– Прости, мама, я дурак! Слишком поторопился… Не надо было пока говорить об этом… Папа, наверное, имел в виду другое… Если бы ты встретила кого-то, но боялась бы оскорбить память отца… Прости, прости!
– Да ничего страшного… Просто немножко глупо в такой ситуации… – горько улыбнулась она. – Но это простительно в твоем возрасте.
Она обняла сына, поцеловала.
– А все-таки хорошо, что ты мне это рассказал. Это значит, что ты сын своего отца. И в моей нынешней жизни это, наверное, главное. Ну все, хватит пафоса, мы в конце концов на курорте, тут пафос как-то неуместен. Беги, купайся, играй в пинг-понг, занимайся своими делами. А я обещаю больше не плакать. И благодарить судьбу за то, что у меня был такой муж и есть такой сын. Вот, я опять сбилась на пафос. Короче, катись отсюда.
– А ты?
– Я не пропаду.
– Может, пойдем обедать к Керкире?
– Иди один, я даже думать о еде сейчас не могу. А хочешь, возьми машину, поезжай куда-нибудь.
– Да нет, я схожу пообедаю, вернусь и мы с тобой сыграем в пинг-понг. Тут хорошие столы.
– Если не будет ветра.
– Ладно, если не будет ветра.
В десяти минутах ходьбы от отеля, у самой дороги находился маленький ресторанчик «Керкира».
Поначалу все приезжие думали, что он назван так в честь столицы острова, но на самом деле Керкирой звали хозяйку, добродушнейшую крашеную перекисью женщину лет сорока пяти. У нее всегда было вкусно, уютно и очень недорого, а потому немногочисленные столики никогда не пустовали. Петя был в восторге от тамошней еды, особенно ему нравился белый хлеб, который хозяйка ставила на стол горячим. От хлеба шел такой аромат, что кружилась голова и текли слюнки. Петя уже заранее предвкушал, как намажет маслом ломтик. Но как назло все столики были заняты.
– Петя! – окликнул его кто-то.
– Здрасьте, Родион Николаич! Вы один? К вам можно?
– Конечно, садись. Очень рад, одному обедать тоскливо.
– Спасибо. А где же ваши друзья?
– Поехали в город, а мне неохота. Они будут таскаться по магазинам. Я бы им только мешал. А где же твоя мама?
– У мамы нет аппетита.
– Твоя мама удивительно красивая женщина.
– Да. Это правда, – с гордостью отозвался Петя.
Оба смущенно замолчали.
Первым преодолел смущение Родион Николаевич.
– Петя, скажи, вы живете в Германии?
– Да. Я в Германии родился.
– Однако отлично говоришь по-русски.
– Да, отец настаивал, чтобы я дома всегда говорил по-русски.
– А ты был в России?
– Нет, ни разу, хотя очень хотел. Но отец говорил: вырастешь, поедешь сам.
– Разве ты еще не вырос? – улыбнулся Родион Николаевич. – Приезжай в Москву, знаешь, какие у нас девушки? Нигде больше таких нет.
– Да, наверное, если судить по маме…
– Петя, а твой отец русский?
– Наполовину, а наполовину немец, но родился и вырос в России.
– А ты учишься?
– Да, в техническом университете.
– И кем собираешься быть?
– Собираюсь строить мосты, как отец.
– О, серьезная профессия.
– А вы кто по специальности?
– Я журналист. А мама? Мама тоже из России? И тоже давно не была там?
– Да…
– Петя, ты не удивляйся, что я спрашиваю… Мне… мне ужасно нравится твоя мама…
– А я заметил, – широко улыбнулся Петя.
– Тебе это неприятно?
– Наоборот. Мама осталась одна, ей плохо. Знаете, каких трудов мне стоило вытащить ее сюда… Она любит теплое море… Они с отцом при первой же возможности уезжали куда-нибудь к теплому морю… Родион Николаевич, это вы подарили маме розу в вазочке?
– Я, – покраснел вдруг Родион.
