От перекрестка до библиотеки шли две тропинки, одна - более темная, обсаженная деревьями, вторая - параллельно ей. Старик сошел на освещенную дорожку, женщина устремилась в аллею, прибавив ходу.
- Давай! - скомандовал Василий Малеткину, и оба бросились наперерез преследовательнице.
Малеткин впереди, Василий поодаль. На крик "Стойте, подождите минутку! Остановитесь! Чиркуло! Ностро чиркуло!" женщина обернулась и замерла.
- Кто вы? - Вопрос был задан холодно и резко.
- Все отменяется! У меня есть новости от пастуха!
- Что?! - Она была просто сражена.
Воспользовавшись замешательством, Василий налетел на нее сзади, схватил за руки у локтей, понимая при этом, что держать лучше за запястья, особенно ту, что была в кармане пальто и наверняка сжимала оружие.
Он резко ударил ее плечом и подтолкнул в сторону трансформаторной будки. Ему удалось вжать ее спиной в кирпичную стену, но когда он собрался обезоружить ее, держась к ней как можно ближе, лицо в лицо, она неожиданно, изловчившись, укусила его в шею, да так, что от резкой боли он ослабил руки и в ту же секунду понял, что проиграл. Он даже не успел сообразить, как эта дамочка умудрилась защищаться: раздался очень громкий выстрел, затем эхо, и женщина медленно сползла по стене на снег.
- Боже мой! Она убила себя! Нам надо бежать! Люди могли услышать выстрел! - засуетился испуганный Малеткин.
В аллее пока не было прохожих. Талейников сообразил, как поступить.
- Успокойся! - скомандовал он. - Если кто-то подойдет, покажи свое служебное удостоверение. Объясни, что это государственное дело и никого не допускай к ней. Мне нужно тридцать секунд.
Первым делом Василий достал из кармана платок и приложил к ране на шее, стараясь остановить кровь. Она лилась за ворот, словно его укусила какая-то огромная собака. Тем не менее, он опустился на колени и правой рукой расстегнул на лежащей пальто, рванул окровавленную блузку и впился глазами в грудь своей жертвы. Освещение было скверное, ему пришлось воспользоваться зажигалкой. Пламя дрожало на ветру и гасло. Он спешил.
- Ради Бога, поторопись! - в панике зашептал Малеткин, стоя в нескольких шагах от него. - Сюда идут люди!
Талейников не ответил, продолжая исследовать тело.
Наконец под левой грудью он обнаружил зубчатую окружность голубого цвета, татуировку. Но он уже знал, что это не простая метка. То был знак принадлежности к необычной армии, к таинственному кругу избранных людей.
Кольцо Матарезе.
Глава 24
Они оставили мертвую и пошли очень быстро, почти бегом, удаляясь из аллеи. Им надо было смешаться с толпой. Малеткин был в панике. Василий правой рукой придерживал его на ходу за локоть, крепко и уверенно ведя в нужном направлении. Человек из выборгского КГБ все еще был нужен Талейникову, так как ему необходимо было отправить сообщение, которое не попало бы под контроль КГБ. У Василия практически не оставалось времени для составления шифровки Скофилду. Через несколько минут старик Миковский будет уже на своем рабочем месте и может сказать что-то лишнее посторонним, объясняя свое возвращение на работу.
- Давай зайдем, - сказал Василий, продолжая прижимать платок к ране на шее. - Всего пара минут... Выпьем чего-нибудь, придем в себя.
- Да, это было бы неплохо. Бог мой, я не могу успокоиться. Она убила себя! Кто она была? - Малеткин тараторил без остановки.
- Она была человеком, который сделал ошибку. Теперь ты не сделай еще одну.
Кафе было переполнено. Они заняли места за столом рядом с двумя пожилыми женщинами. Те не обратили на них никакого внимания.
- Сунься к администратору и попроси что-нибудь для перевязки. Скажи, что твой приятель выпил лишнего и немного поранился.
Малеткин пытался возразить, но Василии настаивал:
- Это ведь очень просто. В таких местах подобное случается часто.
Когда предатель ушел, Талейников перевернул платок чистой стороной к шее и на лежащей перед ним салфетке начал составлять шифровку для Беовулфа Агаты.
Он продолжал писать плотные ряды цифр, когда вернулся Малеткин с бинтом и пластырем. Принесли выпивку - Малеткин заказал три порции. Василий продолжал писать.
Спустя восемь минут он закончил, свернул салфетку пополам, быстро, но крупно и разборчиво переписал цифры и протянул шифровку Малеткину.
