понадобится скорее, чем вам.
— Чистого листа уже нет, Мердок. Вы чуточку просчитались, — сказал я. Тотчас же, прочитав статью в «Брэд энд баттер», я написал на нем от имени Стила письмо к директору избирательных кампаний партии полулистов с просьбой допустить молодого научного работника Питера Селби к партийной документации прошлых выборов. Мотив: Селби пишет книгу об истории популистской партии и нуждается в изучении ее побед.
— Чистого листа нет, — повторил я. — Мной уже вписан в него нужный текст.
— Зря вы не взяли пять тысяч, Ано, — как бы мимоходом заметил он.
— Почему зря?
— Вы бы могли информировать меня о покупке голосов популистами.
Я сразу понял, куда он клонит. Две статьи, опубликованные в «Джентльмене» и «Брэд энд баттер». Скомпрометировать популистов и получить нужные кресла в сенате.
Я встал и раскланялся.
— А ответ? — спросил Мердок.
— Убедить сенатора в поддержке билля я попытаюсь. Учтите, не обещаю, а попытаюсь. А об агентурной информации забудьте. Я привык работать честно, Мердок.
— Учтите и вы, Ано: я человек злопамятный, — сказал он.
— Я тоже, Мердок. И если повторите что-нибудь вроде обыска в моей комнате, я приму свои меры.
Мердок улыбнулся скорее сочувственно, чем враждебно.
— Непривычно вы говорите, Ано. Но предложение принимаю. Пока поглядим.
— Согласен, — сказал я и, простившись с хозяином, вернулся в отель.
Внимательно осмотрев бумаги у себя в номере, я сразу же обнаружил следы обыска. Прочитанные газеты были небрежно отодвинуты в сторону, одна из них валялась на полу, гербовый лист с подписью Стила и сургучной печатью, куда я вписал от имени сенатора рекомендацию Питу Селби, лежал поверх других бумаг. Я тотчас же спустился к портье.
— Кто-то был в моей комнате и копался в моих бумагах.
— Дежурный полицейский здесь, мсье. — Будда был холоден и невозмутим.
Как и следовало ожидать, ничего из этой затеи не вышло. Серебро Мердока действовало и в отеле и в полиции. А дальше не произошло ничего существенного, кроме визита Питера Селби и моих инструкций к рекомендательному письму сенатора.
— Итак, запомните, Пит, — сказал я, — вы — молодой ученый. Работаете над историей партии популистов с ее рождения после победы сопротивления в десятом году. Архивные материалы вами использованы, основная часть книги уже написана. Сейчас вы подходите к истории избирательных партийных камланий, но изучать документы будете не с начала, а с конца, с последней предвыборной кампании пять лет назад. Просматривайте все, что вам покажут, но отбирайте только то, что говорит о мошенничестве, шантаже или подкупе избирателей, короче говоря, о покупке голосов во всех кантонах Города и на периферии.
Через день Селби принес мне первое подтверждение. Обнаружились две не подкрепленные документами крупные траты из партийных средств с краткой пометкой: «Для использования в привокзальном районе». В разгар кампании сенатор Клайн внес на текущий счет партии сто тысяч франков и вскоре их же изъял со странной пометкой: кто-то поставил галочку и написал нечто невразумительное. Подозрения Мартина подтверждались. Но что знал Стил?
Об этом я собирался спросить у него на ужине в сенатском клубе. Клуб старомоден, как и «Омон», только все здесь роскошнее и дороже. Если в «Омоне» бронза и медь, то в клубе серебро, если в «Омоне» плюш, в клубе ковры редкой ручной работы, если в «Омоне» свиная кожа на диванах и креслах, в клубе шелковое сукно и цветной сафьян. Камины топят не дровами, а углем, в игорной комнате чинно играют в бридж, а в ресторанном зале почти храмовая тишина. К столику Стила меня подводит мэтр, похожий на памятник, вынужденный сойти с пьедестала. Стил в своем табачном сюртуке сидит не один, с ним элегантный господин в начинающей уже входить в моду черной пиджачной тройке с высоким, почти до горла, жилетом. Ему лет сорок пять, у него умные глаза и каштановая бородка.
— Знакомьтесь, Ано, — говорит Стил, — это мистер Уэнделл, мой партийный и сенатский коллега.
Я вежливо раскланиваюсь.
— Я много слышал о вас, — говорит он. — Сенатор считает, что лучшего советника ему не найти.
