– Послушай, Юляшенька. – Крячко все-таки поднялся на ноги и шагнул в направлении Завладской. – Я понимаю тебя. Прекрасно понимаю... И еще раз прошу простить меня. А что касается этого самого ожидания смерти... Постарайся об этом не думать. Я здесь, и, пока я здесь, тебя никто и пальцем тронуть не посмеет. А Лева сейчас ищет того, кто прислал тебе письмо. И я уверен, что он найдет его. Еще не было такого случая, чтобы Лева потерпел поражение в схватке с убийцами-психопатами. Поверь мне. И если бы ты перестала нервничать, – он взял ее за руку – пальцы Завладской продолжали нервно подрагивать, – то смогла бы помочь нам. Мне и Леве.
– Чем помочь?
– Ты должна хорошенько подумать, кому и зачем нужно убивать тебя. «Куча врагов» – это понятие абстрактное. Это все равно, что сказать: «У меня нет врагов». Постарайся что-нибудь вспомнить, Юля. Конфликты, серьезные разногласия, угрозы... Не такие кардинальные, как эта последняя, но...
Она выдернула свою руку из руки Крячко и тут же отошла в сторону. Нервно закусила верхнюю губу. Стасу показалось, что в эту секунду Завладская готова была расплакаться. Он даже в школе никогда не видел ее в таком состоянии и не представлял, что она может быть такой. Юля всегда производила на него впечатление девочки сильной и уверенной в себе. Неужели он ошибался? Или это время так изменило ее?
– Я не хочу говорить об этом. – В ее голосе засквозили визгливые истеричные интонации. – Не хочу ничего вспоминать. Разговоры об этом еще больше заставляют меня нервничать. Разве ты не понимаешь?
Крячко остался стоять там, где его оставила Завладская, а хозяйка прошла к столу и пальцами подцепила за ручку кружку, из которой Стас пил чай. Нервная дрожь не оставила Завладскую, кружка выскользнула из рук, покатилась по столу, расплескивая остатки чая, подтолкнула стеклянную вазочку со вставленной в нее одной-единственной карликовой розой. Юля вскрикнула, Крячко проворно бросился вперед, но не успел. Ваза грохнулась на пол, и осколки брызнули в разные стороны. Один из них попал на штанину Станислава, отскочил от нее и упал к ногам.
– Видишь, до чего ты довел меня, Стасик? – Глаза Завладской стали красными, а по левой щеке скатилась сиротливая слезинка.
– Успокойся. Все в порядке. Я помогу тебе.
Они вместе опустились на корточки и стали собирать с пола осколки. Один из крупных кусков стекла они схватили одновременно. Юля поморщилась.
– Оставь, ты обрежешься, – сказал Крячко.
Он дернул осколок на себя раньше, чем Завладская успела его отпустить, и острый край врезался Станиславу в кожу.
– Черт!
Из рассеченной ладони закапала кровь.
– Боже мой, Стасик! – Женщина мгновенно забыла обо всех своих переживаниях. – Нельзя же быть таким неуклюжим. – Она бросила собранные осколки обратно на пол и схватила его за руку. – Дай я посмотрю.
– Да все нормально. – Крячко раскрыл ладонь.
Рана была достаточно глубокой и на самом деле причиняла ему немалую боль. Но полковник старался держаться мужественно. Ярко-алая кровь уже залила ему пальцы, и несколько капель каким-то образом умудрились попасть на край рукава.
– Надо срочно промыть.
Перед Крячко снова была та самая сильная и уверенная в себе девочка, которую он помнил. Она заставила его подняться и пойти к раковине. Пустила из крана холодную воду и сунула руку Крячко под струю. Минуты полторы они так и стояли. Она, глядя на его ладонь, а он – на ее красивый профиль. Затем Завладская выключила воду, присела возле буфета и выдвинула нижний ящик. Достала флакончик йода и упаковку бинтов.
– Не стоит, Юляша. – Крячко попытался высвободить руку. – Всего лишь царапина.
– Ничего себе царапина. Стой и не кривляйся.
Умелые руки медицинского работника ловко обработали рану, а затем аккуратными пластами стали накладывать на ладонь Станислава белоснежный бинт. Крячко лихорадочно сглотнул. Нежные прикосновения Завладской, а также ее забота о нем были приятны мужчине. Она завершила манипуляции тугим узлом между большим и указательным пальцем, но выпускать руку Крячко из своей не торопилась. Он счел момент крайне благоприятным и решительно подался вперед. Его губы коснулись губ Юлии. Сначала она никак не отреагировала на этот пылкий отчаянный порыв, но уже через секунду ответила ему. И в тот момент, когда он вознамерился закрепить первоначальный результат, оставленный на барной стойке мобильник Завладской буквально взорвался громкой мелодией из какого-то голливудского вестерна. Женщина быстро отстранилась, на секунду потупила взгляд, а затем с таким видом, будто ничего не произошло, направилась за телефоном.
