Что же представляет из себя его мать? Гольдман отметил, что на седьмом десятке мадам все еще была хороша. Не согласится ли она побеседовать, подумал Скофилд. Матери знают очень многое, гораздо больше, чем известно остальным, они бывают очень красноречивы, но чаще не тем, что сообщают, а тем, о чем умалчивают. По внезапно прерванной фразе, взгляду, по тому, как они вдруг резко меняют тему разговора, можно сделать очень существенные выводы. И Брэй решился.
Было уже начало десятого, когда Брэй отправился навестить мать Джошуа Эпплетона IV. Ее дом вполне могли охранять, но охрана эта, по его мнению, не должна быть очень большой: один-два человека в автомобиле, припаркованном напротив, может быть, несколько слуг в доме. Если охрана есть снаружи, то его легко выследят, и Матарезе станет известно, что он в Бостоне.
Рисковать все же не хотелось. Но мать конгрессмена могла дать дополнительную информацию, обмолвиться, упомянуть имя. Это перевешивало риск.
Путь от Честнат-стрит до Луисбург-сквер Брэй проделал очень осторожно, пробираясь затемненными улицами, держась подальше от освещенных витрин и окон домов. На площади, которую он рассматривал из укромного места в бинокль, никого не было видно.
Он убрал бинокль в портфель и медленно двинулся к особняку, стоявшему в парке за железным забором. Ночной ветер был холодным, и его порывы вызывали у Брэя дрожь. Возможно, сказывалось и нервное напряжение. Но отступать Брэю не хотелось. Матарезе ждали его прибытия в Бостон, следя за отелем "Риц Карлтон". Стало быть, ему необходимо появиться в "Риц Карлтоне", уже имея козыри на руках, что позволило бы ему выставить свои условия взамен на Эпплетона. Разумеется, сейчас он совсем не жаждал, чтобы Матарезе установили его присутствие в Бостоне, пока он не готов к встрече с ними.
Он поднялся по ступеням из белого камня и позвонил.
Дверь открыла сиделка, и он мгновенно понял, что она узнала его. Это было ясно по непроизвольному движению губ, быстрому косому взгляду, преувеличенной вежливости. Ей показали фотографию. А охрана, конечно, была внутри дома.
- Можно мне повидать миссис Эпплетон?
- Боюсь, что она удалилась к себе. - И сиделка попыталась закрыть дверь, но Брэй успел вставить в проем левую ногу. Надавив плечом на тяжелую филенку, он удерживал дверь открытой, продолжая разговор:
- А я боюсь, что вам хорошо известно, кто я такой.
На мгновение сиделка замешкалась, но Брэй был уже в неосвещенной прихожей.
Женщина сунула руку в карман униформы. Брэй резко вывернул ей руку, а затем потянул вверх. Она вскрикнула. Но она нужна была ему живой, и поэтому он стал медленно выворачивать ее кисть, пока она не опустилась на пол и не потеряла сознание.
Он вынул у нее из кармана короткоствольный пистолет и прислушался, ловя посторонние звуки в снова притихшем доме. Если есть кто-то кроме сиделки, то они наверняка слыхали, как она вскрикнула.
Прежде чем отправиться в недра дома на поиски миссис Эпплетон, Брэй огляделся. Заметив телефон, он снял трубку. Аппарат был отключен. Возможно, миссис и вправду уже отдыхает. Что ж! Он должен прежде выяснить еще кое-что. Он подошел к сиделке и, развернув ее тело к свету, пробивавшемуся из холла, расстегнул на груди у женщины форменную одежду. Ему не пришлось долго искать то, что он рассчитывал увидеть. Она была там, эта метка: небольшое кольцо голубого цвета в области левой груди, как раз такая, как описал Талейников.
Похоже на бледное родимое пятно. Но эта отметина давалась не с рождения и означала принадлежность к определенному кругу. Вот оно, кольцо Матарезе!
Неожиданно откуда-то сверху послышалось жужжание. Брэй склонился над сиделкой, держа оружие наготове. Боковым зрением в проеме двери, ведущей в гостиную на площадке первого марша лестницы, он заметил сидящую фигуру. Миссис Эпплетон спустилась из своих покоев в гостиную в резном автоматическом кресле на колесиках. На ней была темно-серая накидка с высоким воротником, лицо ничего не выражало, хрупкие руки тряслись.
- Так обращаются, молодой человек, со старой сукой, когда хотят посадить ее на цепь, или с волчицей, чтобы загнать ее за флажки, но если у вас - сексуальные притязания, то я должна поинтересоваться вашим вкусом.
Миссис Джошуа Эпплетон III была пьяна. При одном лишь взгляде на нее легко было догадаться, что пьет она уже много лет.