— Я дам ему сейчас первый совет по службе. — Я решительно вступаю в игру. — Увольте вашего управляющего имением, сенатор Стил.
— Шуаля? — удивился Стил. — За что?
— Слишком многое, что он видит и знает, становится известным Мердоку.
Стил поражен.
— Не понимаю, Ано.
— Кто знал о чистом гербовом листе с вашей подписью?
— Только Пауль.
— Так вот, в воскресенье утром, когда я получил от вас этот лист, меня пригласил по телефону Мердок, и по некоторым причинам я согласился на встречу. За час моего отсутствия у меня в комнате произвели обыск именно в поисках этого листа, о чем мне откровенно Мердок и поведал.
— Лист украли? — вскакивает Стил.
— К счастью, нет. Чистого листа уже не было. Я вписал в него то что никак не интересовало Мердока.
— Какая удача, — облегченно вздыхает сенатор. — Интересно, что вы вписали туда?
— Пустяк, сенатор. Рекомендацию одному молодому ученому, пишущему историю популистской партии со дня ее рождения.
— А что вам предложил Мердок?
— Работать на него вторым Шуалем.
— Не сомневаюсь в вашем ответе. А Шуаля уволю.
— Может быть, и не только Шуаля? — прищурясь, спрашивает Уэнделл.
— Я еще лишь приглядываюсь к людям, мистер Уэнделл, — отвечаю я.
— Тогда приглядывайтесь поскорее, — говорит Стил. — До вудвилльской конвенции остается менее месяца. А там мы будем выдвигать нового главу партии. Вист уже стар и ждет не дождется смены.
— Кем же вы замените Виста? — спрашиваю я.
— С кандидатом вы уже знакомы, Ано. — Стил кивает на Уэнделла. — Отличный кандидат. Молодой и дельный. Единственное препятствие — не аграрий, а заводчик. Фермеры могут не поддержать.
— Препятствие почти устранено. Я купил половину виноградников у Веррье и молочную ферму Скрентона, — смеется Уэнделл. — А хозяин — везде хозяин.
— Простите, вижу знакомого соседа-агрария, — оживляется Стил. — Необходимо потолковать. А вы уж без меня побеседуйте.
Мы остаемся вдвоем с Уэнделлом.
— Почему вы заинтересовались предвыборными кампаниями, советник? — вдруг спрашивает он.
— Хотелось лично проверить намеки Мердока.
— А вы им верите?
У Стила от Уэнделла нет секретов. Так почему бы мне не открыть заводчику то, что я узнал от Селби и Мартина.
Я рассказываю.
— Вы еще не говорили об этом Стилу? Так воздержитесь. Не стоит огорчать старика. А Мердок-человек опасный.
— Он сам этим хвастает, — отвечаю я. — И станет еще опаснее, если пройдет билль о политических ассоциациях.
— Вы еще новичок, советник. Но у вас хороший политический нюх. Билль пройдет, не пройдет Мердок.
— У него есть шансы.
— Он погрязнет в том, в чем обвиняет нас. Начнет скупать голоса. И неизбежно будет скомпрометирован.
— Но у него есть и не продажные голоса.
— Сколько? Десяток тысяч профессионалов с большой дороги? Сколько-то лавочников. Сколько-то моих друзей, фабрикантов. Ну, проведет он в сенат горсточку реставраторов. А у нас одних фермеров более полумиллиона. А ремесленники? А батраки? А издольщики? А часть рабочих, которая всегда идет с нами? Правда, уйдут от нас католики и евангелисты. Но почему они будут блокироваться не с нами, а с «джентльменами»? Не убежден. И трудовики охотно отдадут нам свои голоса, ведь мы чуточку прогрессивнее наших соперников. Придется в чем-то уступить левым. Расширяя промышленность, надо позаботиться о рабочих руках.
— Значит, вы думаете о расширении промышленности?
— И я не одинок в этом желании. Железо, чугун и сталь — движущие силы прогресса. А сейчас — взгляните вон на того невзрачного блондина в черном свитере за кружкой пива у стойки бара. Единственный человек, кого пускают в клуб в рабочей куртке и без галстука. Видите? Если вы даже поверхностно заинтересовались экономикой и политикой, я вас с ним познакомлю.
Так я познакомился с Донованом, сенатором от восьмого кантона Города, бывшим старостой цеха металлургов.
