Тоскливо, — подумал Кемпфер, — Тоскливо. Тоскливо — кто станет жить в таком месте? Кто мог вздумать построить такой дом — во вполне респектабельном районе, где живут люди с приличным достатком?
Однако, выйдя на улицу, профессор обнаружил, что проезжая часть неровна, в буграх и впадинах, замощена булыжником, а дома по сторонам — точь-в-точь как этот, серые, неуклюжие, безобразные. Он не смог узнать ни одного здания — от Гиммлерштрассе с ее недавно уложенной бетонной мостовой и росшими вдоль тротуаров молодыми деревцами не осталось и следа. И все же Кемпфер знал, что находится на том самом месте, где была — есть — Гиммлерштрассе; он ничего не мог понять.
Он пошел по направлению к Унтер ден Линден. Профессор отнюдь не был уверен, что в своем теперешнем состоянии сумеет добраться туда пешком, но ему поневоле придется миновать самые знакомые места города — и, возможно, он сумеет получить некоторое представление о том, что же здесь произошло.
Кемпфер подозревал, что аппарат вполне мог закинуть его в один из тех вероятностных миров, где Германия проиграла войну. Отличие неизмеримо драматичное, однако исключать такой возможности было нельзя: разумеется, он пытался добиться максимальной точности, однако первая модель любого оборудования никогда не обходится без недостатков.
Чем дальше он шел, тем больше отталкивало его окружающее, и профессор начал впадать в уныние.
Ничто здесь не осталось неизменным. Даже расположение улиц оказалось чуточку иным. Повсюду виднелись новые дома — новые в таком же стиле и исполнении, которые делали их старыми в самый день окончания строительства. Это был тот вид тотальной реконструкции города, который местные власти, несомненно, настойчиво рекламировали под девизом: тем хорошо, что ново — ибо утверждение, будто подобное домонатыкательство не хуже старого Берлина, могло вызвать лишь горькую усмешку.
Люди на улицах были мрачные, бедно одетые, и все сплошь с серыми лицами. На профессора и его костюм они поглядывали безучастно, и лишь одна женщина, обремененная сумкой, полной угловатых пакетов, обернулась к своему поразительно на нее похожему спутнику и пробормотала что-то насчет экстравагантной американской одежки.
Слова эти испугали Кемпфера. Что же это была за война, если в Берлине пятьдесят восьмого года все еще ненавидят американцев?
Сколько же она должна была продолжаться, чтобы исчезло так много старых домов? И ведь даже новым зданиям было как минимум несколько лет. А почему — американец? Почему не англичанин? Или француз?
Он брел серыми улицами, ошеломленно взирая на этот мрачный Берлин. Ему встречались люди в мятых форменных фуражках, облаченных в тонкие синие рубашки, коричневые брюки и дешевые сапоги; они носили нарукавные повязки с надписью: народная полиция. некоторые из них нынче утром явно не озаботились побриться или сменить рубашку.
Штатские искоса поглядывали на них, всем видом показывая, будто вовсе не замечают. По неопределенной, но хорошо запомнившейся причине профессор Кемпфер проскальзывал мимо них, стараясь по bnglnfmnqrh не привлекать внимания.
Всеми силами переутомленного разума он пытался осмыслить увиденное, однако отсутствовала точка отсчета. Ему даже пришло в голову, что война идет до сих пор — война с невообразимыми союзниками и немыслимыми противниками, и все ресурсы брошены в зверскую, упорную борьбу без надежды на победу, да и на поражение, и в будущем видится лишь бесконечное, все усиливающееся напряжение.
Повернув за угол, он увидел кургузый военный автомобиль и солдат в мешковатой форме, с красными звездами на фуражках. Они стояли под потрепанной вывеской, где над несколькими строчками неудобочитаемой кириллицы значилось по-немецки: Внимание! Вы покидаете оккупационную зону СССР. Вы входите в американскую оккупационную зону. Предъявите документы.
Боже правый! — подумал он, отшатнувшись. — Большевики! И он — по их сторону границы. Профессор почувствовал, как натянулась на лице кожа. Он резко повернулся, замер на мгновение, а потом неверной походкой пустился обратно — туда, откуда пришел.
В этот мир он явился не на удачу. Конечно, он не осмелился захватить с собой каких-нибудь вещей из своей квартиры. Сделать этого было нельзя, потому что фрау Риттер послеживала за ним. Не ожидал он и того, что здесь смогут пригодиться его рейхсмарки. Он обеспечил себя, надев на пальцы два кольца с бриллиантами. Теперь ему придется разыскивать ювелирный магазин. Иных трудностей профессор не ожидал.
