При мысли о матери слезы негодования и злой обиды вскипели на глазах у юноши, и горькие рыдания подкатили к самому горлу. Нет, он не сможет ей этого простить! Уж лучше бы и вовсе не было у него никакого отца, или пусть бы и был он – такой, каким он был, – да только без этой героической лжи, без поэтического обмана! Сережа подхватил с земли палку и принялся яростно стегать ею траву у дороги, пытаясь таким образом выплеснуть свое горе и разочарование. К дому он подошел с черной, словно обуглившейся душой. Александра Матвеевна, встретив сына на пороге, испуганно спросила – отчего его так долго не было, и почему у него такой расстроенный вид? Сережа насилу сдержался, чтобы прямо у порога не выплеснуть на мать свою обиду, и медленно, немногословно поведал ей о своей встрече с Гнедиными, умолчав пока что о главном.
– Гнедины? – переспросила Желтовская, и Сережа увидел, как она сразу же напряглась и застыла. Она ожидала удара, удара от него, своего единственного ненаглядного сына, ради которого она и сочинила эту нелепую сказку.
Сережа молча ждал. Светлые милые кудри матери, которые он так любил наматывать на указательный палец, показались ему почему-то смешными, не подходящими ей по возрасту. И она вдруг показалась ему не элегантной, изысканной дамой, какой он привык ее воспринимать, а жалкой, несчастной, одинокой… Волна боли охватила все его существо, боли и любви. Юноша проглотил заранее заготовленные им злые слова.
– Гнедины… Ну да, ну да, были Гнедины, – каким-то бесцветным голосом произнесла Александра Матвеевна и медленно пошла к себе.
– Сергей Вацлавович! – послышался встревоженный голос Киреевой.
Молодой человек вздрогнул. Его же еще ждет Розалия!
– Вы с ним виделись? Что он? Как он? Что сказал? – Девушка забросала посланца нетерпеливыми вопросами.
Но по его удрученному виду она сразу поняла, что не получит на них столь желанных ответов.
– Розалия Марковна, я не смог толком выполнить ваше поручение и поговорить серьезно с Анатолем. У них гости. Совершенно не представилось возможности переговорить с ним с глазу на глаз.
– Ах, вот что! Дорогие гости пожаловали! Уж не те ли, о которых рассказывала с таким восторгом госпожа Боровицкая? – Глаза девушки сузились.
– Должно быть, они, – понурился Сергей, словно во всем происходящем имелась и доля его вины.
– И барышня приехала? – Розалия подалась вперед всем своим гибким телом.
– Приехала, – последовал ответ, произнесенный печальным тоном.
– Послушайте, Сережа, вы же мой добрый друг. Вы же видели все своими глазами! Как вы полагаете, что сделает Анатоль?
– Полагаю, у него безвыходная ситуация. И родители, и Гнедины ждут от него предложения руки и сердца барышне Гнединой, – еле выдавил Сергей. Впрочем, Розалия и без того уже догадалась о неизбежном течении событий в доме Боровицких.
– Но ведь вы знаете, что он не может, не может этого сделать! – закричала Розалия.
В величайшем возбуждении она вскочила с кровати и лихорадочно заметалась по комнате, беспорядочно напяливая на себя ту одежду, что попадалась ей под руку.
– Что вы намереваетесь делать?! – с ужасом воскликнул Сергей.
– Я намерена явиться к Боровицким и заявить им о своих правах! Я намерена сказать им, что я – законная, венчанная жена Анатолия Боровицкого! А вы пойдете со мной и подтвердите мои слова, так как были нашим свидетелем в церкви! – в отчаянии выкрикнула Розалия и зарыдала.
Сергей застыл на месте. Страшная тайна наконец открылась! В первый раз за эти полтора месяца о ней сказали вслух. Сергей, верный своему слову хранить молчание, никому никогда не проговорился бы, что он был свидетелем на обряде венчания друга. Боровицкий знал, кого позвать! Сережа – человек чести, его хоть режь на куски – ничего не расскажет, раз уж дал слово хранить тайну.
