На немой вопрос Лицкявичуса я ответила коротким рассказом об обстоятельствах встречи с потерпевшей.
– Значит, вы знаете, кто она? – спросила я, закончив. – А мы-то голову ломали! Ведь никаких документов при ней не обнаружили, да и из одежды на женщине были только халат и тапочки…
– Это Александра Орбах, – пояснил глава ОМР, забирая у меня снимок и внимательно вглядываясь в него, словно видел впервые.
– Ор… Погодите, та самая Орбах?! – не поверила я.
Лицкявичус только кивнул. Господи, ну конечно же! Так вот почему лицо пациентки показалось мне смутно знакомым! А ведь было время, когда оно практически не сходило с экранов: я, можно сказать, выросла на фильмах с участием актрисы: их очень любил папа, и у нас дома было полно видеокассет. И, опять же, телепередача о пропавшей актрисе – не слишком ли много совпадений?
– Так это ее квартиру разграбили?
– Совершенно верно, – кивнул Лицкявичус. – В прокуратуре полно дел, связанных с пропажей стариков. Следов – никаких, старики исчезли, следователи откладывают папки в долгий ящик. А вот с Орбах вышла интересная история. Родни у нее нет, но есть друзья. Именно они забили тревогу, когда женщина внезапно перестала отвечать на телефонные звонки и открывать дверь. Квартиру вскрыли в присутствии участкового, и выяснилось, что она практически пуста: нет ни икон, ни картин – а у актрисы была довольно ценная коллекция русских художников восемнадцатого века, – ни серебряной и золотой посуды. Друзья знали, что в последние годы, начав испытывать нужду и поняв невозможность существования на маленькую пенсию, Орбах стала потихоньку распродавать раритеты. Однако не могла же она избавиться от такого количества антиквариата за какие-нибудь две-три недели! Кроме того, куда женщина сама-то делась? Воры действовали очень тихо, а когда уходили, аккуратно закрыли дверь, чтобы ни у кого и мысли не возникло о том, что квартиру вскрывали. Отсюда вывод: взломщики не только знали, что Орбах будет долго отсутствовать, но и хотели, чтобы кража как можно дольше оставалась тайной.
– А ОМР-то каким боком оказался замешан в это дело? – удивилась я. – Разве оно не в ведении милиции или прокуратуры?
– Но ведь тут речь идет о Светлогорской больнице. Видите ли, туда доставили одну старушку с гипертонией, а потом, выписавшись, она утверждала, что видела пропавшую Орбах и даже с ней разговаривала. Актриса-то вроде бы говорила, будто за ней следят и не дают ей свободно передвигаться, и просила ту женщину передать записку своей подруге.
– Так передала старушка записку-то?
– Нет. К сожалению, больше они с Орбах не виделись.
– Не понимаю, – пробормотала я, – каким образом можно держать пациента в больнице, если он того не желает? Клиника ведь не психушка!
– И я не понимаю, – согласился со мной Лицкявичус. – Та пациентка, в конце концов, могла и ошибиться…
– Но вы в этом сомневаетесь? – предположила я.
– Есть причины. Светлогорка в последнее время слишком часто фигурирует в докладах «наверху». Даже главврача сняли и нового поставили, но все равно проблем хватает. Больница сама по себе старая, хорошего оборудования туда уже лет сорок не поставляли, как и мебели. Там койки, наверное, ровесницы Орбах! Вот и везут туда стариков, за которых некому заступиться, – умирать. Помощи дельной им все равно оказать не в состоянии, но везти же надо куда-то.
– А как по бумагам? – поинтересовалась я. – Пропавшие старики в них значатся?
– Вот за тем-то вы мне и нужны, Агния Кирилловна! Дело в том, что исчезновение людей и Светлогорку пока никак не связали воедино: дела находились в ведении разных следователей и уже, наверное, похоронены. Вы же знаете, как у нас ищут пропавших.
– А как?
– Да никак! – развел руками Лицкявичус. – Если кто придет и доложит, что, мол, видел человека там-то и там-то, тогда его, возможно, и найдут, а вот с поисковыми собаками что-то никто не бегает. Если бы не слова той женщины, что видела Орбах… В общем, скажем так: покопаться в Светлогорке следовало уже давно, причем не в составе официальной комиссии, а изнутри – только так можно выяснить, что там на самом деле происходит. Поэтому нам и нужен «крот».
– Кто-кто? – не поняла я.
– Ну, тот, кто не вызовет подозрений, кого сочтут за своего. А потому наш человек сможет проникать туда, куда посторонним, как говорится, вход воспрещен.
– Ясно, – вздохнула я. – И вы почему-то решили, что «кротом» должна стать я.