– Алло! – В ее голосе появились игривые интонации. – Да, милый, здравствуй. Нет, я дома... У меня произошло кое-что. Неприятности, да. Но мне не хотелось бы говорить об этом по телефону. Нет, не совсем... – Она коротко бросила взгляд на Крячко. – С одним старым знакомым... Перестань, Костя, как ты можешь. Ты что, первый день меня знаешь? У меня действительно проблемы... Что? Нет, приезжать не надо. В этом нет необходимости. Я потом тебе обязательно все расскажу. Если...
Крячко не стал слушать. Звонок явно был личного характера и не имел никакого отношения к тому, ради чего Стас здесь находился. Держа перевязанную руку на весу, он пересек зал и вышел на застекленную лоджию. До него по-прежнему доносился приглушенный голос Завладской, но разобрать то, о чем она говорила, он уже не мог. Среди припорошенных снегом карликовых елей была одна гигантская, метров пятнадцать в высоту, посаженная отцом Юлии сразу после ее рождения. Крячко знал эту историю, но легендарную ель видел впервые. Снег падал под косым углом, и на этом фоне ель выглядела так, словно она была перенесена сюда из другого измерения.
Крячко облокотился на подоконник. Он слышал, что Завладская закончила разговор, но не спешил возвращаться в общее помещение. Она сама подошла к нему и осторожно, будто боялась спугнуть, положила руки на плечи.
– Как твоя рука?
Крячко повернул голову. Ладонь ныла, но сейчас ему хотелось говорить совсем не об этом.
– Кто это звонил?
– Один знакомый.
– И ты назвала его «милый». Ты ко всем так обращаешься?
– Ты снова хочешь меня обидеть? – Юля отступила назад, и несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу. Дыхание со свистом вырывалось из приоткрытых уст Завладской. – Скажи мне честно, Стасик, ты до сих пор боишься меня?
– Я давно уже ничего не боюсь, Юляша.
Он не соврал. Подари ему Юля второй такой шанс, как тогда, после выпускного, все было бы иначе. Крячко был уверен в этом.
* * *Вторник. 12 часов 2 минуты
Савельев жил в коммунальной квартире на Пестрякова. Гуров не сумел загнать «Пежо» в заваленный снегом, давно никем не расчищаемый двор, и автомобиль пришлось оставить прижатым к обочине на проезжей части. Деревянные, рассохшиеся от влаги ворота колыхались на ветру. Скрипнули несмазанные петли, когда полковник вошел во двор. Едва ли не по колено утопая в рыхлом снегу, он подошел к дому, поискал глазами звонок и, не обнаружив такового, постучал кулаком в дверь. Никто не ответил. Из недр дома не доносилось ни звука. Гуров постучал еще раз, но ответом ему по-прежнему была гробовая тишина. Полковник потянул на себя круглую, болтающуюся на плохо вбитых гвоздях ручку, и дверь поддалась. Он заглянул внутрь. Его взгляду предстала уходящая вверх широкая лестница, выкрашенная в отталкивающе-красный цвет.
– Есть кто-нибудь дома? – призывно выкрикнул Гуров, переступая порог и закрывая за собой дверь.
Ему показалось, что слух уловил какой-то отдаленный невнятный шорох, но в целом дом хранил молчание. Полковник стал неторопливо подниматься вверх по лестнице. Площадка, которой она заканчивалась, была довольно-таки тесной и не имела окон. По правую руку располагалась тяжелая дубовая дверь, а слева на небольшом выступе стояла грязная литровая банка, наполовину наполненная смятыми окурками. Гуров постучал в дубовую дверь и, как и прежде, не получив ответа, толкнул ее от себя.
– Я хотел бы видеть Павла Савельева, – возвестил он, обращаясь в пустоту захламленной общей кухни с прикрытым замызганной клеенкой столом в центре. – Полковник Гуров. Уголовный розыск.
В грязную ржавую раковину из плохо закрытого крана капала вода. Рядом возвышалась гора немытой посуды. Переполненное мусорное ведро, большую часть которого занимали пустые бутылки из-под дешевой водки. На залапанном пальцами окне, которое, судя по всему, никто и не думал мыть с позапрошлого года, не было штор, однако рассмотреть через него двор не представлялось возможным. В глубину квартиры из кухни уходил длинный неосвещенный коридор. На всякий случай Гуров расстегнул пальто, обеспечивая себе быстрый доступ к висевшему в наплечной кобуре «штайру», и шагнул в коридор. Три двери уходили в трех разных направлениях. Направо, налево и одна прямо в дальнем конце коридора. Полковник остановился, привыкая к окутавшему его полумраку.