- Моя единственная цель, миссис Эпплетон, - увидеть вас. Эта женщина пыталась помешать мне, и вот ее оружие. Я офицер специальных служб, работающий на правительство США, и готов предъявить вам свои документы. То, что я сделал, обычная мера по изъятию оружия. В любой подобной ситуации я поступил бы точно так же.
Скофилд перенес сиделку в гостиную, тщательно завязал ей руки и, сделав из ее разорванных колготок подобие бинта, обмотал рот, а концы связал сзади на шее, затем закрыл дверь в прихожую и вернулся к миссис Эпплетон, которая теперь священнодействовала в баре. Брэй обратил внимание на необычной формы старинные стаканы и графины, что стояли на столиках в разных местах просторного помещения. Стекло было таким толстым, что при падении стаканы не разбивались, а хрустальных графинов оказалось столько, что при желании новую порцию напитка можно было получить с любого места, почти не передвигаясь по комнате.
Странная терапия для такого заболевания, подумал Брэй.
- Боюсь, что, если ваша сиделка очнется, мне придется преподать ей урок о том, как не следует размахивать руками. Она несколько неуклюже заботится о вас, миссис Эпплетон.
- Очень похвально, молодой человек! - Старая дама подняла свой стакан и осторожно уселась в передвижное кресло. - Но раз уж она вышла из игры, то не будете ли вы так любезны сказать мне, от чего она все-таки меня охраняет? И зачем вы хотели повидать меня?
- Могу ли я присесть?
- Вне всякого сомнения! Будьте как дома. Брэй поймал ее блуждающий взгляд.
- Как я уже упоминал, я офицер, выполняющий определенное поручение Госдепартамента. Несколько дней назад мы получили сообщение о том, что ваш сын - через его отца - принадлежит к одной из европейских организаций, известной своими многолетними преступлениями международного масштаба.
- Чем? Известной чем? - Она расхохоталась. - А вы и в самом деле презабавный человек.
- Прошу простить, но здесь нет ничего забавного.
- О чем вы толкуете?
Скофилд описал ей группу людей, кое в чем напоминающих Матарезе. При этом он внимательно наблюдал за ней, надеясь, что она как-то среагирует.
Он был не очень-то уверен, что слова его доходят до ее сознания. И попытался воздействовать на ее материнские чувства.
- Информация об этом была передана из Европы под грифом чрезвычайной секретности. Насколько мне известно, в Вашингтоне только я один имел возможность ознакомиться с содержанием этого документа и решил, что прежде всего должен разобраться сам, а уж затем принимать решения. Мне кажется, что это очень серьезный вопрос. Для всей страны будет лучше, если ничто не коснется реноме конгрессмена.
- Молодой человек, - перебила его миссис Эпплетон, - ничто не может затронуть авторитет моего сына.
Вам это известно? Он будет избран большинством голосов и станет президентом Соединенных Штатов. Его хотят избрать все! И все так говорят.
- Наверное, я недостаточно ясно выразился, миссис Эпплетон. Этот доклад из Европы носит угрожающий характер, и я вынужден собрать некоторую информацию. Например, перед тем как ваш сын возглавил кабинет, насколько глубоко он вникал в дела своего отца? Часто ли он посещал Европу вместе с вашим супругом? Кто составляет его ближайшее окружение в Бостоне? Все это чрезвычайно важно знать. Мне необходимо получить сведения о людях, которых знали только вы, о тех, кто прежде приходил навещать его в Эпплетон-Холл.
- Эпплетон-Холл... Вверх по дороге на Эпплетон-Хилл! - неожиданно вставила старая дама, напев странный мотивчик. - С лучшим видом на Бостон... и так будет века. Я знаю, это не больно здорово, но говорят, он сам подобрал это на клавикордах, наш Джошуа I, да-да, и сам написал слова. Это было более ста лет назад. А затем и Джошуа тоже.
- Миссис Эпплетон?! После того как ваш сын вернулся с войны в Корее...
- Мы никогда не говорили об этой войне! - Она почти кричала, взгляд ее стал враждебным, но через секунду вновь затуманился. - Конечно, когда мой сын станет президентом, они не смогут вертеть мной, как им вздумается. Меня сохраняют для специфических случаев. - Она замолчала и рассмеялась. - После очень специфической подготовки у врача. - Она опять замолчала и поднесла указательный палец к губам. - Видите ли, молодой человек, трезвость - не главное мое достоинство.
Скофилд наблюдал за ней очень внимательно и был опечален тем, что видел. Под маской опустошенности можно было разглядеть другое лицо, с некогда живыми и ясными глазами.
- Мне очень жаль. Я думаю, что очень больно сознавать подобные вещи.
- Нет, напротив, - капризно воскликнула она. Теперь настала ее очередь изучать его. - Вы думаете, что вы умны?