Хороший мужик, подумал Петя.
1987 год
Платон ворвался в квартиру веселый, заросший бородой, загорелый.
– Мама! Мамочка, я вернулся!
– Ох, Тоник, какой ты красивый!
– Мам, я голодный, как сто волков!
– Ступай в душ и приходи на кухню.
Через десять минут он уже уплетал приготовленный матерью завтрак, весело сверкая глазами. Мать сидела напротив, подперев рукой щеку, и с грустью глядела на своего любимчика. У него вдруг кусок застрял в горле.
– Мама, что-то случилось? С отцом?
– Нет-нет, с нами все в порядке… Тоник, я хочу сразу тебе сказать… Чтобы… Одним словом, на днях приходила Ева…
– Ева? Приходила к тебе? Она что, залетела? – вдруг испугался он.
– Нет, Бог миловал.
– У нее что-то стряслось?
– Тоник, ты можешь выслушать, не перебивая?
– Слушаю, мама.
– Тоничек, она сказала, что… Что у вас ничего не получится… Что она… Что у нее другой…
– Что за бред? И почему об этом надо сообщать тебе? Ничего не понимаю!
– Она принесла все мои подарки назад. Поблагодарила за доброе отношение, сказала, что ничего не нужно, ни ремонта, ни поездки в Крым… Однако, вполне порядочная девочка…
Платон с досады стукнул кулаком по столу, да так, что фарфоровая крышка от масленки подпрыгнула и слетела на пол.
– Тоник! – поморщилась мать.
– Извини, мама, но я не понимаю…
– Чего ты не понимаешь? Что девушка влюбилась в другого? Такое случается, сын. Правда, я не понимаю, какого рожна ей надо? Мы хорошо отнеслись к ней, ты молодой, красивый, перспективный, из состоятельной семьи… И означает ее поступок только одно – она просто дура. А у меня, честно говоря, камень с души свалился. Все-таки мать в Израиле… Как-то мне спокойнее стало. А девушку ты себе в два счета найдешь. Только уж постарайся выбрать из нашего круга, меньше проблем. И не вздумай впадать в депрессию, твоя Ева того не стоит.
– Так я и знал… не надо мне было ехать с ребятами…
– Тоник, что за глупости, если она нашла другого?
– Но почему, мама?
– Тоничек, ну откуда же мне знать? Может, он в постели больше ей подходит…
Платону кровь бросилась в лицо. Ничего хуже мать сказать не могла. Ревность, обида, оскорбленное чувство собственника буквально душили его.
– Нет, мама, я не верю! Тут что-то не то… И я это выясню! Прямо сейчас!
– Тоник, это, конечно, твое право, но не советую!
– Мама, я уже большой мальчик! И я хочу понять!
– Тогда сбрей бороду. Без бороды ты куда лучше!
– Думаешь?
– Уверена!
По дороге к Еве Платон решил, что сделает вид, будто ничего не знает. Просто заявится к ней без предупреждения. Пусть она сама ему все скажет, а то мало ли… Он вдруг заподозрил родителей в заговоре против Евы. Мол, он гордый и не поедет дознаваться… Что-то подобное они проделали когда-то со старшим братом. Недаром тот ушел из дому и скитается невесть где… Но он не позволит… Хотя мама ведь не возражала, когда он заявил, что поедет к Еве. А может, они сами подсунули Еве какого-то парня и тот сумел ее отвлечь? В их кругу подобные штуки практиковались. Высокопоставленные мамаши и папаши часто ничем не брезговали, чтобы не допустить мезальянса… Он вспомнил Инку, одноклассницу, которая влюбилась в сына простого шофера. Кончилась история тем, что паренька спровоцировали на драку, а потом посадили на три года. Инка билась головой об стенку, рыдала, потом выскочила замуж за сына посла, а через год покончила с собой, выбросилась из окна… Подходя к подъезду Евиной пятиэтажки, он был уже уверен в правильности своей догадки. Но нет, дорогие предки, со мной этот номер не прохиляет! Взбежав на третий этаж, он сразу увидел, что дверь квартиры приоткрыта. Оттуда пахло краской.
