– А они, они-то как? – продолжала волноваться Катя.
– А они на плотах отправляются на другой остров, – перевел Валерик. – Ее уже ждут...
– До свидания, Джига-Амига! – улыбнулась Зина.
– До свидания! – закричали все.
– Аста ла виста, амигос!
– Валерик, переведи...
– До свидания, друзья, – вот что она сказала, – послушно перевел Валериан.
Санчес махнул рукой, приглашая всех садиться в самолет.
– Аста ла виста, Джига-Амига! Ты настоящая подруга!
Ребята залезли в гидроплан, уже покачивающийся на кромке воды. Джига-Амига помахала своим друзьям в последний раз и скрылась в джунглях.
Через несколько минут гидроплан мчался по воде, отчаянно ревел мотор, заглушая даже рокот проснувшегося вулкана.
«Только бы удалось взлететь!» – мелькнуло в голове у Зины.
Они с друзьями сидели в тесном салоне, взявшись за руки. Наверное, каждый из детей думал о том же.
Р-раз! – и гидроплан оторвался от воды.
– Ураа! – дружно заорали все и захлопали в ладоши.
* * *...Через несколько часов гидроплан приземлился в одной из бухт материка. На берегу их встречали журналисты: весь мир знал, что во время урагана пропала группа детей. Все радовались их чудесному спасению.
Утром дети из России были уже в главном аэропорту, где их ждали измученные, но счастливые родители. А пилота Санчеса – его сын Рауль.
Все страшно радовались, а некоторые даже плакали.
– Больше никуда с тобой не поеду! – вопила тетя Лауры, изо всех сил обнимая свою потерянную и вновь найденную племянницу. – Столько переживаний, столько страданий пришлось мне пережить... Я похудела на целых пять килограмм! Все, хватит! Пусть твои родители занимаются тобой!
– Тетя, ты меня задушишь! – едва смогла пропищать Лаура.
– Лаура, детка, а где твой любимый рюкзак? Неужели ты его потеряла?!
– Нет, тетя, я отдала его своим новым друзьям. Диким, но бесконечно прекрасным! – кисло заявила Лаура.
– Каким еще друзьям? У тебя ведь никогда не было друзей? – опять удивилась тетя.
– А теперь у меня есть друзья. Целое племя! Правда, затерянное посреди огромного океана...
А Зина обнимала своих родителей. Сначала маму, потом папу, потом сразу обоих.
– Мы так переживали за вас... – вздыхала мама, вытирая слезы. – Больше ни в какие экзотические страны не поедем. Никогда!
– Я же говорил, что Санчес – отличный пилот! – тоже вздыхал папа.
К вечеру следующего дня все российские туристы были уже в московском аэропорту.
Там их тоже встречали журналисты.
– С приездом! Расскажите нашим телезрителям, что вам пришлось пережить! – с микрофонами и камерами наперевес бросились они к только что сошедшим с зарубежного рейса людям.
– Это было ужасно! – моментально оживилась Лаурина тетя. – Кормили из рук вон плохо, одной рыбой – я даже на десять килограмм похудела!
– Ты же говорила – на пять? – удивилась Лаура. – И вообще, мне было еще хуже – это я одними бананами питалась, а не ты!
Рядом Вова Пузырев важно рассказывал перед другой телекамерой, как он спасался от крокодилов.
Была суматоха... Только Зина и Руслан ничего не говорили. Они выбрались из толпы и отошли в сторону.
– Ты куда сейчас? – спросил Руслан.
– Мы домой поедем... А ты?
– А мы с отцом на другой рейс – до Питера.
Они обменялись адресами. Только сейчас Зина осознала, что они с Русланом живут в разных городах! «Какое грустное слово – „разлука“!» – вдруг подумала она.
– Я напишу тебе – по электронной почте. Ты мне ответишь? – спросил Руслан очень серьезно.
– Конечно! – улыбнулась Зина, глядя ему в глаза.
– Это было самое замечательное приключение в моей жизни. Я ни о чем не жалею.
– И я... – кивнула Зина, пожав Руслану руку. – Было очень весело! А если мне захочется вспомнить эти каникулы, я открою свой блокнот с рисунками...
– Ты – настоящая принцесса. Дочь Солнца!
Зина невольно прикоснулась к ожерелью Джиги-Амиги, до сих пор висевшему на ее шее. Тяжелое, неудобное... Надо будет потом спросить у родителей: что это за камни?
– А я о Мурзике все время вспоминаю, – призналась Зина. – Интересно, как он там? Научился ли плавать?..
Эпилог
...Сначала у него ничего не получалось – он греб лапами, а течение относило его в океан.
