Гурову стало понятно, что Доронин больше не скажет ничего такого, что могло бы пролить свет на интересующий сыщика вопрос. Но сама личность этого человека оставалась для полковника не менее загадочной, чем связь между «Эдельвейсом» и родильным отделением первой городской больницы.
– Ясно. Кстати, вам мат, Альберт Николаевич, – Гуров даже не стал делать завершающий ход слоном. Партия между ними так и осталась в предматовой ситуации.
Доронин согласно кивнул. Полковник решительно поднялся на ноги.
* * *Вторник. 15 часов 6 минут
Из бокового кармана пиджака, висевшего на вешалке, Крячко достал новую обойму и перезарядил пистолет. Аккуратно положил его на стол рядом с мобильным телефоном. Вытер кровь тыльной стороной ладони с разодранной щеки. Чувство досады не оставляло его. Второй прокол за день. Да что там за день, за каких-то пару часов. И больше всего Станислав злился на самого себя, а не на людей из фонда, не на Завладскую. Только на себя. А с другой стороны, что он мог изменить сейчас? Для чего теперь это самоедство? Полковник развернулся. Юля лежала на полу лицом вверх и продолжала плакать. Слез уже не было, но ее хрупкие плечи сотрясались в беззвучных рыданиях. Крячко запахнул халат, подошел к ней и опустился на колени. Ласково провел рукой по растрепавшимся светлым волосам. В приступе истерики заколка слетела и теперь валялась неподалеку.
– Ну, все, успокойся, – как можно более ласково произнес Станислав. Прежнего раздражения в его голосе уже не было. – Они уехали. Тебе ничего не грозит.
– Я не хочу, Стасик, – в который уже раз за последнее время сказала она, словно эти слова были записаны на магнитофонную пленку. – Я не хочу умирать.
– Ты не умрешь. Я тебе обещал. А я никогда не нарушаю данное кому-либо обещание. Тем более я ни за что не нарушу обещание, данное тебе. Ты не умрешь...
– Мне очень-очень страшно, Стасик.
– Успокойся.
Похоже, что у нее в памяти не отложился эпизод, когда Крячко ударил ее по лицу. А пощечина вышла весьма хлесткой. На левой щеке Завладской до сих пор алел след от широкой руки полковника. Но она ничего не сказала по этому поводу. Не обратила внимания? Или просто решила не затрагивать эту тему?
– Не бросай меня!
Она рванулась вперед, и Крячко сам не успел опомниться, как Завладская оказалась в его объятиях. Он стоял на коленях, прижимая к груди ее голову. Волосы щекотали Станиславу ноздри. Он чувствовал аромат ее духов, ощущал тепло ее податливого тела. Он нежно и осторожно гладил ее по спине, когда пальчики Юли вдруг скользнули за отворот халата и коснулись груди полковника. Сердце Крячко заколотилось, как бешеное. Уже не в силах контролировать свои чувства и желания, он приподнял голову Завладской и с легкостью нашел губами ее губы. Она еще слабо всхлипывала, но охотно отозвалась на действия мужчины. Руки Крячко блуждали по ее телу. Все мысли о возможном покушении, о недавнем столкновении с Лобановым, а затем и еще с двумя налетчиками в эту секунду выветрились из его сознания. Отступила и досада за понесенные поражения...
Первым полетел в сторону свитер Завладской. Затем Стас ловко стянул с нее кожаные штаны, а заодно сдернул со ступней шерстяные носки. Халат скатился с его могучих атлетических плеч и плавно осел на темно-зеленый коврик с абстрактным рисунком из окружностей различной величины.
– О, Стасик!
Крячко накрыл ее своим телом. Завладская отрывисто дышала, массируя пальцами его плечи и шею. Она сама потянула его на себя, и их губы снова встретились. Станислав чувствовал, что сегодня он уже не потерпит того позорного фиаско, которое имело место несколько лет назад, после выпускного вечера, дома у Юли. Он был готов к реваншу. Готов к тому, чтобы реабилитироваться, как в ее глазах, так и в своих собственных. Рядом с мужским халатом приземлилось белоснежное кружевное белье. Между ними больше не было никаких препятствий.
– Да! Да! Стасик!
Завладская извивалась под ним. Ее глаза закатились, веки слегка опущены, ресницы сотрясала легкая дрожь. На щеках застыли черные струйки от смешанной со слезами туши, но Крячко не обратил на это никакого внимания. В эту секунду он полностью был во власти низменной животной страсти. Завладская отвечала ему тем же. Ее руки обвили крепкую шею Крячко, и они слились в единое целое. Время остановилось, и Стасу казалось, что он то медленно летит в бездонную пропасть, то стремительно взвивается ввысь. Тело его парило в космической невесомости.