– Ева! Евочка, я приехал!
В крохотную прихожую выглянул немолодой мужик в шапке из газеты на седой голове.
– Вы к кому? – осведомился он, как-то весело глядя на Платона.
– К Еве. Она дома?
– Нету ее.
– А где она?
– По делам ушла. Мне она не докладывается.
– Отец, а ты что тут делаешь?
– Ремонт, сынок, сам что ли не видишь?
– Да вижу… А я могу подождать?
– А где тут ждать? Вон разгром какой… Да и вообще, откуда я знаю, кто ты и откуда.
– Я Евин жених.
– Ах жених? Странно. Вообще-то у нее другой жених…
Платон побледнел.
– Другой? – упавшим голосом переспросил он.
– Другой, другой.
– А ты откуда знаешь?
– А я, сынок, родственник жениха-то… А что, тебя в известность не поставили? Уж извини, сынок…
– Сука! – выдавил Платон и опрометью бросился вон из квартиры.
Сумасшедшая девчонка, предпочла меня этому красавцу. Счастье и безмерная гордость переполняли Георгия Иваныча.
– Жень, ты будешь у меня свидетельницей?
– Свидетельницей? На свадьбе? – ошалела Женька.
– Ну да!
– Буду, конечно, буду! Слава богу, Ева! А где свадьба-то? В «Праге»? Ох, надо чего-то с платьем придумать, а то там такая публика будет, может, и я отхвачу себе богатенького, – заверещала Женька, только вчера вернувшаяся из Херсона, где гостила у родственников.
– Жень, никакой свадьбы…
– Как это?
– Денег нет.
– А родичи что, такие жлобяры?
– Жень, ты даже не спросила, кто жених, – засмеялась Ева, страшно довольная произведенным эффектом.
– Как это? Разве не Платон?
– Не-а.
– Ну ты даешь! А кто же?
– Георгий Иванович.
– Ну ты даешь! А кто же?
– Георгий Иванович.
– Какой Георгий Иванович? – обалдело переспросила Женя.
– Помнишь, я зимой к бабке ездила?
– Тот зэк что ли?
– Именно.
– Мама родная! Ты совсем спятила? Он же старый и бедный, сама говоришь… Ева, ты вообще-то в своем уме?
– Женька, я такая счастливая! Я так его люблю и он меня…
– Ну ни фига себе… А его что, отпустили из ссылки?
– Да.
– Дела…
– Женька, ты не представляешь, какой он…
– Ты с ним спишь?
– А то!
– И как?
– Жень, я даже вообразить себе не могла, что так может быть… С Тоником я просто терпела и все, а с Иванычем…
У Евы сделались такие глаза, что Женя невольно вздрогнула, словно увидела что-то неприличное.
– Но он же старый!
– Ха!
– И вы чего, заявление уже подали?
– Да! И он уже переехал ко мне… Из Ленинграда. И сейчас делает ремонт…
– Сам?
– Да, у него золотые руки, он все умеет…
– Я уж вижу по глазам, что все умеет, особенно в койке, да?
Ева залилась таким румянцем, что Женька даже смутилась.
– Что, так классно трахается? – едва слышно прошептала она.
– Я не буду про это говорить! – вдруг заявила Ева. – Это никого не касается.
– Ну ты и свинюга!
– Какая есть! – отрезала Ева. – Короче, ты будешь свидетельницей?
– Конечно буду! И что, совсем ничего праздновать не станете?
– Нет! Мы сразу к бабушке уедем! Поживем там недельку и домой.
– Да, Евка, надо же как бывает…
– Ты о чем?
– Был у тебя жених, молодой, красивый, богатый, в Крым собирались… А теперь старый, бедный и в глушь… Бывает, но редко…
– Я люблю его.
– Вот я и говорю… А когда свадьба-то?
– Девятнадцатого. А уедем двадцатого.