Потом дракон Мур научился плавать, и ему это даже понравилось. Он вдохнул побольше воздуха и нырнул. Открыл под водой глаза – стайка серебристых рыб испуганно мелькнула мимо.
Но рыбы Мура не интересовали – он был существом травоядным. И, как выяснилось, легко приспосабливался к любым условиям. Мог и в кратере вулкана жить, и под водой... Скоро у него появились перепонки на лапах, и еще – открылись жабры. И он с удовольствием жевал водоросли!
Плыл Мур довольно долго. Сначала вода была соленой, потом пресной, сначала теплой, потом холодной...
Но ко всем переменам Мур привыкал с легкостью.
Однажды он, преодолев подземную реку, вынырнул в огромном озере. Там было так тихо, спокойно… Ему понравилось, и он решил остаться.
Иногда на берегу появлялись люди, но Мур прятался от них.
На берегу стояли какие-то таблички.
Если бы Мур умел читать, то узнал бы, что озеро, в котором он плавает сейчас, называется Лох-Несс.
Но, к счастью, драконы не умеют читать!
Елена Усачева День исполнения желаний
Щелкунчик должен быть расколдован
Таня любила цветы, Терещенко их рвал. Таня была милой скромной девочкой, Терещенко слыл хулиганом и в зеркало заглядывал раз в неделю. Таня очень хотела, чтобы какой-нибудь волшебник взял однажды Терещенко и унес на необитаемый остров – видеть она его больше не могла. И волшебство произошло, правда, не совсем такое, о каком мечтала Таня.
Глава 1 Где водятся волшебники
Эти события произошли в самом обыкновенном классе самой обыкновенной школы однажды в декабре.
Кому-то может показаться, что в этой истории многовато волшебства. Ну, какой, скажите на милость, Щелкунчик в двадцать первом веке? Откуда здесь взяться полчищам крыс?
Но не стоит забегать вперед. У каждого рассказа есть свое начало и, что вполне естественно, свой конец. А то, что он будет неожиданным не только для читателей, но и для главных героев, – в этом нет ничего странного. Кому нужна история, неспособная удивлять?
В этом году в школе на подоконниках буйно росли всевозможные азалии, антуриумы, ардизии и ахименесы. За окнами была зима, ветер подбрасывал вверх охапки снега, кружил его, швырял на крыши, иногда попадал в лица прохожих. Каждый день, чуть раньше остальных, в школу приходила Таня. Она поливала и опрыскивала все эти молочаи, фикусы, бальзамины.
Она любила цветы.
Могла часами рыхлить землю у суховатых декабристов, туголистых фиалок, хрупких фуксий, пахучих гиацинтов, неприхотливых гераней, темнолистых цикламенов. Понемногу из лейки вливать им под корни воду, а потом долго смотреть, как земля набухает и оседает, впитывая влагу.
Таня с трудом переносила как шум перемен, так и тягучую тишину уроков. Если бы все было по ее желанию, она бы провела жизнь в оранжерее и, возможно, со временем сама стала цветком. Вот было бы счастье!
Наверное, в прошлой жизни Таня была цветком, росла себе, не зная забот. Но сейчас она человек, и приходилось с этим как-то мириться.
Дома цветы держать ей не разрешали – у мамы была аллергия на пыльцу, и все Танины заверения, что никакая пыльца от комнатных растений не полетит, не действовали. К тому же у мамы было слабое сердце, ей нельзя волноваться, и Таня, чтобы лишний раз не спорить с ней, перенесла все свое богатство на школьные подоконники.
Бесконечный учебный день она не проживала, а пережидала. Пережидала крики и насмешки, пережидала непрекращающиеся задания и примеры, прыжки через «козла» на физкультуре и «ледовые побоища» в столовой за завтраком.
Все самое главное для нее начиналось после занятий.
Вместе с жизнерадостным звонком с уроков она выходила в коридор, пробиралась сквозь бушующий ураган рвущихся на свободу учеников и оказывалась около кабинета биологии.
– Таня? – знакомо спрашивала учительница по ботанике Нина Антоновна, на секунду отрываясь от журнала. – Проходи. Только кактус не поливай! Зимой у него период покоя!
Таня послушно кивала. Не глядя, совала портфель на первую парту и осторожно, чтобы не потревожить учительницу, шла к подоконникам.
Иногда Тане казалось, что цветы ее узнают. Что они начинают склоняться, как только она входит в класс, а декабрист даже поворачивает к ней цветочные головки. В ответ она тоже кивала цветам и неизменно здоровалась с каждым по имени.
– Здравствуй, фуксия! Здравствуй, герань!
– Здравствуй, здравствуй! – шелестели цветы.