– Разумеется, я пойду с вами. Я пойду с вами хоть на край света! Но только ни к чему идти теперь, уже смеркается. Гнедины уедут завтра, завтра мы и пойдем, все и прояснится! – Сережа ходил следом за Розалией по комнате, подбирая то ее шаль, то ботинок.
– Нет, довольно унижений! Довольно с меня этих отвратительных тайн! Все должно встать на свои места! Идемте сейчас же!
Она шагнула к порогу комнаты и вдруг замерла.
– Сережа! – она развернулась к юноше с широко раскрытыми от страха глазами. – Сережа, голубчик, я только теперь все поняла! Церковь сгорела, а с нею – и наши бумаги о венчании! Копии ведь не у меня, а у него! Зачем, зачем он повел меня по самому краю водопада, знал ведь, где я оступлюсь в темноте! Он ведь отошел на шаг или два, когда я упала с обрыва, я ухватиться за него хотела, но не смогла, только воздух руками хватала! Упала, оступилась – и все, концы в воду! Нет меня, нет священника – не было и венчания… А что вы свидетель, так и вы промолчите, коли новобрачная преставилась! Пусть дорогой друг утешится с новой женой!
– О! Нет! Это слишком ужасная мысль! – только и выдавил Сергей. Но в глубине его души эти догадки уже давно бродили, только он боялся полностью осознать их истинность.
– Да, он точно замыслил убить меня! Теперь я ясно это вижу! – Розалия пошатнулась и уцепилась за крышку комода. Сергей поспешил подставить ей стул, чтобы она не упала.
– Он не сумел побороть свою страсть, он завлек меня, лишил меня воли своими ласками, разжег пожар желания… А потом остыл, понял, что сотворил глупость, что наш брак для него – позор и мезальянс, и можно поймать гораздо более выгодную птицу, чем эта жалкая гувернантка! Но ведь дело сделано? А тут, как нарочно, – пожар в церкви, вот бы и его злополучной тайной жене сгореть или утонуть! И не было ее, и можно снова жениться, пойти к алтарю с юной богатой девушкой. Да только вы, глупый, все испортили, вытащили меня из могилы и смешали все его планы!
– Нет, не думайте так плохо об Анатоле! – пролепетал Сергей, потрясенный ужасными словами Розалии.
– Как же мне жить теперь?! Как я могу любить его, если он целовал меня и желал моей смерти?! Обнимал – и подталкивал к пропасти?!
Выкрикнув эти слова, Розалия вдруг захрипела и затряслась всем телом. Прекрасное лицо ее перекосилось, глаза вылезли из орбит, изо рта пошла пена. Она несколько раз судорожно вздохнула и рухнула на пол. Ее тело изогнулось в конвульсиях и замерло – неподвижно. Сергей, замерев от ужаса, смотрел на девушку: по ее коже стремительно разливалась смертельная бледность…
Все, произошедшее чуть позже, словно смешалось в один долгий тягучий сон. Мать и горничная бессильно метались, суетились вокруг девушки, не будучи в состоянии ей помочь. Сережа, спотыкаясь в темноте из-за переживаний и глубокого отчаяния, побежал за доктором. Доктор, финн, учившийся в Петербурге, спокойный неторопливый человек, выразил некоторое неудовольствие и досаду оттого, что его вырвали из постели и едва ли не бегом поволокли к какой-то припадочной. Он осмотрел больную и заявил Желтовским, что дело плохо и что им следует поскорее сообщить родне барышни о ее неизбежном близком конце. Случай престранный, непонятный, и жизни в этом теле уже почти не осталось – она стремительно утекает прочь. Покидая дом Желтовских, доктор сказал: ежели что-то вдруг переменится – послать за ним. Случай сей, повторил лекарь, в медицине редкий, интересный, непонятный!
Александра Матвеевна уговаривала сына прилечь и отдохнуть. Она вызвалась подежурить у постели больной. Но Сергей отказался наотрез.