Лицкявичус промолчал, но все и так было предельно ясно. И, несомненно, мне следовало сказать «нет» – прямо сейчас, пока глупая авантюристка внутри меня не проснулась окончательно и не заинтересовалась этим делом.
– Ну, – поднимаясь со своего места, произнес Лицкявичус, – вы знаете, как связаться со мной. А теперь, если не возражаете, выйдем к гостям: они уже, наверное, думают о нас бог знает что!
Я почувствовала, что снова заливаюсь краской стыда. Ведь кое-кто из присутствующих с самого начала, похоже, счел нас с Лицкявичусом любовниками. Иначе зачем, скажите на милость, женщина вдруг приперлась бы на празднование юбилея, став единственной представительницей противоположного пола?
Открыв дверь кабинета, я сразу же услышала музыку. Звучала гитара, а я, надо сказать, с юных лет неровно дышу к данному инструменту. Скрипка, пианино неизменно оставляют меня равнодушной, но вот гитара… Нет, сама я играть не умею, да и мой музыкальный слух оставляет желать лучшего, но я обожаю, когда другие поют, аккомпанируя себе на гитаре. Это буквально сносит мне крышу! И сейчас, увидев, как Никита, сидя в кругу однополчан Лицкявичуса, выводит одну из военных песен, я почувствовала, что ноги мои приросли к полу, и вся обратилась в слух. Голос у парня оказался на удивление мелодичным, а присутствующие, явно знавшие слова, тихо подпевали.
* * *Предложение Лицкявичуса не давало мне покоя всю ночь. Я думала о своей соседке Нине Максимовне, пропавшей после того, как «Скорая» приехала к ней по вызову. В свой последний рабочий день я сходила в реанимационную палату, где лежала Александра Орбах. В ее состоянии никаких изменений не произошло. И что же, спрашивается, мне делать в такой ситуации – наплевать на все и уйти в отпуск?
Я позвонила Лицкявичусу в половине второго ночи. И он назначил встречу на следующий день, назвав адрес, куда мне предстояло подъехать.
Андрей Эдуардович появился ровно в обозначенное время, а вот я, вопреки своему обыкновению всегда опаздывать, примчалась на пятнадцать минут раньше и расхаживала взад-вперед около упомянутого главой ОМР дома.
– Давайте поднимемся, – предложил он, подходя и вытаскивая из кармана связку ключей.
– Поднимемся – куда? – спросила я. – Что вообще происходит? Куда мы приехали?
– Сейчас все расскажу.
Мы поднялись на лифте на десятый этаж обычного типового дома из светлого кирпича. Открыв дверь, Лицкявичус слегка подтолкнул меня вперед.
– Чья это квартира? – спросила я, оглядывая маленькую аккуратную прихожую.
– Ваша.
– Что-о?!
– По крайней мере, на предстоящий месяц, – пояснил Лицкявичус.
– Ладно, – вздохнула я. – А на самом деле чья?
– Это вам знать вовсе необязательно, – спокойно ответил он, проходя в гостиную, обставленную мебелью из магазина «ИКЕА».
– Как-то не чувствуется женской руки, – заметила я. – Здесь определенно живет мужчина.
– Будем надеяться, что вам не придется никого приглашать к себе домой. Главное – у вас есть «легенда» и жилье, к которым не придерешься при всем желании.
– «Легенда»? – заинтересовалась я. – Как у Штирлица?
– Ну, можно и так сказать, – кивнул глава ОМР. – А скорее, как у Маты Хари.
– И что за легенда?
– Вы – Анна Дмитриевна Евстафьева, одинокая медсестра, разведенная, без детей. Работали в нескольких больницах…
– А почему обязательно одинокая и без детей? – удивилась я.
– Мы, конечно, могли бы подобрать вам подходящего мужа и парочку ребятишек, но на это, Агния Кирилловна, ушла бы уйма времени, – с сарказмом проговорил Лицкявичус. – Кроме того, ничто не должно отвлекать вас от работы, тем более – знакомство с новой «семьей».
– Я вовсе не имела в виду…
– Да знаю я, что вы имели в виду! – по своему обыкновению прервал меня Лицкявичус. – Общаться с сыном и матерью вам придется по минимуму: лучше, если они станут думать, будто вы и в самом деле уехали в отпуск. Я воспользовался услугами агентства «Алиби».
– Того самого, что придумывает истории, дабы усыпить бдительность жен, когда мужья якобы отправляются в командировку, а сами проводят время в компании любовниц?
– Да. И еще они создают много других «легенд». Для всех вы едете в месячный круиз по странам Скандинавии. Фотографии и сувениры прилагаются.