- Это сообщение нужно отправить в Хельсинки. Адрес здесь сверху: название отеля и имя адресата. Я хочу, чтобы оно пошло по белой линии, которая используется для коммерческих сообщений, и чтобы перехват был исключен.
Глаза помощника округлились.
- Как ты это представляешь себе? Я не могу этого сделать.
- Тем же способом, каким ты передаешь информацию нашим друзьям в Вашингтоне. Ведь ты же знаешь расписание перехватов, мы все защищаемся от самих себя. В этом мы преуспели.
- Но эта связь идет через Стокгольм, мы избегаем Хельсинки! - Малеткин нервничал.
Он приучился соблюдать осторожность. От выпитой водки его лицо раскраснелось. Он осмелел и продолжал настаивать на том, что не может воспользоваться другой линией. Захмелев, он даже не заметил, что выдал себя, проболтавшись о шведском канале. Но Василия не устраивал Стокгольм. Это означало, что сообщение станет доступно американцам. Был еще один вариант, и Василий решился предложить его предателю.
- Как часто ты бываешь здесь, на Литовском проспекте, на служебных совещаниях?
- Не часто. За весь прошлый год я был здесь всего три или четыре раза.
- Тогда ты вполне можешь заглянуть туда сейчас, - сказал Василий.
- Туда?! Ты что, потерял голову?
- Это ты потеряешь свою, если не сделаешь так, как я говорю. Не переживай, приятель. Твоя должность дает тебе преимущества, и надо уметь ими пользоваться. Скажешь, что должен отправить срочное сообщение человеку из Выборга в Хельсинки по белой линии, без контроля. Кстати, не забудь принести мне копию шифровки.
- А если они запросят Выборг?
- Кто из дежурных офицеров связи сунет нос в это дело? Ведь ты заместитель начальника управления и лично присутствуешь на передаче.
Малеткин нахмурился.
- Но вопрос может возникнуть позже. Потребуют объяснений...
Василий улыбнулся и, придав голосу загадочности, будто намекая, произнес:
- Поверь мне на слово, парень, когда ты вернешься в Выборг, для тебя не будет уже ничего невозможного. Ты сможешь отдать любой приказ кому потребуется.
Предатель засмеялся.
- А где я смогу передать тебе контрольную копию? Где мы встретимся и когда?
Талейников перевязал шею, затем ответил:
- Переночуешь в "Европейской". Знаешь такую гостиницу на улице Бродского? Я разыщу тебя там.
- Но они ведь потребуют предъявить документы.
- Непременно сделай это! Служащему КГБ, без сомнения, предоставят лучший номер... и лучшую женщину, если захочешь, конечно.
- Но и то и другое требует денег.
- Ну, это уж моя забота, - весело сказал Талейников.
* * *Когда Василий прошел через мраморный вестибюль в западное крыло, где находились служебные помещения, волнующий трепет охватил его. Нагрянули воспоминания тех лет, когда он подолгу засиживался в этих стенах, стараясь проникнуть в тот мир, о котором имел очень смутное представление. Он не преувеличивал, когда сказал Зосе, что именно здесь он получил свою самую главную подготовку, ту, что не могла сравниться со всеми премудростями, которым он обучался в Москве и Новгороде.
Ему не терпелось узнать, поможет ли теперь старая школа розыска и насколько оперативен окажется его старый учитель. Если семья Ворошиных связана с новым поколением Матарезе, то никаких данных о ней в секретных источниках не может быть. Это Василий знал точно. Может, что-нибудь есть здесь? Дореволюционные и послереволюционные архивы библиотеки имени Салтыкова-Щедрина богатейшие, может быть, лучшие в России. Ворошины были не обычным семейством - свидетелями колоссального катаклизма в истории страны, не участниками, конечно, но пострадавшими от социальных перемен, возвестивших начало нового мира и потрясших до основания благополучие представителей старого. Да, архивы изобильные, надо уметь в них ориентироваться, потребуется время и мастерство. Предстоит поискать нужные сведения!
Он свернул налево по коридору, по обе стороны которого тянулись застекленные двери. Последняя оказалась освещена. Это и был кабинет Миковского, принадлежавший архивариусу вот уже более четверти века.
Василий медленно подошел к двери и постучал. На фоне освещенной стеклянной филенки показалась темная фигура, дверь приоткрылась, и на пороге появился Ян Миковский. Его лицо все еще было красным от холодного ветра, глаза за очками в тонкой оправе смотрели вопросительно и с испугом. Он быстро отступил, дав Василию пройти в комнату, и плотно закрыл дверь.