– Нет, мамочка. Позволь мне остаться с ней. Уж если ей и суждено уйти теперь, так пусть я буду рядом с ней, пусть ей не будет страшно от одиночества!
– Сережа, может, ты мне все-таки объяснишь, что все это значит? Что кроется за всеми этими разговорами, твоими визитами к Анатолю?
– Позже, мама, не сейчас. К тому же это не моя тайна. Не настаивай!
– Я не понимаю, что за странные недомолвки, тайны, интриги в нашем доме! – с некоторым раздражением произнесла Александра Матвеевна и тотчас прикусила язык, поняв, что сказала лишнее.
– Это наша семейная традиция – сочинять истории и скрывать тайны. Не так ли, маман? Впрочем, и об этом тоже позже поговорим.
Оставшись в комнате в одиночестве – не считая больной, – Сергей опустился на колени у кровати Розалии и взял ее за безжизненную руку. Александра Матвеевна, уходя, прикрутила лампу так, что она едва мерцала. Слабый свет лампы освещал бледное лицо девушки, ее заострившийся нос, темные, сбившиеся набок волосы. Но даже эти явственные признаки надвигающегося небытия не умаляли ее красоты. Наоборот: в ее чертах проступило нечто неведомое, неземное, магическое. Сергей прикоснулся губами к каждому ее пальчику. Так мать на морозе отогревает заледеневшие ручонки ребенка, отдавая им тепло своего дыхания. Вот и он надеялся передать ей часть своей жизни, своего тепла. Он вглядывался в лицо Розалии, и у него перехватывало дух от мысли, что скоро оно исчезнет во мраке могилы и он никогда, никогда не испытает счастья – не ощутит поцелуя этих губ! Он мотнул головой, отгоняя прочь навязчивое желание. Странно: ее губы были еще живые… Розовые, полные. Он наклонился, голова его закружилась, все поплыло перед глазами. Не так он мечтал лобызать ее, не на смертном одре, а среди жарких страстных объятий! Поцелуй был долгим, бесконечно долгим. Если бы он мог отдать в этот миг, в этом поцелуе, Розалии всю свою жизнь, – он сделал бы это с величайшей радостью.
Потом он упал на пол у ее изголовья. Нет, не произошло чуда воскрешения, как в сказке о мертвой царевне. Сережа застонал, почти заскулил из-за нараставшего в душе отчаяния.
– Роза, моя Роза, мой срезанный цветок! Не уходи! Пусть ты принадлежала другому, это для меня не значит ничего! Я люблю тебя, люблю, люблю! Ты – моя жизнь! Не умирай, не покидай меня! Господи! Верни ее! Яви свое чудо, яви свою милость! Она так молода, так прекрасна! Господи! Оставь ее мне! Как я люблю тебя, моя ненаглядная Розалия!
Сережа стенал, стоя на коленях у кровати. Подушка, на которой покоилась ее головка, пропиталась его слезами. Он мял простыни, рвал на себе волосы, метался, как раненое животное. Смерть уже чудилась ему во мраке темных углов комнаты – страшная, зловещая.
Сережа не видел и не слышал ничего. Загреми теперь гром – он и не услышал бы. Один лишь звук значил для него все – дыхание любимой, ее голос. Он не видел и не слышал того, что происходило за порогом комнаты. Александра Матвеевна, закрыв рот руками, чтобы не вскрикнуть ненароком, молча билась головою о косяк, не в силах видеть отчаяние и мучения своего сына.
Уже давно наступила ночь, свет луны едва пробивался сквозь вязкую плотную тьму. Над домом бесшумно, мягко парила чья-то узорчатая тень. Сова плавно кружила над крышей, потом – над неосвещенной дорожкой к калитке. Казалось, она о чем-то раздумывала… Вот она полетела прочь… ан нет – вернулась. И снова – давай порхать! Орбита ее полета становилась все уже и уже. Наконец она устроилась в глубине ветвей, напротив окон, и замерла, уставившись на дом огромными немигающими глазами.