Таня взяла палочку и начала осторожно рыхлить землю, чуть-чуть приподнимая листики.
На самом дальнем подоконнике – три горшка с узамбарской фиалкой: фиалка с сиреневыми цветочками, обыкновенными; с большими розовыми; с белыми мохнатыми цветками. Какие ей нравятся больше всего? Наверное, обыкновенные, с пятью лепестками и желтым приветливым глазком.
Тане всегда было легче общаться с простыми растениями. Она не очень любила слишком наглые хризантемы, всегда щедрые на цветы декабристы. Ей приятней было находиться рядом с геранью, с приветливо протягивающей свои дырявые листики-ладошки монстерой восхитительной.
Монстера росла в большой кадке в углу класса. Поливала ее Таня всегда последней. От прикосновения ладошки-листики у монстеры чуть подрагивали, словно приветствовали девочку. Каждый раз, когда Таня подходила к большой кадке, ей казалось, что за большим с прорезями листом она увидит какое-нибудь чудо. Среди толстых стволов заведется маленький народец. На гнутом стебле, как на лиане, будет качаться минипут[1], который сообщит, что в Таню влюбился принц, но чтобы встретиться с ним, ей придется совершить множество подвигов. Еще ей хотелось увидеть там какую-нибудь зверушку. На самый крайний случай она бы согласилась на дождевого червяка.
Но уже на последнем шаге она понимала, что никого не встретит. По крайней мере сегодня. Тогда ей становилось немного грустно. Конечно, с растениями было хорошо, но что же это она все одна и одна, хоть бы завалящаяся фея прилетела, хоть бы какой самый последний волшебник заглянул.
Работа отвлекала ее от печальных мыслей.
Особенно от мыслей о Терещенко.
Терещенко был глуп. Глупее всех людей, каких только можно представить.
Терещенко был некрасив. И даже утверждение некоторых девчонок, что парню достаточно быть чуть красивее обезьяны, здесь не проходило. Коротко стриженный, с торчащими ушами, с большим ртом и тяжелым подбородком, Терещенко сложно было даже сравнить с обезьяной. Скорее всего, его далекими предками были инопланетяне, до того он был весь какой-то неправильный, словно собранный из частей от разных людей. В классе его никто не любил. А Таня не любила его в особенности, потому что Терещенко своими длинными граблями задевал стоящие на подоконниках цветы, а когда выдавалась свободная минута, отщипывал у них листочки.
И чаще всего доставалось именно сиреневой фиалке.
Куда бы Терещенко ни пересаживали, он почему-то неизменно оказывался в ряду около окна, а как доходило до урока биологии, неподалеку от него невероятным образом появлялся горшок с фиалкой. Его руки, готовые протянуться к чему угодно, тут же придвигали к себе цветок, а грязные пальцы с обкусанными ногтями и заусенцами начинали терзать первую жертву – зеленый толстомясый листок.
Тане с ее места не всегда было видно, что он там делает, но каким-то внутренним чутьем она понимала, что творится расправа над фиалкой. Тогда ей хотелось немедленно вскочить и опустить свой тяжелый портфель на плоский затылок с оттопыренными ушами, но она поднимала глаза на сосредоточенное лицо учительницы, которая долго и печально пыталась им что-то объяснить, и тут же успокаивалась. Ничего сделать нельзя. Ни встать, ни ударить, ни даже потребовать, чтобы он оставил цветок в покое.
И тогда Таня начинала думать, что Терещенко кто-то заколдовал, так было легче объяснить, почему он именно такой. Может быть, однажды, идя со своей мамой по рынку, Терещенко встретил злую волшебницу, попросившую помочь донести тяжелые сумки до ее замка? Или, сидя дома, слишком внимательно всматривался в холодное, занесенное снегом окно и не заметил, как ему в глаза посмотрела Снежная королева, после чего стал уродцем с оттопыренными ушами? Или, не разобравшись, сел во дворе играть в карты со злым волшебником, и тот в уплату долга забрал у него сердце, и Терещенко стал таким некрасивым и равнодушным? Нет, все было гораздо проще! Он разгрыз орех Кракатук и с двенадцатым ударом часов превратился в Щелкунчика, в самую настоящую куклу с деревянными ногами и руками, и где-то уже бродят полчища злобных крыс, мечтающих утащить его в свою норку и разорвать там на тысячу кусочков.
От фантазий Тане становилось легче, и она не так болезненно реагировала на «раны», нанесенные фиалкам бестолковым заколдованным Терещенко.
– Таня! – всегда не вовремя звала Нина Антоновна и начинала складывать тетрадки. На столе появлялась большая сумка, заглатывающая в свое жадное нутро столько всего, что, казалось, ее невозможно будет потом поднять. Но Нина Антоновна смело бралась за ручку и легкой походкой шла к двери.