Он допускал, что Германия может проиграть войну. Одна уже была проиграна на его памяти. Но по идее через пятнадцать лет это должно быть известно лишь историкам.
Профессор Кемпфер обдумывал все это медленно и методично. И даже не предполагал, что советская застава может отрезать его от района ювелирных магазинов.
Близился вечер, и становилось холодно. Кемпферу подумалось, что погода здесь стоит совсем не такая теплая, как в его Берлине. Он подивился тому, что военное поражение могло сказаться на погоде, однако главным было то, что его бил озноб. Теперь он привлекал внимание не только костюмом, но и отсутствием пальто.
Идти здесь ему было некуда — ни ночлега не найти, ни едой не разжиться. Документов тоже не было; где их получить — неизвестно; какие ухищрения могут спасти его от ареста русскими — если что-либо вообще могло спасти — неведомо.
Кемпфер брел, волоча ноги, чувствуя, что все внутри цепенеет и куда-то проваливается. Все больше и больше прохожих с подозрением поглядывали на него. Они вполне могли быть наделены инстинктом, указывающим на человека, за которым охотятся. На случайных полицейских он не смел поднять глаз.
Профессор был стар. Сегодня он ударился в бегство, испытав нервное потрясение, в котором повинны были и окончание пятнадцатилетних трудов, и предвкушение будущего; и все это оказалось кошмарной ошибкой. Сердце забилось как-то неестественно, в груди началась вибрация — Кемпфер остановился, покачнулся, но затем заставил себя пересечь тротуар и привалиться спиной к стене, чуть подогнув колени и свесив руки.
Ему пришла мысль, что можно было бежать в еще один мир, а лопатки тем временем проскребли по стене еще несколько сантиметров вниз.
Прохожие теперь наблюдали за ним. Они столпились в паре метров, уставившись с почти детским любопытством. Но было в них что-то, заставившее профессора задуматься об условиях, которые понадобились, чтобы вывести такую породу людей. Может, они и хотели ему помочь; может, этим благим намерением и объяснялось то, что они не шли по домам. Но при этом они еще и гадали, к каким осложнениям может привести оказанная незнакомцу помощь — и знали, что неприятности последуют непременно. И потому ни один из них не решился приблизиться. Они собрались вокруг, наблюдая, сгрудились — а это неизбежно привлечет внимание полицейского.
Кемпфер молча смотрел на них, едва дыша и цепляясь пальцами за стену. Тут были приземистые старухи и плечистые мужчины, худощавые юноши и молоденькие девушки с неожиданной мудростью в глазах. И какие-то совсем уж древние существа, быстро проходившие по тротуару, семеня по-птичьи, огибавшие толпу стороной, но исподтишка бросавшие любопытные взгляды…
Но существовала и еще одна возможность скрыться в этом мире — возможность, которую профессор Кемпфер не позволял себе учитывать.
Он оттолкнулся от стены, и толпа расступилась, словно двинутая физической слой, и лишь одна женщина…
— Марта!
Она резко повернулась, сумка полетела на землю. Прижав руку к губам, женщина прошептала сквозь прижатые пальцы:
— Иоахим… Иоахим…
Кемпфер ухватился за нее, и теперь они поддерживали друг друга.
— Иоахим… ты же погиб в Гамбурге… во время американской бомбежки… я только вчера послала деньги, чтобы тебе на могилу положили цветы… Иоахим…
— Это была ошибка. Все это было ошибкой. Марта… мы нашли друг друга…
Внешне она почти не переменилась. Невероятно усталый, Кемпфер лежал в чистоте и тепле ее постели, глядя, как двигается Марта по комнате, и думал, что она и вполовину не состарилась так, как он. Но когда с чашкой горячего бульона она наклонилась над ним, профессор разглядел резкие морщины вокруг глаз и губ, а стоило ей заговорить — и в голосе звучала сухая нотка.
Сколько лет? — подумал он. — Сколько лет одиночества и горя?
Когда американцы бомбили Гамбург? Как? Что за бомбардировщики, способные обрушить свой груз на Германию, взлетая с баз в западном полушарии?
Им надо было так много друг другу объяснить! И пока Марта хлопотала вокруг него, вопросы и ответы так и порхали между ними.
— Это началось, когда я кое на что наткнулся. На теорию вероятностных миров — альтернативных вселенных. Предположив, что главным их отличием должна быть частота вибрации атомов — ничтожная, ты же понимаешь, почти бесконечно малая разница — допустив, что гдето, в великом множестве должен иметь место каждый возможный вариант каждого события, так вот, в этом случае, если бы была найдена возможность изменить частоту вибрации внутри какого-то поля, тогда каждый объект, находящийся в этом поле, автоматически стал бы частью вселенной, соответствующей этой частоте… Но этим я еще успею надоесть тебе позже, Марта. Расскажи мне о Гамбурге. Расскажи, как мы проиграли войну. Расскажи о Берлине.