Глава 15
Рассвет еще только набирал силу, когда у дома Желтовских появилась двуколка Боровицких. Горничная слегка подтолкнула измученного ночным бдением Сережу – его под утро сморил сон. Он вскочил как ужаленный, полагая, что последний час Розалии пробил. Но одного взгляда на тело несчастной было достаточно, чтобы понять – ничего не прояснилось. Это и давало призрачную надежду, и продлевало его адские мучения. Заспанная горничная позвала его на улицу, где дожидался человек от Боровицких. Он доставил от Полины Карповны письмо для Александры Матвеевны, а также пакет и коробку для госпожи Киреевой. Сережа одно мгновение колебался, но потом вскрыл пакет на имя гувернантки. В холодной вежливой форме ей отказывали от места, с приложением невыплаченного ранее жалованья. Вероятно, в коробке находились вещи гувернантки.
– Подожди меня, голубчик, – стараясь сохранять спокойствие, попросил юноша. – С тобой поеду, к твоим хозяевам.
Сережа аккуратно отнес посылку в дом и вернулся к двуколке, имея самый решительный вид. Когда он прибыл к Боровицким, там еще все спали.
– А что, гости еще тут? – поинтересовался Сережа у возницы.
– Отъехали вчерась. Почитай, всю ночь гуляли. В гостиницу направились. Я их туда и отвез. А с утра вот – к вам, барыня так приказали. Чтоб с самого утра!
На шум подъехавшей коляски вышел лакей.
– Ступай, скажи молодому барину, что я к нему! – не терпящим возражения тоном приказал Сережа.
Недоумевающий лакей двинулся в комнаты. И что за спешка такая спозаранок? И отчего это не спится молодым господам? Сергей не стал дожидаться его возвращения и почти бегом устремился следом за лакеем. Анатоль спросонья замотал головой и замычал, когда в его спальню ворвался нежданный посетитель.
– Желтовский! Черт бы тебя побрал! В такую рань! Да что такое приключилось? Ты весь белый и трясешься!
Анатоль потянулся и неспешно вылез из широкой постели, натягивая на себя одежду. Его неторопливые, ленивые, спокойные, полные неги и грации движения привели Сергея ярость.
– Спрашиваешь, что приключилось?! Так я тебе отвечу! Пока ты тут почиваешь и резвишься с гостями, Розалия умирает!
– Вот как?! – Анатоль тотчас же вскочил. Его движения приобрели стремительность и уверенность, а глаза расширились, как у хищника, поджидающего добычу. Перехватив этот взор, Сережа застонал:
– Бог мой! Она была права! Права! Ты хотел избавиться от нее, она превратилась в обузу для тебя… Ты замыслил новый брак, более выгодный во всех отношениях! Несчастный случай – как удобно! И впрямь концы в воду! К тому же и документы сгорели, а священник погиб. Ты рассчитал, что я, как твой друг, буду молчать. Но это неправильный расчет! Я не буду молчать, я заставлю тебя ответить за твою подлость!
– Ты рехнулся, Желтовский?! Ты несешь чушь! Я, понятное дело, в твоих и ее глазах – подлец. Но не до такой же степени! Пойми же и ты меня: я в ловушке, но я найду выход. Пусть она немного подождет, все уляжется, все наладится…
– Где ей ждать твоего решения – на том свете? Когда ты признаешь публично ваш брак и перестанешь ее унижать? Сегодня, сию минуту?
– Но ведь ты говоришь, что она совсем плоха… – Анатоль замолк на полуслове – таким страшным стал взгляд Сергея.
– Не надейся, что ее смерть спасет тебя от расплаты! Я ведь еще жив, и я отомщу за ее позор!
– Ах да, разумеется! Ведь ты у нас – сын героя, пламенного борца за свободу человечества! Знаем, знаем о подвигах вашего покойного папеньки! Достойных всяческих похвал и подражания! – зло засмеялся Анатолий, и Сережа понял, что его семейная драма уже успела стать новой местной сплетней.