– А учиться-то дальше будешь?
– Конечно. Иваныч первого на работу выходит. На стройку.
– Ошизеть! Тоник где работает? Напомни!
– Да иди ты! – засмеялась Ева. – Я, Женька, самая счастливая на свете. А ты все Тоник, Тоник… Не нужен он мне тыщу лет.
До свадьбы оставалась неделя. Ремонт в квартире был окончен. За две недели Георгий Иванович сотворил настоящее чудо. Все сверкало свежей краской и лаком. Ева сшила новые занавески из пестрого ситчика, большой рулон которого лежал на антресолях, купленный когда-то давно матерью. Из него же Ева сделала подушки на старенькие стулья, скатерку на обшарпанный стол. Ах, как ей нравилось ее жилище! Но главное – Георгий Иванович! Он словно сбросил с себя какой-то груз. Распрямились плечи, голубые глаза сверкали весельем. Это был совсем другой человек. А уж как похорошела сама Ева!
Но однажды, за пять дней до свадьбы, она затеяла большую стирку, благо накануне включили, наконец, горячую воду. В крохотной ванной было уже нестерпимо жарко, Ева вдруг пошатнулась и едва не упала. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Ее вырвало. После этого стало легче. Неужто залетела? Она перевела дух. Ох, некстати! Надо завтра же сбегать к врачу. Если бог даст обойдется, нужно во что бы то ни стало поставить спираль. Иванычу она ничего пока не сказала. Да и не может этого быть. Рано еще.
На другой день она пошла в женскую консультацию.
– Поздравляю, вы беременны, – сказала старая врачиха.
– А какой срок?
– Примерно десять недель.
– Не может быть…
– Дорогая моя, я как правило, в таких вещах не ошибаюсь.
Ева была в отчаянии. Это ребенок Платона…
– Пожалуйста, напишите мне направление на аборт!
– Начинается! А ты, дуреха, понимаешь, что первый аборт это опасно?
– Для кого? Для меня? Ну и черт со мной! Да не нужен мне ребенок от этого…
– У тебя теперь другой, что ли?
– Да, другой, я люблю его…
– Ах, девочка, что ж ты так быстро-то всё? Один, другой. Первому тоже небось по любви давала?
– Доктор, пожалуйста, я вас умоляю… У меня в пятницу свадьба…
– Ладно, вот тебе направление, но уйди с глаз долой. Надоели вы мне. Даете направо и налево, а потом канючите тут…
– Спасибо, спасибо вам, – заливаясь слезами пролепетала Ева.
По дороге к дому она лихорадочно думала, как же ей быть, под каким предлогом лечь в больницу? Там, конечно, долго держать не будут, хотя кто знает… На обезболивание у нее денег нет… Ничего, вытерплю, хотя, говорят, боль адская, но другие же терпят… А как неохота врать…
Слезы душили ее. Она уже подходила к дому, когда кто-то схватил ее за плечо.
– Попалась!
Иваныч. Веселый, радостный.
– Ева! Что случилось, почему ты плачешь? Девочка моя, что с тобой? Идем скорее, что на улице рыдать? Пошли! – Он потянул ее к подъезду. И только закрыв за собой дверь квартиры, схватил в объятия.
– Ева, маленькая моя, что? Тебя кто-то обидел? Что стряслось? Ну скажи мне, я помогу, ну, хватит плакать. А то я тоже начну реветь, куда это годится?
– Иваныч, я не знала… ей богу, только вчера первый раз заподозрила… я не хотела… Я сделаю аборт, только не бросай меня, я тебя так люблю, я без тебя умру… У меня вот и направление уже есть… Не беспокойся, я ж не виновата, что встретила его раньше… А люблю тебя одного…
Наконец до него дошел смысл сказанного.
– Ты что, беременна?
– Ну да. Но…
– От него беременна?