Прошла секунда или вечность, прежде чем Крячко отделился от женщины, которую так давно и страстно желал. С губ Завладской сорвался глухой протяжный стон. Она запрокинула голову и замерла в такой позе. Воздух со свистом вырывался из приоткрытого рта в одном ритме со вздымающейся пышной грудью. Острые возбужденные соски были нацелены в потолок, как два готовых к бою орудия. Крячко откатился в сторону, подмяв под себя белый свитер Завладской. Растянувшись на полу, он лежал лицом вверх, и блаженная улыбка играла у него на губах. Реабилитирован!
– Стасик...
Юля повернулась на бок и заглянула полковнику в глаза. В ее взгляде всколыхнулась новая волна страсти. Она жаждала продолжения.
– Стас, – машинально, даже не задумываясь, поправил ее Крячко.
– Что?
– Мне не нравится, когда ты зовешь меня «Стасик». Я уже говорил тебе. Так называют тараканов.
– Оставь эти глупые комплексы. – Она пробежалась пальчиками по его волосатой груди. – У меня к тебе есть предложение...
– Какое?
Крячко отвел взгляд в сторону и только сейчас заметил, как изуродована пулевыми отверстиями конусообразная крышка камина. Мысли ловеласа мгновенно вернулись к текущим проблемам. Нужно было еще раз попытаться вызвонить Гурова и выяснить, все ли у него в порядке. Плюс ко всему, ужасно хотелось курить. Станислав перехватил Юлину руку и принял на полу сидячее положение. Она уткнулась лицом ему в спину.
– Пойдем в спальню, – негромко произнесла Завладская. – Там будет гораздо комфортнее, и потом... Обстановка. Я задерну шторы. Они совсем не пропускают света... А мы зажжем свечи. Четыре штуки.
Она коснулась его грудью, и Крячко почувствовал, как в нем снова, помимо его воли, просыпается острое желание. А почему бы и нет? Спальня или зал... В конце концов, какая разница, где проводить время.
– Хорошо. – Он нагнулся и поцеловал ее в шею. – Пойдем. Только сначала мне нужно позвонить...
– Потом...
– И покурить.
– Можешь покурить там. – Юля стремительно подалась вперед, и ее губы впились в губы Станислава. След от пощечины исчез, но потеки туши никуда не делись. Крячко ответил на поцелуй, но уже через секунду отстранился. – Пойдем, Стасик!
– Я же сказал тебе, не называй меня «Стасик». Стас! Меня зовут Стас. Запомни это наконец.
Он поднялся с коврика, и Завладская тут же последовала его примеру. Она не выпускала его руку из своей.
* * *Вторник. 15 часов 13 минут
Гуров не стал заезжать в управление. У него оставалось меньше четырех часов на то, чтобы отыскать человека, пославшего Завладской письмо с угрозой. Полковник был уверен, что находится на верном пути. Особенно эта уверенность окрепла в нем после встречи с Дорониным и тех умозаключений, к которым он пришел, расставшись с Альбертом Николаевичем. Доронин лгал. Это было ясно как дважды два. Но никаких изобличающих вину Доронина доказательств у Гурова не было. Однако что-то подсказывало ему, что он знает, где и у кого эти доказательства можно было добыть.
Сопоставив разрозненные факты, Гуров выстроил для себя совершенно четкую версию происходящего. Версию относительно того, что могло связывать «Эдельвейс» и родильное отделение Завладской на криминальной ниве. А отсюда и прямой выход на письмо с угрозой. Конечно, предпочтительнее и проще было бы пообщаться на эту тему с самой Завладской, но Гуров был уверен в том, что ему вряд ли удастся разговорить Юлию Владимировну. Если бы она захотела, то раскрыла бы перед сыщиками все свои карты еще в первую встречу. А давить на Завладскую в том состоянии, в котором она сейчас находилась, полковник не собирался. По его мнению, это могло лишь осложнить ситуацию. Юля замкнется, и дело зайдет в тупик. Гуров избрал другой путь.
На его мобильнике висело несколько пропущенных вызовов от Крячко, но Гуров решил связаться с напарником позднее. Подкатив к зданию больницы, полковник припарковался практически в том же самом месте, где и в прошлый раз. Правда, зашел не через приемное отделение, а через парадный вход. Удостоверение сотрудника главного управления позволило ему беспрепятственно проникнуть на территорию больницы, а потом и непосредственно в родильное отделение.
– Где я могу найти Татьяну Аникееву? – спросил Гуров у первой повстречавшейся ему на этаже медсестрички. Кажется, это была та самая, что он уже видел раньше в компании большеглазой.
– Подождите секундочку. Я ее сейчас позову.