– Господи! Ты гадок и невыносим! Я ненавижу тебя! Ты мне не друг и не брат! Я убью тебя! – не своим, каким-то чужим, высоким голосом прокричал Сергей.
– Отлично! – Анатоль подскочил на месте от возбуждения и ярости. – Какой прекрасный выход! Все разом и решится! Идем со мной, ты, воплощенное благородство!
Анатоль устремился в кабинет отца. Там, в небольшом изящном бюро, под ключом хранились пистолеты. По иронии судьбы, Ефрем Нестерович именно на этих пистолетах обучал обоих молодых людей владеть оружием. Боровицкий, рыча, принялся ломать ящик, искорежил его, изуродовал, наконец вскрыл и выхватил оружие.
– Нам не надо секундантов, нам никого не надо! Так ведь, Сережа?! Нас сама судьба разведет! Пуля накажет виновного и восстановит справедливость. Смерть же положит конец мучениям совести! Выбирай!
Сергей, не глядя, схватил пистолет, и они выскочили из дома. Как угорелые они пробежали по лесу около версты. Ни коряги, ни ветви деревьев, ни кусты – ничто не остановило юных безумцев. Оказавшись на отдаленной полянке, они быстро разошлись по разные ее стороны. Их разделяло шагов тридцать. Оба неплохо стреляли, и каждый в этот миг понимал, что через мгновение неминуемо свершится убийство. Некоторое время они стояли молча, тяжело дыша и глядя друг на друга. Вокруг них нежилась в утренней росе просыпавшаяся природа, пахло свежей зеленью и цветами… В кустах заливался дрозд… Сколько лет детской дружбы, совместные шалости, прогулки, поездки, задушевные беседы! Все исчезло. Перед внутренним взором юношей стояла она – Розалия.
– По счету «три», – громко и отчетливо произнес Анатоль.
Но на этом воинственный дух его иссяк. Когда он поднял пистолет, его рука предательски задрожала. Сережа, белый, но почти спокойный, тоже поднял руку. Что ж, Розалия умирает, так и ему жить незачем! Только очень маменьку жалко, до слез… Нет, нельзя позволить пролиться этим слезам слабости. Он не трус!
Грянул выстрел. Сильный жар охватил его руку и бок. Толчок – и ужасная боль. Сергей охнул и упал замертво в зеленую траву, в холодную утреннюю росу.
Дрозд испуганно смолк, а когда рассеялся дым и все стихло, снова завел свою веселую трель. Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда!
Александра Матвеевна неподвижно сидела у постели ненавистной гувернантки. Именно – ненавистной! Она поймала себя на мысли, что с нынешнего утра ее чувства к несчастной девушке совершенно переменились. И куда подевался либерализм ее взглядов, широта ее представлений о жизненных устоях, которыми она так гордилась? Против своей воли она становилась второй Полиной Карповой, косной ханжой. Боже милостивый, только подумать – Сережа, ее Сережа, ее краса и гордость, единственная ее надежда, отчаянно влюблен в эту интриганку, ничтожную гувернантку, хищницу, охотницу до выгодных женихов! И какова же она! Нацелилась сразу и на молодого Боровицкого, и на ее сыночка! Ох, как была права кузина, над которой она недавно насмехалась, и как слепа и глупа была она сама, Александра! Прочь пустые разговоры о равенстве, справедливости, женских правах и подобной чепухе! Пусть это относится к кому угодно, но только не касается ее семьи. Сереженька должен стать блестящим адвокатом, состоятельным человеком и жениться на самой достойной невесте! И уж никак не на безродной гувернантке!
Желтовская удрученно вздохнула и подняла голову. Розалия, не мигая, смотрела ей прямо в лицо. Вероятно, на нем отразились все мысли Желтовской. Александра Матвеевна вздрогнула от неожиданности и попыталась изобразить радость оттого, что больная очнулась.
– Слава Богу! А мы уж отчаялись, думали, что вы покинули нас навеки!