– Павел!
Теперь уже совершенно точно в правой от Гурова комнате обозначился какой-то звук. Тихая возня, затем предательский скрип половицы и... вроде как шепот? Или показалось. Гуров на секунду пожалел, что сразу известил о своей причастности к уголовному розыску.
– Павел! – еще раз позвал он и, не получив ответного отклика, уже без лишних колебаний ударил ногой в дверь комнаты направо.
Практически сразу, едва та распахнулась, в Гурова полетела бутылка. Полковник отклонился, и она врезалась в стену за его спиной. Не разбилась, а с глухим стуком приземлилась на старенькую истертую ковровую дорожку. В дверном проеме мелькнула невысокая коренастая фигура, рыбкой нырнувшая вправо, после чего кто-то громко и витиевато выматерился.
– Уголовный розыск! – хлестко, как выстрел, произнес Гуров. – Лечь на пол и сложить руки на затылке. Любое сопротивление только усугубит положение. Это серьезная статья.
– Да иди в сраку, придурок!
На центр комнаты так, чтобы его было видно из дверного проема, вышел мужчина в семейных трусах темно-красного цвета и в наполовину заправленной в них клетчатой рубашке. Мокрые слипшиеся волосы торчали в разные стороны. Под правым глазом лиловый трехдневный синяк. В руках мужчина сжимал еще одну бутылку водки, но эта, в отличие от брошенной в Гурова, не была пуста. В ней еще плескалось что-то около ста граммов. Никакого другого оружия у хозяина комнаты не было, а потому Гуров посчитал излишним доставать «штайр» из кобуры. С маленьким тщедушным хануриком, состояние которого было весьма далеким от нормального, он и так сумеет справиться.
– Ты Савельев? – только и спросил полковник.
– Ну, я. – Мужчина угрожающе поднял бутылку на уровень плеча. Водка потекла из горлышка на его правую, покрытую густыми черными волосами ногу. – А тебе чего надо, козел?
– Не советую тебе так разговаривать с представителем власти. – Гуров все еще держал себя в руках. – Особенно со мной. Я могу и разозлиться. Но на первый раз я готов сделать вид, что не слышал твоих слов. Опусти свою бутылку, и мы поговорим. По-хорошему...
– Да клал я на тебя. – Взгляд у Савельева был совсем остекленевший. – Еще я со всякими козлами не разговаривал по-хорошему.
– Ну, смотри, – Гуров повел плечами. – Я тебя предупреждал.
Он шагнул вперед, переступая порог комнаты, но в этот момент некто, прятавшийся за открытой дверью, прыгнул полковнику на спину, а на горле туго затянулся шнурок от ботинка.
– Держи его, Колян! – возбужденно заорал Савельев. – Щас я ему покажу!
Он ударил бутылкой о край стола, и та мгновенно превратилась в опасное холодное оружие, в просторечье именуемое «розочкой». Осколки посыпались к ногам Савельева. Из горла вырвалось нечто напоминающее боевой клич индейцев, и Павел стремительно рванулся вперед, целясь острыми гранями Гурову в грудь. Полковник проворно увернулся, и Савельев пронесся мимо. Споткнулся о низенький порожек и во всю длину растянулся поперек коридора. Однако «розочку» из рук не выпустил и даже каким-то чудом умудрился в падении не поранить самого себя. Его сообщник и собутыльник по имени Колян продолжал, как клещ, висеть на спине Гурова. Полковник поднял руки и, в двух местах ухватившись за врезавшийся ему под кадык шнурок, резким стремительным движением разорвал его пополам. Чувствуя, что проигрывает это сражение, Колян в приступе отчаяния, как пес, вцепился Гурову в воротник пальто и стал дербанить его, раскачивая головой из стороны в сторону. При этом то ли от бессилия, то ли, напротив, рассчитывая нагнать на противника излишнего страха, он громко рычал. Гуров попытался его сбросить, но Колян вцепился намертво. Через пару секунд оставив в покое воротник, он укусил Гурова за ухо.
– Мать твою!
Доведенный до рассерженного состояния, полковник со всей силы впечатал Коляна в стену позади себя. Характерный звук известил его о том, что «клещ» приложился к бетонному перекрытию затылком. Зубы на мочке уха разомкнулись, тело Коляна обмякло, и он медленно сполз с Гурова бесчувственный тряпичной куклой. Полковник оглянулся на него. Такой же забулдыга, как Савельев, только одет в застиранные брюки и старенький зеленый пиджак. Под воротом розовой рубашки болтался небрежно повязанный широкий галстук.
Пока Гуров расправлялся с Коляном, отправив его в итоге в бессознательное забытье, Савельев успел подняться на ноги. Он снова ворвался в комнату, безумно вращая большими глазами и держа «розочку» прямо перед собой.