Девушка нырнула в ближайший кабинет, а Гуров остался дожидаться ее возвращения в коридоре. Опершись о подоконник, он достал сигарету, но прикуривать не стал. Задумчиво вертел в руках, внося последние коррективы в план предстоящей беседы. Машинально бросил взгляд на закрытый кабинет Завладской, ключ от которого полковник все еще хранил у себя в кармане.
Дверь отворилась, и в коридор вышла сама Аникеева. На ней по-прежнему был белый халат, но к нему добавилась и маленькая медицинская шапочка, криво сидевшая на макушке Татьяны. Волосы собраны в косу.
– Полковник? – Аникеева постаралась не выдать своего удивления. – Вот уж не ожидала увидеть вас сегодня еще раз. Что-то случилось? Вы нашли автора письма?
Гуров пристально смотрел ей в глаза, и старшая акушерка не выдержала. Быстро отвела взгляд, и это подсказало полковнику, что его подозрения небеспочвенны.
– Скажем так, у меня появились некоторые соображения, – уклончиво ответил он. – И я надеюсь более детально разобраться в них при вашем содействии.
– При моем? Но... Чем я-то могу помочь вам?
– Давайте, как и в прошлый раз, пройдем с вами в кабинет Юлии Владимировны, – предложил Гуров, быстро вынимая из кармана ключ и делая шаг вперед.
Аникеева невольно отшатнулась, напуганная его резким движением. С нервами у девушки было далеко не все так гладко, как хотелось бы.
– Ну, ладно... Кстати, как она?
– Я не видел ее с утра. Но, насколько мне известно, она еще жива. Ведь семи часов вечера еще нет.
Гуров отпер кабинет и пропустил Аникееву вперед. Девушка робко вошла и традиционно приземлилась на диванчике у стены, нелепо скрестив ноги. Гуров садиться не стал. Расстегнув пальто и заложив руки в боковые карманы, он остановился напротив Аникеевой, заставляя ее смотреть на него снизу вверх. Но она не стала этого делать. Ее внимание сосредоточилось на собственных руках с обгрызенными ногтями.
– Значит, так, Татьяна. – Гуров сунул в рот неприкуренную сигарету и зажал фильтр зубами. – Я буду краток, так как, по известным вам причинам, не располагаю лишним количеством времени. Для начала изложу вам факты. Если вы не в курсе, фактами мы называем то, что уже не требует никаких доказательств. Как аксиома. Ясно? – Психологическое давление, которое полковник намеревался использовать в разговоре с Аникеевой, началось с первых же слов. – Во-первых. – Он загнул один палец прямо перед носом девушки. – Мне известно о связи между вашим отделением и детским фондом «Эдельвейс». Лично вас я видел выходящей сегодня утром из темно-зеленого «Лексуса» с номерным знаком «х 390 зт». Я попросил навести справки и выяснил, что владельцем этого автомобиля является некто Лобанов Илья Романович, и он сотрудник «Эдельвейса». Во-вторых. – Гуров загнул еще один палец. – На меня сегодня дважды уже покушались. И один раз это случилось во время моего визита во все тот же «Эдельвейс». Из чего я делаю вывод, что кто-то очень не хочет, чтобы я активно копал под этот фонд, а значит, деятельность его не совсем законна. И это еще мягко выражаясь, Татьяна. И, наконец, в-третьих, – загнулся третий по счету палец, но уже через секунду полковник полностью сжал кулак и опустил его. – Мне известно, что Завладская интересовалась статьей в «Харьков таймс», где говорилось о судебном процессе, связанном с продажей детей на органы. Готов поспорить, что и «Эдельвейс» занимается чем-то подобным, с вашей легкой руки. Не так ли? Кстати, Татьяна, жизнь Юлии Завладской все еще находится под угрозой. Насколько я мог судить по нашей с вами первой беседе, вы хорошо относитесь к Завладской. Так что подумайте хорошенько и уясните одну вещь: от вашей сейчас откровенности со мной зависит очень многое, и в первую очередь – останется ли Юлия Владимировна жить или ее убьют в девятнадцать ноль-ноль, как обещали.
Гуров замолчал. Аникеева сидела ссутулившись под грузом обрушенной на нее информации. Казалось, она даже уменьшилась в размерах. Девушка терзала зубами указательный палец правой руки.
– Я закончил, – сурово возвестил полковник. – И жду вашей ответной речи, Татьяна. Время поджимает.
И тут она разрыдалась. Закрыла лицо ладонями и ничком повалилась на диван. Гуров молча смотрел на ее безобразную сухощавую фигуру. Часы на запястье полковника отсчитывали неумолимый бег времени. Аникеева подняла голову. Слезы еще катились по ее раскрасневшемуся лицу.
– Я скажу... – всхлипывая, произнесла она. – Дайте... воды... пожалуйста...