- Я никогда не задумывался об этом, - ответил он. - Но у меня есть чутье. Как давно вы... больны, миссис Эпплетон?
- С тех пор, как я пытаюсь помнить. А это уже достаточно долго... уверяю вас.
Брэй снова взглянул на хрустальные графины.
- А конгрессмен навещал вас в последнее время?
- А почему вы спрашиваете? - Казалось, вопрос ее удивил.
А может, она была начеку?
- Просто так, без всякой цели, - стараясь сохранять равнодушный тон, ответил он. Ему не хотелось тревожить ее сейчас. Он еще не был уверен, но ему почему-то казалось, что с ней что-то происходит. - Я сказал сиделке, когда она открыла дверь, что конгрессмен послал меня сюда и что он сам должен быть здесь с минуты на минуту.
- Хорошо же вы придумали! - воскликнула она, и триумф послышался в старческом голосе хронической алкоголички. - Нет ничего удивительного, что она пыталась остановить вас!
- Вот из-за этого? - спросил Брэй, указывая на графины. - Кругом бутылки, очевидно, вы пьете каждый день. Может, ваш сын стал бы возражать.
- Не будьте таким дураком! Она пыталась остановить вас, потому что вы лгали ей и она не поверила вам!
- Лгал?
- Конечно! Мой сын - конгрессмен, и мы встречаемся только в особых случаях, только после специального курса лечения, когда я выхожу вместе с ним к его обожаемой публике, которая должна лицезреть его обожаемую мать. Мой сын никогда не бывал в этом доме и никогда не собрался бы приехать сюда. Последний случай, когда мы были с ним вдвоем, имел место почти восемь лет назад. Даже на похоронах его отца, хотя мы и стояли рядом, мы едва разговаривали.
- Могу я знать почему?
- Вы не можете! Но я могу сказать, что это не имеет никакого отношения к тем вещам, о которых вы тут говорили.
- А почему вы никогда не говорили о Корее, как вы признались?
- Не нужно настаивать, молодой человек! - Она поднесла стакан к губам. Ее рука тряслась, и бренди капало на ковер. Потом она уронила стакан.
- Черт возьми! - Скофилд поднялся с кресла.
- Оставьте его! Не поднимайте! - произнесла она тоном приказа.
- Но я все же подниму его, - сказал он, становясь перед ней на колени.
- Ну хорошо, поднимите. И подайте мне другой, если вы так любезны.
- Непременно. - Он пересек комнату, отойдя к другому столику, и налил ей бренди в новый стакан. - Вы сказали, что не любите говорить о войне в Корее...
- Да, я так сказала, - прервала она его. - Я никогда не обсуждаю эту тему.
- Вам можно позавидовать. Я в том смысле, что вы можете поступать так, как говорите. Обычно это удается не многим. - Он стоял перед ней, и его тень падала ей на лицо. Ложь продолжалась. - Например, я так не могу. Я тоже был там, так же, как и ваш сын.
Женщина сделала несколько глотков, почти не останавливаясь, с жадностью, как это бывает у алкоголиков, когда им вдруг кажется, что в горло почти ничего не пролилось. Бренди начало заволакивать ей мозги.
- Войны уничтожают нечто большее, чем тела, оставшиеся на поле брани. Случаются ужасные вещи. А с вами случались ужасные вещи, молодой человек?
- Со мной они тоже случались.
- Они делали вам эти ужасные вещи?
- Какие, миссис Эпплетон?
- Вас душат, бьют, хоронят заживо, в ваши ноздри забивается земля, грязь, вам трудно дышать... Умирание... медленное. Вы умираете в сознании. - Женщина описала пытки северокорейских лагерей.
- Нет, такое со мной никогда не случалось.
- А с ним случилось. Доктора говорили мне. И это его изменило. Он внутренне изменился. Но мы не должны говорить об этом.
- О чем? - Брэй не понимал, что она имеет в виду. - Вы про конгрессмена?
- Тс-с-сс! - Старая женщина быстро допила оставшееся в стакане бренди. - Мы никогда, никогда не должны говорить об этом!
- Я понимаю, - произнес Брэй, хотя ничего не понимал.
Джошуа Эпплетон IV никогда не был в лагерях. Он избежал лагерей, избежал плена, спасаясь сотни раз!
- Но я не заметил в нем больших перемен с тех пор. Он просто стал старше. Конечно, я не так уж близко знал его двадцать лет назад, но для меня он один из самых великолепных людей, которых я когда-либо встречал.
- Внутри! Это все там, внутри! - Женщина резко прошептала, почти шипя. - У него... маска! А люди так обожают его. - Неожиданно слезы полились из ее затуманенных глаз, а вместе с потоком слез хлынули и слова, вырвавшиеся из самых глубин памятливой души. - Он был таким прекрасным мальчиком, таким прекрасным молодым человеком. Не было такого, как мой Джош, мой любимый мальчик. Он был так добр!.. Пока они не проделали над ним эти ужасные вещи. - Она рыдала. - Я была так несчастна! Я - его мать - не могла этого понять! Я хочу вернуть моего Джошуа! Я так хочу вернуть его!