Глава IX БИЛЛЬ
Прошел месяц со дня нашего последнего разговора с Мартином: он был в длительной командировке от редакции, разъезжал по городкам и поселкам периферии. Сейчас он, задрав ноги, лежит у меня на диване и прикуривает от свечи в старинном медном канделябре. На улице ночь, электричества в это время в отеле нет, светят только пылающие дрова в камине и свечи в канделябрах.
— Древняя штучка, — говорит Мартин, ставя канделябр на камин. — Чур, рассказывать тебе первому.
Мне действительно рассказывать первому-так мы условились еще до отъезда Мартина. А рассказать есть о чем Например, о популистской конвенции в Вудвилле, сменившей главу партии. Прошел Уэнделл, как и предполагалось, не очень охотно поддержанный фермерами. Но все-таки прошел: сказалось влияние Стила в партийных верхах и тактика «Сити ньюз», купленной Уэнделлом у ее бывших владельцев.
— А как относится к биллю Стил? — спрашивает Мартин. — И вообще, что ты у него делаешь?
— Ничего. Должность фиктивная. Знакомлюсь с окружающими его людьми и сенатскими кулуарами. В общем, то, что мне и нужно. А к биллю он относится отрицательно, будет голосовать против. Я передал ему мнение Уэнделла, но тот промолчал.
— Расскажи мне, наконец, где сенат и где правительство? Что есть что?
— «Что есть что» просто и схематично. В сенате шестьдесят два места. Победившая партия образует миниатюрный по земным масштабам кабинет министров, по-здешнему — секретарей, как в Англии. Глава партии, он же премьер-министр, одновременно ведающий государственной собственностью — казначейством, железными дорогами, рудниками, бюджетной системой. Четверо остальных секретарей представляют кто администрацию Города, иначе говоря, кантональные власти, суд и полицию, кто — промышленность и торговлю, кто — сельское хозяйство, а кто — цеховые организации, по-нашему, профсоюзы В сенате они голосуют, в правительстве действуют. Не ищи земных аналогий, но сущность капиталистической системы от этого не меняется.
— А что изменит билль?
— Только расколет двухпартийную систему управления.
— Значит, комми отколются?
— Оставь свой жаргон, Мартин. Противно слушать. И повторяю: не ищи земных аналогий. Коммунистической партии здесь нет. Рабочее движение еще только приобретает организационные формы: мешают цеховая раздробленность и промышленная отсталость. Но уже нарождается что-то вроде социал-демократии.
— Донован? — улыбается Мартин. — Нашел-таки?
Я раздумываю, говорить или не говорить Мартину о моих встречах с Донованом. Первая была, пожалуй, наиболее примечательной. Мы стояли у стойки бара уже без Уэнделла, критически рассматривая друг друга.
— Интересно, чем это я мог заинтересовать советника сенатора Стила? — спросил Донован. Он был неулыбчив и холоден.
— Политические взгляды сенатора могут и не совпадать со взглядами его советника, — ответил я. — Лично мне, например, нравятся ваши выступления в сенате.
— И мой билль против цеховой раздробленности, за всецеховое объединение с единой экономической программой?
— Иначе говоря, единый профессиональный союз?
— Несколько непривычно звучит, но можно сказать и так. За него подано шесть голосов из шестидесяти.
— Будь я в сенате, я был бы седьмым.
— Интересно, — сказал Донован. — Вы и газету нашу читаете?
— Конечно.
— Тогда почему же вы работаете у Стила?
— Потому что отцы наши были друзьями и участниками Сопротивления в десятом году. Встретились случайно. Стил поразился моим сходством с отцом. Предложил работу. Я согласился, предупредив, что я новичок в политике и только пытаюсь ее осмыслить.
— Ну и как — осмыслили?
— Кое-что. Уэнделл, например, прогрессивнее Стила, так как стимулирует развитие производительных сил, а Стил тормозит его.
Если я рассчитывал удивить Донована, как удивил Мердока земными политическими формулировками, то явно ошибся. Донован не удивился, только заметил:
— Вы обманули Стила. Ано, сказав ему, что вы новичок в политике. Вы узнали ее истинную суть от отца, не потерявшего память. Может быть, вы даже знаете больше меня.
На другой день за завтраком в том же сенатском клубе он мне сказал:
— Не экзаменуйте меня, Ано. Все, что вы говорите о классовой борьбе, мне уже давно ясно. Но второй революции может и не быть. Не исключено, что мы придем к власти парламентским путем, когда большинство народа поймет наконец необходимость социалистических преобразований.