– Да, но…
– Ну вот что… Никаких абортов. И никакого Платона. Это будет наш ребенок, мой, понимаешь? И я клянусь, что буду любить его, как своего. Дело ведь не в том, кто биологический отец. Главное, кто его вырастит. А я его выращу. И буду любить как самого своего. И потом ты мне еще родишь, правда?
– Иваныч… ты… ты самый лучший, я люблю только тебя… И мне так больно, что я… Что он был у меня, я его не любила, и никогда не хотела…
– Да брось ты о нем! Не было его! Понимаешь, не было! И потом ребенок от него будет очень красивый, а от меня – это еще большой вопрос… Все к лучшему, глупая девочка.
– А ты откуда знаешь, что он красивый?
– А он тут приходил как-то.
– И что?
– Да ничего. Поглядел я на него и подумал, а Евка-то моя дурища, такого роскошного парня на меня променяла.
– А что ты ему сказал?
– Да ничего, он меня просто за маляра принял. А я глянул на него и загордился.
– Иваныч, родненький мой, я люблю тебя как… Ненормальная… я даже просто подумать не могу, что было бы, если б я тебя в метро не увидела. Я бы всю жизнь несчастная была… А сегодня как мне сказали, какой у меня срок… Думала с ума сойду, если ты меня бросишь…
– Не дождешься! Я же в конце концов знал, что у тебя парень есть, так что ж теперь… Я люблю тебя. И тоже иногда думаю, что, если б я тогда тебя не дождался… От одной мысли плохо делается…
– Знаешь, Иваныч, у нас в ЗАГСах говорят всякую фигню, когда поздравляют, а в заграничном кино так красиво… В горе и в радости, в болезнях там и вообще, так я тебе заранее скажу – обещаю любить тебя всегда, в горе и в радости, здорового и больного, до гробовой доски… Вот!
Он засмеялся, прижал ее к себе, стал целовать в волосы, и она не видела, что на глазах у него были слезы.
2007 год
После ужина Родион с Олегом ходили гулять. Они шли, лениво перебрасываясь какими-то необязательными фразами, наслаждаясь свежим морским воздухом и умением молчать рядом друг с другом. Родион думал о Лали. Кажется, я ей все-таки нравлюсь, во всяком случае, когда утром еще до завтрака мы столкнулись на пустынном пляже, она улыбнулась как-то ласково и вошла в воду вместе со мной и мы поплыли к буйкам, а потом довольно долго болтали о какой-то чепухе, повиснув на тросе. Родион говорил, как ему нравится Петя, какой это умный и добрый парень. Она радовалась. Какой матери не доставит удовольствия подобный разговор. А после завтрака он увидел, как Лали с сыном играли в пинг-понг, подошел, сыграл партию с выигравшим у матери Петькой…
– Ну что, дружище, не клеится роман? – прервал его мысли Олег.
– Терпение в данном случае залог успеха.
– Но курортного романа явно не будет.
– А мне и не надо.
– Ой, врешь.
– Нет, Олег, я понял, что она мне нужна не на пересып, она мне просто нужна. Улавливаешь разницу?
– Но она живет в другой стране.
– Слава богу, сейчас это не препятствие.
– И ты готов ради этой практически незнакомой бабенки пожертвовать своей пресловутой свободой?
– А черта ли мне в этой свободе, если у меня будет такая женщина?
– Да, друг, ты влип. Я, правда, только увидев ее, понял, что она тебе понравится, но не настолько же…
– Я и сам от себя не ожидал… Знаешь, смешно в моем возрасте и с моим опытом, но когда я ее вижу, у меня перехватывает дыхание. Глупо, да?
– И ты не сделал даже попытки…
– Нет. Я боюсь…
– Боишься? Ну и ну! А чего боишься? Что отошьет?
– Нет. Боюсь обидеть, боюсь показаться наглецом, мужланом…
– Да может, она только этого и ждет? Она женщина в самом соку, муж умер…
– Нет. Я уверен, что все не так. Нахрапом тут ничего не добьешься. Только терпением…
– И у тебя оно есть?
– Представь себе. Цель оправдывает средства.
– И какая у тебя цель?