И он слушал ее повествование о том, как враги окружили их, как гигантские белые пустыни России поглотили их солдат, а британские бомбардировщики убивали по ночам детей. Как вермахт сражался, раз за разом разбивая врагов, пока не погибли все лучшие. И как американцы со своими долларами завоевали их союзников оружием и снаряжением, компенсируя собственную неспособность воевать. Как под конец хищные стаи бомбардировщиков непрестанно грохотали в небе — убивая, убивая, sahb`, пока не был разрушены все немецкие дома и не были истреблены все немецкие земли. И как теперь американцы со своей адской бомбой, убившей сто тысяч мирных японцев, оседлали весь мир и пытаются полностью подчинить его своими бомбами и долларами.
Как? — профессор Кемпфер задумался. — Как могло все это случиться?
Медленно он складывал все это воедино, подавляя раздражение, когда Марта прерывала его вопросами о его Берлине и особенно о его оборудовании.
Но даже соединив разрозненные части, он все же не смог усмотреть в картине логики.
Как мог кто-нибудь поверить, будто Геринг, вопреки всякому здравому смыслу, повернет Люфтваффе и вместо разгрома баз Королевских ВВС займется никчемными налетами на английские города?
Как может кто-нибудь вообразить, будто немецкие ученые-электронщики тупо откажутся поверить в практичность ультракоротковолнового аппарата? И не убедятся даже тогда, когда английские воздушные охотники с потрясающей точностью станут находить всплывающие по ночам на поверхность немецкие субмарины?
Что же это за кошмарный мир, в котором русские господствовали над Европой, над Азией, дотягивались до Ближнего Востока — то, чего даже русские цари не надеялись осуществить и в самых смелых мечтах?
— Мы должны убраться отсюда, Марта. Должны. Мне придется восстановить свою машину. Это будет невероятно трудно. Работать придется в тайне, незаметно разыскивать и собирать все необходимые компоненты. Хотя однажды я уже сделал это, все равно дела тут на несколько лет.
Профессор Кемпфер заглянул к себе в душу, отыскивая там те силы, которые понадобятся ему для осуществления этого замысла. И не нашел.
Все было растрачено, выжжено, выедено.
— Ты должна помочь мне, Марта. Без твоей поддержки мне не обойтись. Мне так много всего понадобится — документы, какая-нибудь служба, чтобы мы могли существовать, деньги, чтобы покупать оборудование…
Голос профессора постепенно затих. Нужно было очень многое, а времени оставалось мало. И все же он должен был это сделать.
Кемпфера охватило чувство безнадежности, неминуемого поражения.
Источал его сам этот мир. Этот мир отравлял профессора.
Марта коснулась его лба.
— Успокойся, Иоахим. Усни. Не волнуйся — теперь все будет хорошо. Мой бедный Иоахим, как ужасно ты выглядишь! Но все будет хорошо. Сейчас я должна вернуться на службу. Я и так уже опоздала на целые часы. Вернусь, как только смогу. Спи, Иоахим.
Он устало и протяжно вздохнул и дотронулся до ее руки.
— Марта…
Проснулся он от мягкого прикосновения. Прежде чем открыть глаза, Кемпфер снял руку жены с плеча и крепко сжал ее. Немного подождав, Марта тихонько высвободилась.
— Иоахим, здесь мой начальник из министерства. Он хочет увидеться с тобой.
Профессор открыл глаза и сел.
— Кто?
— Полковник Любимцев из министерства Народопроизводства, где я работаю. Он хотел бы с тобой поговорить. — Марта успокаивающе дотронулась до него. — Не тревожься, все будет в порядке. Я говорила с ним — и все объяснила. Он здесь не для того, чтобы тебя арестовать. Он ждет в соседней комнате.
Кемпфер молча смотрел на жену.
— Я… Мне надо одеться, — только и сумел он выговорить несколько секунд спустя.
— Нет-нет, он хочет, чтобы ты оставался в постели. Он знает, что ты переутомлен. Он просил заверить тебя, что все будет хорошо. Лежи — я приглашу его.
Профессор откинулся на подушки. Невидящими глазами он смотрел в потолок — до тех пор, пока не услышал звука пододвигаемого стула, и лишь тогда медленно повернул голову.
Полковник Любимцев оказался коренастым румяным человеком с поросшей седой сединой черепом. Улыбка у него была на удивление мальчишеской.
— Доктор Кемпфер, этой встречей вы оказываете мне честь.