Таня вытирала подоконник, вешала на батарею влажную тряпку, прятала за шкаф лейку и выходила в уже темный коридор. За спиной щелкал выключатель, хлопала дверь, поворачивался в замке ключ. Три магических действия отрезали Таню от мира цветов, и она оказывалась в сумраке действительности.
Куда же подевались все те принцы и волшебники, что когда-то бродили по горам и лесам? Почему раньше они встречались на каждом углу, а сейчас их и среди тысячи человек не увидишь? И самое главное – почему цветы не умеют говорить? Было бы так здорово поболтать с ними...
– Терещенко этот тупой какой-то... – заявила на очередной перемене Сонька Веревкина, прозванная за свой неуемный характер Сонька «Энерджайзер», и бухнулась на стул рядом с Таней.
Сидела Веревкина не здесь, а через проход около стены, и в среднем ряду ей вроде делать было нечего, но она приземлилась именно сюда и стала с грустью изучать рукав своего пиджака, где вместо положенных двух пуговиц осталась одна, и та болталась на тонкой ниточке. Вторая была выдрана, что называется, с мясом.
– Я ему говорю: «Отойди, дорогу загораживаешь!» – возмущенно выкрикивала Сонька «Энерджайзер», вертя оставшуюся пуговицу туда-сюда. – А он смотрит на меня как глухой. И зубы скалит. Я ему говорю: «Чего застыл? Чеши отсюда». А он – ноль внимания, фунт презрения. Может, его нам подменили?
– Непонятно, что в таком случае забрали, – пропыхтела «Данон», то есть Дарья Ходыкина, пытаясь маникюрными ножницами с одним обломанным лезвием отрезать задравшийся заусенец. Она была полной и неспешной, вероятно, поэтому все у нее получалось правильно – в отличие от резкой Сони Даша успевала подумать, что делает и зачем. – Если нам дали этого, то кому и зачем понадобился тот, кого забрали? Кажется, предыдущий был еще тупее. – И она посмотрела на свои растопыренные пальцы – перед этим она минут пять подпиливала ногти, придавая им модную форму.
– Нет, он точно глухой! – Сонька «Энерджайзер» оторвала болтавшуюся на ниточке пуговицу и изучила оставшуюся дырку – лохматилась она знатно. – Я говорю: «Сдвинься! Люди пройти не могут». А он – хвать меня за пиджак. Чуть не задушил! Вот, пуговицу оторвал.
И она показала одноклассницам помятый рукав.
– А мне кажется, его заколдовали, – вздохнула Таня и посмотрела в окно, где вихрились веселые снежинки – декабрь в этом году выдался снежным. Мело без остановки, словно неутомимые снежные тролли задались целью засыпать их город по верхушки самых высоких башен. Снега нападало столько, что качели у них во дворе, на которые раньше приходилось забираться, привстав на цыпочки, скребли по наметанному сугробу и каждое утро норовили спрятаться в нем, чтобы до весны уже больше не показываться. Исчезли под снегом лавочки и низенькие заборчики, маленькие кустики в школьном саду еле угадывались.
И чем больше падало снега, тем сильнее Таня любила своих питомцев на подоконниках. Ей казалось, что зимой они особенно беззащитны.
– Ты чего – дура? – Соня явно нехотя оторвалась от изучения причиненного ей Терещенко ущерба. – Мы что, в Средневековье, чтобы нас тут заколдовывали?
На уроках истории они проходили эпоху Средневековья, и учитель, высокий крупный Иван Борисович, с непонятным для всех азартом рассказывал, как убивали друг друга короли, как насылали порчи на соседей, как боролись с бесчисленными ведьмами.
– Почему в Средневековье могли заколдовывать, а сейчас нет? – дернула плечом Таня, не отрываясь от окна.
– И в Средневековье не могли, и сейчас не могут, – пропыхтела Дашка «Данон», полируя ногти до блеска. – Какие волшебники в двадцать первом веке?
– А откуда тогда взялись Гарри Поттер и Мефодий Буслаев? – не сдавалась Таня. – Я слышала, что в Хогвардсе можно учиться.
– Больная, что ли? – От удивления Соня на время забыла о своем расстройстве. – Это все сказки! Их люди придумали.
– Иван Борисович говорил, что ничего люди не придумывают, рассказывают только то, что было. – Таня смотрела на собеседниц и читала в их глазах одно недоверие. – Ну, что драконы из динозавров получились. Люди о них помнили и свои воспоминания передавали в сказках. Только со временем динозавр изменился, стал с тремя головами и с огнем из пасти. Вы где были-то? Он это всем говорил.