Гуров прошел к столику у окна и налил в граненый стакан воды из графина с узким горлышком. Вернулся и протянул стакан старшей акушерке. Она долго пила жадными прерывистыми глотками. Осушила стакан до дна. Гуров ждал. Девушка глубоко вздохнула. Машинально полковник отметил, что им было потеряно не менее пяти-шести минут.
– Лобанов обратился ко мне около полутора лет назад. – Аникеева все так же избегала смотреть Гурову в глаза и говорила, словно обращаясь к его ногам. – Мне нужны были деньги. Маме на операцию. Этот дьявол как-то узнал об этом. Не знаю, как... Он выдал мне аванс, и маме сделали операцию... При этом мне казалось, что я не совершаю ничего противозаконного. Даже наоборот. Отправка детей, от которых отказались родители, за рубеж, в благонадежные семьи. Это позже я узнала, что дети им нужны на органы...
– Как вы узнали?
– Лобанов сам сказал мне. Те двое детей, которых я предоставила фонду, им не подошли. По состоянию здоровья. Лобанов сказал, что дети должны быть абсолютно здоровыми и полноценными. И объяснил почему. Он же предложил мне осуществлять подмену детей.
– Как это? – Гуров чувствовал, как все в нем закипает против этой морально опустившейся особы, но старательно сдерживал эмоции.
Большим пальцем Аникеева отерла под глазами остатки слез и еще раз вздохнула.
– В родильной обычно находятся по две-три роженицы, а то и больше. Среди них есть одна отказница, но ребенок у нее неполноценный. Как правило, так и бывает. От ребенка редко отказывается нормальная женщина. Алкоголичка какая-нибудь или наркоманка... А рядом с ней другая женщина рожает хорошего, здорового ребенка. И их... их можно поменять. И тогда по документам получается, что от здорового отказались, а та, другая...
– Ладно, я понял, – недовольно оборвал Аникееву Гуров. У него даже появился какой-то тошнотворный, омерзительный привкус во рту. – Что дальше?
– Дальше я сказала Лобанову, что не смогу справиться с такой задачей в одиночку, и он посоветовал привлечь к нашему делу Завладскую. Я так и сделала. – Татьяна поморщилась под впечатлением нахлынувших на нее воспоминаний. – Я поговорила с Юлией Владимировной, и она согласилась. Это произошло уже около года назад. Вместе нам было сподручнее. Но она не знает, что дети идут на органы...
– А как же статья?
– В том-то и суть. – На глаза Аникеевой опять навернулись слезы. – Юлия Владимировна не скрывала, что занимается таким благородным занятием, как помощь детям. А потом ей позвонил кто-то из знакомых и посоветовал посмотреть одну интересную статью в «Харьков таймс» на ту же тему. Юлия Владимировна ее прочла. После этого у нас с ней состоялся пренеприятный разговор, но я уверила ее, что «Эдельвейс» не будет заниматься таким грязным делом, как продажа детей на органы. Не знаю, поверила ли она мне, но после этого случая Юлия Владимировна стала крайне замкнутой. Тем более что та женщина, о которой писали в статье, была знакомой Завладской. То ли они учились вместе в университете, то ли работали вместе до того, как Юлия Владимировна пришла работать к нам... Я чувствовала, что ей в душу закрались нехорошие подозрения.
– И вы сообщили об этом Лобанову? – догадался Гуров.
– Сообщила. – Аникеева поняла, к чему клонит полковник, и согласно качнула головой. – Когда пришло это письмо с угрозой, я сразу подумала о Лобанове. Но сомнения оставались... Почему убийство? И почему в такой категоричной форме? Юлия Владимировна изменилась, да, и, разумеется, любой ее нестандартный шаг был бы опасен для... всех нас. Но она вроде бы не собиралась никому доносить.
Версия Гурова полностью подтвердилась, но только в отношении нечистой игры со стороны «Эдельвейса». Торговля новорожденными детьми на органы – серьезная статья. Однако он так и не получил подтверждения тому, что письмо с угрозой исходило от Доронина или кого-то из его людей. Этого Аникеева не знала наверняка. Но полковник получил то, что хотел. Теперь ему было чем прижать Альберта Николаевича, а дальше... Дальше уже дело техники.
– Вы готовы в случае необходимости подтвердить в суде все то, что только что сообщили мне? – спросил он.
– А это поможет нам с Юлией Владимировной? – Похоже, Аникеева окончательно смирилась.
– Без сомнения.
– Тогда я готова.
Полковник бросил взгляд за окно. Выбраться из кабинета этим путем будет сложновато. Если не сказать – невозможно. Терять сейчас на Аникееву драгоценное время он не мог. Непозволительная роскошь. Достав изо рта сигарету, Гуров сломал ее и бросил в пепельницу на рабочем столе Завладской. Подбросил на ладони ключ от кабинета.