Василий медленно подошел к двери и постучал. На фоне освещенной стеклянной филенки показалась темная фигура, дверь приоткрылась, и на пороге появился Ян Миковский. Его лицо все еще было красным от холодного ветра, глаза за очками в тонкой оправе смотрели вопросительно и с испугом. Он быстро отступил, дав Василию пройти в комнату, и плотно закрыл дверь.
- Василий Васильевич! - Тихий голос старика, почти шепот, оборвался. Старый учитель протянул руки, желая заключить своего молодого друга в объятия. - Никогда не думал, что увижу вас снова. - Он отступил назад и замолчал. Похоже, он все еще не оправился от вечерней прогулки.
- Не нужно беспокоиться, все идет хорошо, - проговорил Талейников.
- Но почему таким образом? К чему вся эта секретность? Эти перебежки с места на место? Как мне понимать вас? Ведь из всех людей в Советском Союзе вы... Когда вы были в Риге, то никогда не заезжали ко мне, хотя это было почти рядом, но я слышал от других, что вы достигли больших успехов, высокого положения и авторитета.
- То, что мы не встречались в те дни, оказалось к лучшему. Я ведь говорил вам об этом по телефону.
- Я никогда не мог понять этого!
Чертова предосторожность, подумал Василий. Он знал, что в те времена ученый сильно пил, глубоко переживая смерть жены. И если бы начальник управления КГБ по Риге в тот период встретился с ним, то окружающие могли неадекватно расценить их контакт.
- Но теперь это уже не важно, - заметил Миковский. - То время было очень тяжелым для меня, как вы, наверное, знаете. Но иногда случается, что людей приходится предоставлять самим себе: они должны побыть в одиночестве, даже без старых друзей. А теперь совсем другое дело! Что с вами случилось?
- Это очень длинная история, и я постараюсь рассказать вам все, что могу. Я должен рассказать, потому что нуждаюсь в вашей помощи. - Василий огляделся. На углу стола он заметил плитку и старый чайник. Наверное, это были все те же плитка и чайник. - Ваш чай по-прежнему самый лучший в Ленинграде?.. В таком случае, может, заварим чайку?
Прошло добрых полчаса, пока Талейников рассказывал, а его старый приятель, сидя в кресле, слушал. При первом упоминании имени князя Андрея Ворошина старик никак не прокомментировал услышанное, хотя было заметно, что ему есть что сказать. Когда рассказ был закончен, архивариус заговорил:
- После революции имение Ворошиных было конфисковано, хотя и при Романовых этот род подвергался всяческим гонениям. Николай и его брат Михаил обвиняли Ворошиных в том, что те якобы разграбили весь север России и в свою пользу "контролировали" морские перевозки. И, разумеется, после революции князь был приговорен к уничтожению уже большевиками. Надеждой Ворошиных был Керенский, но она рухнула с падением Зимнего дворца.
- А что случилось с Ворошиным?
- Он, как я уже сказал, был приговорен новой властью к расстрелу. Его имя встречалось в расстрельных списках. Но если мне не изменяет память, ему удалось бежать. По-моему, я натыкался на его фамилию в перечне тех, кто исчез.
- А почему вы запомнили это? Ведь многие были приговорены к расстрелу и многим удавалось бежать. Почему именно на Ворошиных остановилось ваше внимание?
- Их невозможно забыть по многим причинам. Ведь не каждый день русский царь называл своих дворян мздоимцами и ворами и пытался так или иначе уничтожить их. Отец и дед князя занимались торговлей рабами, были связаны с Китаем и Африкой и соответственно с американским Югом. У них были большие капиталы в Имперском банке, они великолепно и с пользой для себя манипулировали огромными суммами и преуспели в разорении многих семейств. Говорят, что когда Николай II тайно удалял Андрея Ворошина от двора, то якобы сказал ему: "Если в один трагический день Россия и станет добычей каких-нибудь вселенских маньяков, то это случится только благодаря таким людям, как ты. Это вы помогаете им держать нас за горло". Разговор этот состоялся за несколько лет до революции.
- Вы сказали "тайно удалял его". Почему тайно?
- В то время не было принято демонстрировать разногласия в среде аристократов. Николай понимал, к чему это может привести.
- У Ворошина были сыновья?
- Я не знаю, но могу предположить, что - так или иначе - да. У него было много женщин.
- А что стало с собственной семьей?
