Впрочем, запретить ему сопровождать нас я не могла, и в палату Самойловой мы заявились втроем.
Больная находилась в той же позиции, что и неделю назад, — закованная в гипс и растянутая противовесами, она беспомощно лежала на спине и негодующе смотрела в потолок. Правда, кое-какие изменения имелись: исчезли повязки на лице, и теперь Татьяна Михайловна могла созерцать мир обоими глазами.
Лежать ей, наверное, было уже невмоготу. Когда мы вошли в палату, она живо повернула голову в нашу сторону и даже попыталась приподняться, опираясь на здоровую руку. Мне показалось, что меня Татьяна Михайловна не узнала.
Мы приблизились к ее кровати и поздоровались. Самойлова только скользнула по нашим физиономиям подозрительным взглядом и тут же сосредоточила все свое внимание на персоне Александра Михайловича. С места в карьер она принялась причитать о мучащих ее болях и заискивающе просила о каких-то дополнительных уколах. Врач слушал ее с отсутствующей улыбкой и машинально кивал.
Я посмотрела на Григоровича. Адвокат разглядывал женщину с недоуменной и немного брезгливой миной на лице. Похоже, он видел ее впервые.
Выглядела Татьяна Михайловна все-таки неважно. Вся левая половина лица была покрыта засохшими кровяными корками и пятнами зеленки. Под глазом темнел жуткий синяк, размерами и формой напоминавший диковинное фиолетовое яблоко. Сам глаз был красного цвета из-за лопнувших сосудов. Волосы на голове слиплись в грязные жидкие сосульки. Болезнь никого не красит, но Татьяна Михайловна выглядела так, что и врагу не пожелаешь.
Александр Михайлович терпеливо выслушал жалобы и кротко заявил:
— Мы все учтем, Татьяна Михайловна, не сомневайтесь! И уколы назначим какие нужно. Главное, терпение! Я ведь предупреждал, что терпением вам придется запастись!
— Да уж нет его, терпения! — капризно сказала больная.
— Значит, нужно изыскать резервы! — строго произнес доктор, добавив затем: — А тут к вам посетители, Татьяна Михайловна, узнаете?
Глаза Самойловой заметались, а потом сосредоточились на мне и Григоровиче. Казалось ли мне или так было на самом деле, но взгляд этой женщины был настолько неприятен, что я с трудом его выдерживала.
— Кого я узнаю? — недружелюбно сказала Татьяна Михайловна. — Никого вроде не узнаю… А, да это, похоже, опять та дамочка, которая моими вещичками интересовалась! И чего теперь нужно?
Я решила оставить без внимания странноватую интерпретацию событий и перешла сразу к делу.
— Татьяна Михайловна, простите, что вас беспокоим, — сказала я. — Но мы только на одну минуточку. И только один вопрос. Вот Арнольд Львович интересуется, кто вам дал его адрес.
Самойлова будто поперхнулась, и ее маленькие глазки чуть не выскочили из орбит. Левый глаз, красный как свекла, выглядел просто жутко.
— Какой такой адрес? — сварливо сказала она. — Ничего не знаю!
— Э-э, уважаемая… — протянул Григорович. — Пожалуй, стоит уточнить вопрос. Ольга Юрьевна утверждает, что видела у вас в сумочке бумажку с адресом: улица Леонова, семьдесят семь, двадцать четыре. Это мой адрес, адвоката Григоровича. Откуда он у вас?
— А-а, так она все-таки шмонала мою сумочку! — торжествующе завопила Самойлова. — Я сразу это поняла! Прикидывалась тут невинной овечкой!
— Вы не кричите! — строго заметил Александр Михайлович, который решил прийти мне на выручку. — Вам вредно кричать. И вообще, вам же вернули сумочку в целости и сохранности.
— Это еще надо доказать! — упрямо заявила Самойлова, но вдруг затихла и уже совсем другим тоном произнесла: — Только тут какая-то ошибка — не было у меня вашего адреса! Перепутала дамочка…
Она замолчала и, поджав губы, настороженно посмотрела в мою сторону. Если до сих пор мои вопросы носили несколько умозрительный и отчасти надуманный характер, то теперь у них появился совершенно реальный и весьма ощутимый подтекст. Татьяна Михайловна что-то от нас скрывала, и мне очень хотелось бы знать, что именно.
В самом деле, бумажку с адресом я видела своими глазами, вместе с сумочкой возвращала ее владелице — не Кружков же ее подкинул! На месте Татьяны Михайловны я не стала бы отрицать очевидное, разве что в том случае, если бы адрес действительно подбросили, но кому и зачем это было нужно?