Брэй опустился перед ней на колени и взял из ее рук пустой стакан.
- Что вы имеете в виду, когда говорите "вернуть"?
- Я не могу понять! Он стал так холоден, так далек от меня. Они отняли у него всю его доброту и жизнерадостность! В нем не было ярости! Он вышел из госпиталя... он так страдал там, перенес такую боль, а я не сумела понять. Он смотрел на меня, но в его взгляде не было радости, не было любви. И внутри у него ничего не было!
- Госпиталь? Это тот случай, вскоре после войны?
- Он так страдал... и я так много пила... так много. С каждой неделей, что он был на этой проклятой войне, я пила все больше и больше. Я не могла вынести этого! Он составлял все, что у меня было. Мой муж... Одно название... Но мы оба были виноваты, я полагаю. Он презирал меня. А я так любила моего мальчика. - Она потянулась за стаканом.
Брэй пододвинул его и налил. Она взглянула на него сквозь слезы, и глаза ее наполнились печалью. Она сознавала, что являет собой.
- Благодарю вас, вы так любезны, - тихо проговорила она.
- Не за что, - ответил он, ощущая беспомощность.
- Между прочим, - прошептала она, - он все еще со мной, хотя сам того не знает. Никто не знает об этом!
- Как мне вас понимать?
- Когда я переехала сюда из Эпплетон-Холла, я перевезла все из его комнаты сюда, на Луисбург-сквер, и сделала точно так, как там было. Вы должны понять, он никогда не возвращался сюда за эти годы, за исключением одного только раза ночью, чтобы забрать кое-какие вещи. Поэтому я нашла здесь подходящую комнату и сделала из нее его комнату. Она всегда будет его, но он никогда об этом не узнает.
Брэй поднялся с колен.
- Миссис Эпплетон, могу ли я посмотреть ее? Пожалуйста, можно мне взглянуть?
- О, я не думаю, что это будет правильно, - ответила она. - Это очень личное. Это его комната, и только мне он разрешает входить туда. Он все еще живет там, мой Джошуа.
- Я должен увидеть эту комнату, миссис Эпплетон. Где она? - Инстинкт вел его.
- Зачем вам видеть ее?
- Я могу помочь вам. Я могу помочь вашему сыну. Я уверен в этом.
Она украдкой взглянула на него, пытаясь понять.
- Вы добрый человек, не так ли? И вы не так молоды, как я думала. У вас есть морщины, а на висках седина. У вас сильный рот. Кто-нибудь говорил вам об этом?
- Нет. Кажется, нет. Но пожалуйста, миссис, я должен посмотреть эту комнату! Разрешите мне ее увидеть.
- Мне очень приятно, что вы упрашиваете меня. Люди очень редко просят меня о чем-либо. Они только приказывают мне. Ну что ж. Помогите мне подняться, мы отправляемся наверх. Конечно, вы должны понимать, что нам придется постучать для начала. Если он скажет, что вам не следует входить, вы должны остаться за дверью.
Скофилд проводил ее через комнату и подъемному креслу, а сам пошел на второй этаж. На площадке ему пришлось поддерживать ее под руку.
- Сюда, - сказала она, указав в темный коридор. - Последняя дверь направо.
Они добрались до нужной двери и на минуту остановились.
Старая женщина постучала.
- Мы узнаем через минуту, - сказала она, склонив солову, словно прислушиваясь к тому, что происходит за закрытой дверью. - Все в порядке, - улыбнулась она. - Он сказал, что вы можете войти, но вы ничего не должны там трогать. У него все разложено так, как он привык.
Она открыла дверь и повернула выключатель на стене. Сразу зажглись три лампы в разных местах, но освещение оставалось тусклым, длинные тени разбежались по стенам и потолку.
Комната выглядела как обычная комната молодого человека. Знамена и флажки над кроватью, призы и кубки на полках - награды за участие в соревнованиях по бегу, лыжам, гребле, теннису. В комнате поддерживался порядок, ее берегли, словно покои наследного принца средневековья. На небольшом столе стоял микроскоп и лежала открытая энциклопедия "Британия". Многие строки были подчеркнуты, и на полях остались карандашные записи и рисунки. На тумбочке лежали Дос Пассос и Кестлер, а рядом листок с поздравлением, адресованным владельцу комнаты в день именин. Там был следующий текст: "Удовольствия и обязанности плавания в глубоких водах. Джошуа Эпплетон старший. Академия в Дувре. Март 1945 года".