– Брось это, – приказал ему Гуров.
Савельев его не послушал. Наоборот, он снова закричал, подбадривая самого себя, и ринулся в атаку. Гуров опять уклонился, но на этот раз, вместо того, чтобы пропустить противника мимо, проворно перехватил его за кисть, сжимавшую разбитую водочную бутылку. Завернул руку за спину и провел болевой прием. Павел, вскрикнув, выронил «розочку», а Гуров ударил его носком ботинка под зад. Получив необходимый заряд инерции, Савельев перелетел почти через всю комнату и приземлился рядом с бесформенным пружинным диваном. Его собутыльник оставался неподвижен. Гуров достал из кармана пальто мобильник и набрал номер одного из своих коллег в Главном управлении, майора Цаплина.
– Лев Иванович! Рад, что вы позвонили. – Майор всегда слыл человеком сверх меры жизнерадостным. – Полковник Крячко уже озвучил мне задачу с этим Щетининым. Я уже выяснил и как раз собирался ему звонить. Щетинин был выпущен по УДО около года тому назад. Ясное дело, что там далеко не все так чисто, как кажется. Кто-то кому-то подмазал, и вот – пожалуйста. Особо опасный преступник Валет на свободе, он член общества, работает сейчас в службе охраны в «Эдельвейсе». И знаете, чем занимается этот фонд «Эдельвейс»?..
Гуров и поздороваться не успел с майором, как тот выдал ему всю эту обширную тираду. Полковник предпочел осадить его, едва в монологе образовалась незначительная пауза.
– Сейчас это неважно, Яша. У меня к тебе поручение.
– Да, конечно, – живо откликнулся тот. – Какое? Для вас, Лев Иванович, я готов на любые подвиги. Вы же знаете...
– Направь-ка наряд по адресу: Пестрякова, дом шестьдесят три. Я сейчас тут, и у меня есть два интересных кадра. Минут за пятнадцать управишься?
– На Пестрякова. – Цаплин прикинул что-то. – Минут за десять управлюсь, Лев Иванович. Ждите.
Гуров выключил телефон.
– Может, теперь поговорим? – предложил он растянувшемуся на полу Савельеву.
Тот с трудом приподнялся на локтях, обвел комнату мутным взглядом, но в итоге сумел-таки сфокусировать его на возвышавшемся, как скала, полковнике. Губы Савельева дрогнули и презрительно скривились.
– Пошел ты! – Для усиления впечатления он сплюнул на пол, не задумываясь над тем, что находится в собственной квартире. – Я же сказал, что мне не о чем с тобой разговаривать. Чего ты хочешь? Воспитательную работу провести? Ни хрена не выйдет. Зря только время потеряешь. А если хочешь арестовать меня, та это пожалуйста – валяй. Хватай, тащи меня в камеру, мусор. Один черт, терять мне уже нечего. А суку эту я все равно замочу. Обязательно. Рано или поздно замочу. Не сейчас, так когда из тюрьмы выйду. Не жить ей... Врубаешься, мусор?
– Какую суку? – прищурился Гуров.
До сих пор память вроде бы никогда не подводила полковника, и он готов был поспорить, что ни словом не обмолвился Савельеву о цели своего визита. Как же тот догадался? Не ясновидящий же он в самом-то деле...
– Завладскую, вот какую суку!
Павел подтянул ноги, сел, потер вывернутую полковником руку и растерянно уставился на находящегося в бессознательном состоянии приятеля. Ощупал на себе зачем-то трусы и стал неторопливо подниматься во весь рост, опираясь рукой на диван.
Гуров многозначительно хмыкнул:
– И откуда же ты, Павел, знаешь, что я приехал к тебе по этому самому поводу? Из-за Завладской?
– А меня предупредили. – Савельев кивнул на одиноко стоящий на подоконнике старенький телефонный аппарат. – Понял? Мир не без добрых людей, оказывается...
– Кто предупредил?
– Неважно кто, – отмахнулся тот. – Предупредили, и все. Давай, цепляй на меня наручники, мусор. Если, конечно, сумеешь взять меня, – добавил Савельев, обнажая редкие гнилые зубы.
Пошатываясь, он сместился в сторону, нагнулся, едва удерживая равновесие, и ухватился пальцами за ножку стула. Вскинул свое новое импровизированное оружие над головой. Висевшие до этого на спинке стула брюки, пиджак и галстук полетели на пол. Полковник невозмутимо взирал на действия некогда хорошего, наверное, специалиста в своей области, а ныне опустившегося забулдыги.
– Не могу понять одного, – спокойно произнес он. – Почему такая лютая ненависть к Завладской?
– А ты не понимаешь? – Савельев для удобства взялся за ножку стула двумя руками. – Работа в больнице была для меня последним средством к существованию.