Между тем Григорович нерешительно посмотрел на меня, явно сбитый с толку уверенным тоном Татьяны Михайловны. Она же сама вдруг состроила плаксивую мину и, обращаясь к своему доктору, пожаловалась, что плохо себя чувствует. Это был недвусмысленный намек на то, что нам пора закругляться. Однако я рассчитывала на снисходительность Александра Михайловича и потому рискнула продолжить.
— Как же так, Татьяна Михайловна! — с упреком сказала я. — Эту записку я сама видела. Не хотите же вы сказать, что я могла все это выдумать? Ради чего?
— А я откуда знаю, ради чего ты вокруг меня крутишься? — нелюбезно буркнула Самойлова. — Может, ты виды какие имеешь — откуда я знаю? А записку ты выдумала. Не было ее. Можешь хоть сейчас проверить. Вон она, сумочка, в тумбочке лежит. Пошарься, если хочешь. Тебе не привыкать!
И этот выпад я решила пропустить мимо ушей. Меня больше поразило неожиданное равнодушие хозяйки к своему имуществу, над которым она совсем недавно буквально тряслась. Это могло означать только одно: все дело было именно в той записке, которой сейчас наверняка в сумочке не было! Не стоило даже и проверять.
Однако Арнольд Львович не захотел упустить предоставившуюся возможность. Он быстро шагнул к тумбочке, пробормотав извиняющимся тоном:
— Если позволите, я взгляну!..
— Смотри-смотри! — проворчала Самойлова, торжествующе уставившись в потолок. — Много всех тут, халявщиков!
Коренастый Григорович дернул от досады щекой, но смолчал. Заглянув в тумбочку, он достал сумку, открыл ее и осмотрел содержимое. Затем застегнул замок и аккуратно положил сумку на место.
— Прошу прощения! — произнес он, оборачиваясь. — В самом деле, никакой записки нет. Но вы уверены, что ее и раньше не было?
— Покою мне нет! — жалобно проговорила Самойлова, и ее глаза налились слезами. — Мало того, что косточки все переломаны, так тут еще садисты измываются! В какой другой больнице такое позволяется? Надо бы мне жалобу написать, да рука не действует… Ну, ничего, я все равно на вас управу найду, не надейтесь!
На лице Григоровича появилось выражение испуга.
— Еще раз приношу свои извинения за беспокойство! — поспешно сказал он. — Не сердитесь, ради бога, Татьяна Михайловна! И поскорее выздоравливайте!
— Ишь ты, здоровье мое его интересует! — скорбно пропела Татьяна Михайловна. — Кабы интересовало, в палату ко мне не вламывался бы и по тумбочкам не рыскал! Совесть люди совсем потеряли!
Арнольд Львович изменился в лице, резко махнул рукой и, ни на кого не глядя, порывистым шагом вышел из палаты. Александр Михайлович, однако, ничуть не смутился. Он подмигнул мне и сурово сказал Татьяне Михайловне:
— А я, между прочим, предупреждал: не хранить ценные вещи в тумбочке! Вы не послушались, а теперь претензии предъявляете! А если я завтра к вам соседей подложу?
Эта идея поразила Самойлову в самое сердце. Она приподняла голову и испуганно спросила:
— Каких соседей, доктор?
— Обыкновенных, — пожал плечами Александр Михайлович. — Пациентов, другими словами. Поступают больные, а вы одна всю площадь занимаете…
— А может, их в какое другое место? — льстиво спросила Самойлова. — Мне ведь и без того тяжко — ночами спать не могу. А тут соседи — храпеть еще, чего доброго, будут…
— Ну ладно, там посмотрим, — сжалился доктор. — Только вы тоже ведите себя соответственно!
— А я что? — покорно откликнулась Татьяна Михайловна. — Я всегда навстречу. Меня что просят, то и делаю. Вон дамочке чего-то мерещится, так я ей не перечу. Ваши указания все выполняю, доктор.
— Ну, хорошо, — кивнул Александр Михайлович. — Отдыхайте пока. Скоро процедуры начнутся. А мы пойдем.
Он опять-таки исхитрился взять меня под ручку, и таким манером мы продефилировали до середины коридора. Александра Михайловича, похоже, нисколько не интересовало, чего я, собственно, ищу в его отделении, но он был настроен со мной поболтать и трещал, не переставая.
Меня же все больше одолевало беспокойство. Нужно было сосредоточиться и хорошенько подумать, чтобы решить, что же все-таки произошло. У меня имелись вопросы и к адвокату Григоровичу, но тот, похоже, уже ушел. Еще не хватало, чтобы он подумал, будто я его разыгрываю.
Догонять Арнольда Львовича было уже поздно, поэтому я решила уточнить кое-что у доктора. Прервав его треп, я спросила:
— Скажите, Александр Михайлович, после моего прихода кто еще навещал Самойлову?