- Опять-таки в документах ничего конкретного мне не попадалось, но можно догадаться, что они погибли. Как вам самому известно, трибуналы были не особенно разборчивы в отношении женщин и детей. Члены семей, конечно, могли покидать Россию. Не все в ЧК брали на себя смелость мочить руки в их крови, поэтому кое-кому из дворян было разрешено уехать. Но, я думаю, не Ворошиным.
- Но мне хотелось бы это знать более определенно.
- Я понимаю, что вам хотелось бы проследить связь между семьей Ворошиных и этой новой армией Матарезе. Но мне все-таки кажется, что они все погибли, включая и самого князя, так как за все те годы, пока существовало белое движение, нигде не всплыло на свет имя Ворошиных, а ведь князь был не из тех людей, что тихо сидели бы на месте. Очаги сопротивления возникали повсеместно и во множестве, враги революции нуждались в огромных суммах. Заграница субсидировала контрреволюционеров. Ворошина всюду приняли бы с распростертыми объятьями, и о его вкладе в белое дело стало бы тотчас известно. Нет, Василий, скорее всего он погиб.
Талейников слушал старого ученого, стараясь найти противоречия или логические несоответствия в его рассказе. Он подошел к столу и налил себе еще чаю.
- Если только он не потребовал, чтобы его имя нигде не упоминалось, то есть сам пожелал остаться анонимным участником белого движения... - заметил Василий. - Его капиталы могли быть тайно переведены в другую страну, например, в Рим, Геную. Тогда, конечно, никакой связи с белым движением здесь нет...
Миковский подался вперед, оживившись.
- Вы же сказали, что Матарезе обеспечивают найм на убийства определенных людей. То есть, другими словами, белое движение могло быть и ни при чем. Ибо уничтожать надлежало тех, чья смерть воспринималась бы в контексте мести самого Гильома де Матарезе, да? Тогда Ворошин с его личной местью ни при чем. Наоборот, он не прошел бы мимо возможности пристроить свои капиталы вместо того, чтобы отдать их на благо какой-нибудь политической организации. Он был прагматик.
Василий замер, потрясенный. Его осенила догадка.
- Вы только что сказали, что он был очень практичным человеком, не так ли? И не стал бы финансировать кого-то, кто не вкладывал бы деньги в дело, в оборот? Значит, он обязательно нашел бы способ связаться с теми, за кем будущее, нашел бы, во что вложить богатство, чтобы обратить это все в прибыль?
- Не исключено, - согласился Миковский. - Я шел по неверному пути, предположив, что он удрал после революции. Я искал в другой плоскости, пытаясь увязать деятельность Ворошина с белым делом. Но ведь он мог покинуть Россию еще до революции, спасаясь от царского гнева, а не от наказания большевиков. Возможно, он переменил имя... Хотя все же имя его было в списках подлежавших расстрелу.
- Но ведь вы сами не очень уверены, что встречали его фамилию позже, то есть среди тех, над кем приговор был приведен в исполнение. Значит, хотели расстрелять, поскольку из дворян, но не обнаружили его. Может, в таком случае он был уже далеко за пределами России? А теперь вернемся в наше время. Зачем, по-вашему, я здесь?
- Архивы периода революции? - догадался Миковский.
Талейников кивнул:
- Я должен их просмотреть.
- Легко пожелать, да сложно осуществить. На запрос о вторжении в архивы требуется разрешение Москвы.
- Помните, вы когда-то рассказывали мне, что в архивах времен революции и гражданской войны полно самых разных сведений и материалов? Чуть ли не репортажей с места событий. Что ученые предложили свидетелям фиксировать все происходящее, даже обыденные мелочи, так как понимали уникальность исторического момента... Так вот, я должен видеть эти архивы, эти записи из глубины времен. Какова процедура получения разрешения?
- Это делается через министерство культуры в Москве. Они дают разрешение, и из ленинградского отделения министерства присылают человека с ключом от нижних комнат, то есть от подвальных хранилищ. Здесь в библиотеке у нас ключа нет.
Василий помолчал.
- А этот человек с ключом, он что, тоже архивариус?
- Нет. Он просто человек с ключом.
- И как часто делаются запросы и даются такие разрешения?
Миковский нахмурился.
- Не очень. Раз, ну, может, два в месяц.
- Когда был последний случай?
- Где-то три недели назад. Историк из Жданова проводил какие-то доследования.
- А где он работал с бумагами? Где читал?
- Для этого есть специальная комната. Из нее ничего нельзя выносить...