Разрешите представиться: Полковник Любимцев, советник министерства Народопроизводства, — он степенно протянул руку, и профессор пожал ее, преодолевая внутренне сопротивление.
— Рад познакомиться, — пробормотал он.
— И я рад, доктор. Очень рад. Не возражаете, если я закурю?
— Пожалуйста.
Профессор молча наблюдал, как полковник подносит зажигалку к длинной сигарете, а Марта тем временем быстро принесла блюдечко, jnrnpne могло бы послужить импровизированной пепельницей. Полковник благодарно кивнул ей, затянулся и повернулся к Кемпферу; Марта тихонько уселась на стул у стены.
— Я внимательно изучил ваше досье, — заговорил полковник Любимцев, — вернее, добавил он с улыбкой, — досье вашего покойного двойника. Вижу, что его фотографии вы соответствуете настолько, насколько этого можно было ожидать. Нам, разумеется, придется провести более полную идентификацию, но, думаю, это окажется простой формальностью, — он снова улыбнулся. — Я готов безоговорочно поверить вашей истории. Она слишком фантастична, чтобы не оказаться правдой. Конечно, некоторые иностранные агенты выбирают себе личины, исходя как раз из таких соображений, но к вам это, полагаю, не относится. Если то, что произошло с вами, в принципе могло произойти, то ваше досье убедительно доказывает, что Иоахим Кемпфер как раз и может оказаться человеком, на это способным, — полковник еще раз улыбнулся, — причем в любом из своих двойников.
— У вас есть досье? — озадаченно проговорил Кемпфер.
— О, да, — полковник Любимцев приподнял брови в довольной усмешке. — Когда мы освободили ваш народ, мы точно знали, какие ученые заслуживают нашей поддержки, и где их надо искать. Мы располагали лабораториями, набором проектов, жилыми помещениями — всем! Для них все было готово. Но должен признаться, мы не думали, что сможем оказаться полезными именно вам.
— Но теперь можете.
— Да! — полковник снова улыбнулся — точь-в-точь маленький мальчик в предвкушении желанного подарка. — Возможности вашего изобретения бесконечны, как сама вселенная. Подумайте о той огромной помощи, которую мог бы получить ваш народ из такого, например, места, как вы только что покинули: инструменты, оборудование… — полковник взмахнул сигаретой. — Или, если Америка нападет на нас, мы сможем транспортировать бомбы из мира, где мировая революция является свершившимся фактом — и заставлять их появляться прямо в здешней Северной Америке…
Профессор Кемпфер сел в постели.
— Марта! Почему ты так обошлась со мной, Марта?
— Тише, Иоахим, — попросила она, — пожалуйста, не утомляйся.
Ничего плохого я тебе не сделала. Теперь о тебе позаботятся. Мы сможем жить вместе, в хорошем доме, и ты опять будешь работать…
— Марта…
— Пожалуйста, Иоахим, — поджав губы, она покачала головой. — Времена здесь теперь совсем другие. Я объяснила полковнику, что твоя голова, вероятно, все еще забита старой нацистской пропагандой. Он понимает. И ты научишься понимать, что она собой представляет. И поможешь поставить на место американцев… — глаза ее неожиданно наполнились слезами. — Все эти годы я ездила на твою могилу так часто, как только могла. Все эти годы я платила за цветы и ночи напролет плакала о тебе.
— Но я здесь, Марта! Я здесь! Я не умер!
— Я привел с собой технического эксперта, — как ни в чем не бывало продолжал полковник Любимцев. — Если вы объясните ему, в каком оборудовании нуждаетесь, мы сможем незамедлительно приступить к предварительной подготовке, — он поднялся. — Я направлю его к вам.
Самому мне пора идти, — он погасил сигарету и протянул руку. — Для меня было большой честью познакомиться с вами, доктор Кемпфер.
— Да, — прошептал профессор, — да… Я тоже…
Он поднял руку и протянул ее по направлению к полковнику, но не смог удержать ее на весу достаточно долго, чтобы стало возможным рукопожатие. Она вновь деревянно упала на покрывало, и профессор не смог найти в себе сил шевельнуть ею.
— До свидания…
Он слышал, как полковник уходил, тихонько обмениваясь какими-то словами с Мартой. Но он слишком устал, и потому все звуки сливались в невнятный шум.
Но когда в комнату вошел технический эксперт, он все-таки смог повернуться в его сторону. Эксперт был полон рвения и энтузиазма.
— Иоахим! Это поразительно! Возможно, мне следует представиться — во время войны я работал с вашим двойником, и мы стали добрыми друзьями. Меня зовут Георг Тенцлер, Иоахим. Как вы себя чувствуете?