Врач посмотрел на меня и сказал с улыбкой:
— Скажите, Александр Михайлович, после моего прихода кто еще навещал Самойлову?
Врач посмотрел на меня и сказал с улыбкой:
— Да навещал кто-то… Честно говоря, я за этим не слежу. Но можно поспрашивать у медсестер. Правда, они вряд ли много вам скажут: для нас посетители все на одно лицо. А что — что-нибудь случилось?
— Наверное, в истории болезни записано, где Самойлова работает? — проигнорировав слова доктора, поинтересовалась я. — Можно это узнать?
— Для вас всегда пожалуйста! — с энтузиазмом произнес Александр Михайлович. — Сейчас спросим у Валюши.
Он направился к столу дежурной медсестры, за спиной у которой в ячейках картотеки были разложены по алфавиту пухлые рукописи историй болезни.
— Валюша, — весело попросил Александр Михайлович, — ну-ка, пошукай нам Самойлову, золотко!
Полненькая белобрысая Валюша, почти не глядя, протянула руку и жестом фокусника извлекла нужную рукопись.
— Что вас интересует, Александр Михайлович? — деловито спросила она.
— Что там у нее записано в графе «работа»? — осведомился доктор.
— Второй хлебозавод, — прочла медсестра. — Бухгалтер. Что-нибудь еще, Александр Михайлович?
Доктор вопросительно посмотрел на меня. Я покачала головой и обратилась к медсестре:
— Валя, скажите, кто-нибудь навещал Самойлову в эти дни?
Девушка задумалась и не слишком уверенно сказала:
— Да вроде никто не навещал. В первые дни приходил кто-то, а потом как отрезало. Наверное, одинокая…
— А уточнить это можно? — поинтересовалась я.
Медсестра бросила озабоченный взгляд на Александра Михайловича.
— У девчонок можно поспрашивать, — полуутвердительно сказала она. — Только за один день не получится, наверное: все же в разных сменах.
Александр Михайлович ободряюще мне улыбнулся и заявил:
— Сделаем все возможное! Денька через три информация будет готова! — и добавил со значением: — И у вас появится повод еще раз заглянуть в нашу богадельню, да?
— Да, наверное, — согласилась я. — Пожалуйста, позвоните мне, когда что-то выясните, — и я протянула Александру Михайловичу свою визитную карточку.
Он с интересом на нее взглянул и отреагировал очень бурно:
— Вот не ожидал! Так вы, значит, пресса? Очень приятно! Слышишь, Валюша, про нас скоро в газете напишут!
Девушка не слишком одобрительно посмотрела на него — по ее мнению, симпатичный доктор чересчур много уделял внимания посторонним женщинам — и сухо сказала:
— Александр Михайлович, Зина просила посмотреть Петрова из десятой палаты. У него опять температура подскочила.
— Сделаем! — немедленно откликнулся Александр Михайлович, сразу становясь серьезным. Затем, разведя руками, он обратился ко мне: — Извините, служба! Но я вам обязательно позвоню, обещаю!
Он все-таки галантно проводил меня до дверей отделения и пожелал удачи. Я бы предпочла, чтобы бог послал мне разума разобраться во всей этой темной истории с адвокатом, бухгалтером и исчезнувшей запиской. Несомненно, что-то здесь было нечисто, но мне никак не удавалось понять — что.
Решив, что пришла пора вынести это дело на общее обсуждение, я поехала в редакцию.
Глава 5
В моем кабинете собрались все сотрудники нашего немногочисленного коллектива: мой заместитель Сергей Иванович Кряжимский, фотограф Виктор, семнадцатилетний Ромка, исполняющий обязанности курьера, Маринка и, естественно, я.
Маринка сварила великолепный кофе на всех, и коллеги с дымящимися чашечками в руках выжидающе поглядывали в мою сторону в надежде услышать что-то экстраординарное. Но я и сама не была уверена в том, представляет ли моя информация реальную ценность, и сразу же честно об этом предупредила.
Коллеги отнеслись ко мне снисходительно и предложили перейти от предисловий к сути дела. Тогда я рассказала во всех подробностях, каким образом познакомилась с гражданкой Самойловой и какие сомнения меня одолевают. Когда рассказ подошел к концу, я сделала небольшое пояснение:
— Боюсь, что профессиональная привычка искать повсюду преступный умысел сыграла со мной злую шутку, и теперь я пытаюсь записать в преступники невинного человека, хотя, кроме туманных подозрений, у меня ничего нет. Поэтому мне хочется выслушать ваше непредвзятое мнение, которое было бы основано только на фактах. Хорошо, что никто из вас не сталкивался с объектом моих подозрений, потому что, откровенно говоря, гражданка Самойлова — человек достаточно неприятный и расположения к себе не вызывает… Так что вы обо всем этом думаете?