Рассказывать или не рассказывать об этом Мартину? Все равно он скажет: пропаганда. Ведь интересует его только билль, открывающий Мердоку ворота в сенат.
Я передаю ему слова Уэнделла. Мартин не согласен.
— Мердок не только будет покупать голоса, он немало получит даром, — говорит он. — Подсчитай будущие избирательные ресурсы Мердока. Я объездил по крайней мере два десятка поместий, не считая хозяйчиков вроде Фляшона. Это уже не десятки голосов, а тысячи: вместе с хозяевами будут голосовать и все от них зависящие. А ведь раньше они голосовали за популистов. Откуда же перемены? Одна вдова, владелица нескольких тысяч акров пшеницы, была достаточно откровенной. «Я всегда голосовала за Стила, но сейчас это мне будет стоить не меньше миллиона франков». Оказывается, полчаса назад к ней заезжал бродяга с пистолетом за поясом и объявил в присутствии слуг, что на этот раз не только ей и ее семье, но и всем издольщикам и слугам придется проголосовать не за Стила, а за реставраторов. Нет такой партии? Нет, так будет. А если она не послушается, так ей спалят всю пшеницу. «Вы, конечно, не перескажете это в своей редакции, — сказала мне мадам помещица, — я газет не читаю, а верзилу знаю. И то, что он спалит мне урожай, тоже знаю. Вы, вероятно, встретите его по дороге и поймете, что с таким джентльменом обычно не спорят». И я действительно его встретил. Знаешь, кто это? Наш друг Чек Пасква.
— Паскву придется взять под наблюдение. Найди кого-нибудь.
— Уже нашел.
— Кого?
— Луи Ренье.
Находка Мартина отнюдь меня не радует. Рискуем мы жизнью мальчишки. Он даже стрелять не умеет.
— Еще один маневр Мердока, — размышляю я вслух. — Значит, он нам не верит.
— А мы ему. Кстати, серебро до сих пор в его лесной «берлоге».
— Ты уверен?
— Почти. Слитки в больших количествах не появлялись ни на рынке, ни в ювелирных лавках. Может, пустить по следу полицию?
Я рассуждаю. Бойль — начальник полиции Города, — человек Стила. Честный. В какой-то мере принципиальный. Но в подчинении у него слишком много подонков, закупленных Мердоком. Да и не только им. Мартин прав: в Городе нарождаются темные придонные слои, что-то вроде американской мафии. Появляются капиталы, неизвестно на чем взращенные Возникают капиталисты, неизвестно что производящие. А это на руку Мердоку. Ведь именно он основная опасность в будущем. Можно, конечно, взять серебро из его «берлоги». Бойль это охотно и даже умело сделает. Но не рано ли? Не лучше ли выждать более подходящий момент для удара? Тут может помочь Ренье, но оставлять его при Паскве рискованно.
Я тороплюсь. В шесть уже оживают сенатские кулуары и бар гудит в шумной и пустопорожней болтовне, из которой я всегда что-то выуживаю. На лестнице, окаймленной колоннадой, толкотня, как на пристани в Сильвервилле. Пробираясь наверх, встречаю Бойля. Начальник полиции стоит в сторонке и созерцает присутствующих. На заседании он будет сидеть со мной в ложе сенатских чиновников: амфитеатр зала только для сенаторов.
— Все еще не нашли серебро, Бойль? — Мы с ним на дружеской ноге и обходимся без «мсье» и без «мистера».
— Кто сейчас интересуется серебром? — вопрошает он. — Билль и только билль!
— А вдруг провалят?
— Чудак, — смеется Бойль и ныряет в какую-то болтающую группку.
У Бойля своя информация, думаю, верная и вполне исчерпывающая.
Ко мне подходит Уэнделл, дружески пожимает руку.
— Сейчас вы спросите о Стиле, — улыбаюсь я.
— Не буду. Знаю, что он проголосует против.
— Многие боятся его выступления. Оно может быть очень резким.
— А разве вы не знаете точно?
— Он со мной не советовался. Но он очень не любит Мердока.
— Мердок в сенате менее опасен, чем за его стенами. А билль ждут и другие. Жизнь, как время: идет вперед, а не стоит на месте. Общество не могут представлять одни аграрии и банкиры.