Коллеги в ответ на это только озадаченно переглядывались. Наконец заговорил Сергей Иванович Кряжимский. Обычно он, как самый старый и опытный сотрудник, высказывался последним, но теперь, видя, что остальные находятся в затруднении, решил взять инициативу на себя. Говорил он, как всегда, витиевато и обстоятельно, выстраивая факты в логическую цепочку.
— Позвольте, я выскажу свое мнение, Ольга Юрьевна! — начал он. — Во-первых, мне понятны ваши сомнения, поскольку они хорошо знакомы и мне самому, и, думаю, любому из нас. Профессия на каждого накладывает отпечаток, и, в той или иной степени, каждый из нас склонен искать, как говорится, черную кошку в темной комнате, где ее, возможно, и нет… Наверное, эта избыточная подозрительность может показаться со стороны неоправданной и смешной. Но у медали есть и другая сторона. Именно эту сторону называют интуицией. Интуиция не возникает на пустом месте, поверьте мне! Она складывается по крупинке на основании профессионального и жизненного опыта — это не простые догадки и озарения. Наверное, все могут привести пример, когда интуиция указывала правильный путь, верно? Поэтому я склонен относиться серьезно к тому, что подсказывает интуиция. То же самое и в данном случае. Ведь подозрения у Ольги Юрьевны появились отнюдь не потому, что ей не понравилась личность незнакомой женщины. Эти подозрения возникли на основе интуитивного анализа фактов. Давайте же пристальнее рассмотрим эти факты.
Что мы имеем? Во-первых, преступление — ограблена квартира адвоката Григоровича. Преступник неизвестен. Также неизвестно, кто навел его на эту квартиру. Во-вторых, появляется женщина, в сумочке которой обнаруживается адрес адвоката. Сам факт ничем не примечателен, но прошу обратить внимание, что адвокат незнаком с этой женщиной и она, похоже, его тоже не знает. Тем не менее зачем-то хранит у себя его адрес.
— К тому же Григорович сейчас не практикует, — вставила я.
— Это представляется мне не столь существенным, — заметил Кряжимский. — Гораздо важнее то, что к этому времени адвокат уехал из города вместе с семьей. В квартире никого нет… Кстати, вы обратили внимание, Ольга Юрьевна, как выглядел листок бумаги с адресом — он был потрепан или…
— Нет, бумага была совсем свежей, — сказала я. — Не похоже, чтобы ее долго таскали в сумочке.
— Вот видите! — обрадовался Кряжимский. — Итак, адвокат уехал, а женщина, которая с ним незнакома, кладет в сумочку записку с его адресом и ночью идет на другой конец города, где ее неожиданно сбивает машина…
— Машина, кажется, здесь ни при чем, — сказала я. — Это некий посторонний элемент — эдакий дух из машины, извините за каламбур.
— Возможно, — откликнулся Кряжимский. — Но было бы неплохо побеседовать с водителем, совершившим наезд. Подозреваю, что нам удалось бы узнать кое-что интересное. К сожалению, вряд ли это представляется возможным — скорее всего, водитель находится в заключении…
— Можно попробовать, — сказала я. — Обратиться прямо к начальнику УВД — надеюсь, он не откажет нам в таком пустяке.
— Хорошо, пока вынесем водителя за скобки, — наклонил голову Кряжимский. — Посмотрим пристальнее на женщину. С тяжелыми травмами она попадает в больницу, но тем не менее находит в себе силы переживать за старенькую сумку, в которой самое ценное — паспорт, не так ли? Пожалуй, немного странно для человека, прикованного к постели, вы не находите?
— Разные бывают чудаки, — заметила философски Маринка.
— Это верно, — согласился Кряжимский. — Но обратите внимание: проходит неделя, и женщина уже гораздо спокойнее относится к своему имуществу — она больше не прижимает сумочку к сердцу и даже позволяет ее осматривать постороннему человеку. Что же изменилось за эту неделю, спрашиваю я. А вот что: записка с адресом адвоката исчезла из сумочки, а адвокат был ограблен.
— Значит, вы тоже видите связь между этими событиями? — спросила я.
— А как же не видеть, дорогая Ольга Юрьевна! — с чувством сказал Кряжимский. — По-моему, это просто очевидный факт! И в его пользу говорит то обстоятельство, что, избавившись от листка с адресом, женщина стала весьма бурно реагировать на любые упоминания о нем. Не было адреса — и все тут! Лежа в палате, она не могла знать, что адвоката ограбили. Почему же такая реакция? Остается одно: она заранее обо всем знала.