– Да. И еще они создают много других «легенд». Для всех вы едете в месячный круиз по странам Скандинавии. Фотографии и сувениры прилагаются.
– А почему именно по Скандинавии? – удивилась я. – Почему не в Турцию, например?
– Да потому, Агния Кирилловна, что средиземноморский загар вам пришлось бы где-то восполнить, что связано с новыми проблемами. Так что Скандинавия. Кстати, – добавил Лицкявичус, указывая на книжный шкаф, – здесь есть подборка брошюр и путеводителей – советую изучать на сон грядущий.
– К чему такая секретность? – спросила я. – Разве Дэн и мама не могут…
– Не могут! Дело в том… В общем, если мы правы, то вас могут проверить. И тогда ваши встречи с родней будут выглядеть… по меньшей мере странно.
– Хорошо-хорошо, – развела я руками. – А что еще мне следует знать о «себе»?
– Вас уволили из больницы Святого Георгия из-за того, что вскрылась недостача лекарственных препаратов. Да, а еще вы привлекались к суду по обвинению в халатности – по вашей вине погибла пациентка, но вам повезло с адвокатом, и вы получили условный срок, даже не были лишены права на медицинскую практику…
– Суд?! – взвизгнула я. – И вы считаете, что меня примут на работу в Светлогорскую больницу с таким «замечательным» послужным списком?
– На самом деле вы уже приняты, – ответил Лицкявичус. – В отделе кадров лежат «ваши» документы – паспорт, трудовая книжка и заявление. Вам нужно лишь явиться туда, в неврологическое отделение, в понедельник и приступить к своим обязанностям. Вот и все.
– Погодите! – замахала я руками. – Вы же говорили, что меня могут проверить. Разве главврач возьмет на работу медсестру, которая, возможно, убила человека?
– О, мы даже надеемся, что вас проверят! – усмехнулся Лицкявичус. – А иначе зачем было так стараться, создавая вашу «новую» жизнь?
– Но… Я не понимаю!
– Агния Кирилловна, нечистоплотная медсестра – настоящая находка для столь же нечистоплотных коллег. Но только хорошенько запомните: вы ни в коем случае не должны рисковать и изображать из себя разведчика времен Второй мировой. Ваше дело маленькое, а именно: попытаться выяснить, не содержится ли кто-то из пропавших пенсионеров в одном из отделений больницы. Если в данный момент этих стариков нет, то постарайтесь узнать, не проходили ли они через Светлогорку и куда потом делись. Там должны быть либо записи, либо компьютерные данные, и вы попробуйте их отыскать. И еще одно. Слушайте во все уши и смотрите во все глаза: вполне возможно, вам удастся нарыть какой-нибудь компромат на работников больницы. В клинике точно происходят странные дела, даже, пожалуй, темные, но без информации мы ничего не можем сделать.
Напоследок Лицкявичус протянул мне пачку фотографий, которые показывал вчера.
– Запомните эти лица – может пригодиться впоследствии. А пока вам следует вернуться домой и сказать, что вы уезжаете посмотреть на водопады, ледники и все такое. Вопросы есть?
* * *– Что-то я не пойму, к чему такая спешка? – только развела руками мама, когда я сообщила ей о своем решении. – Ты сегодня в отпуске первый день, даже не успела это почувствовать, а уже срываешься. Кроме того, мне показалось, ты раздумала ехать, ведь Олег не может тебя сопровождать, и…
– Мама, ну где еще я смогу по-настоящему почувствовать, что и в самом деле отдыхаю, если не в путешествии? – как можно мягче прервала ее я. – Что же мне теперь, просидеть целый месяц взаперти только потому, видите ли, что Шилов не сумел вырваться с работы?
– Да я же не говорю, чтоб ты сидела дома, но так сразу…
Дэн воспринял мой «липовый» отъезд спокойно и даже предложил помочь собрать чемодан. Правда, сынуля через несколько минут забыл о своем порыве и умчался куда-то с приятелями, а собираться мне помогала мама – как всегда. Я чувствовала себя чертовски виноватой перед ней, ведь врала собственной матери, но Лицкявичус строго-настрого потребовал, чтобы я держала язык за зубами.
Когда поздно вечером в воскресенье за мной приехало такси, чтобы якобы отвезти в аэропорт, я расцеловала маму и Дэна, постаравшись не затягивать процедуру. Теперь о том, что я нахожусь в городе, будут знать всего несколько человек, и моих самых близких людей, по странной иронии судьбы, среди них не окажется…
– И все-таки зря ты не попросила Славу отвезти тебя, – покачала головой мама, стоя у дверцы машины. – Он бы не отказал!
Это уж точно – мой бывший супруг ни за что не отказался бы от возможности в очередной раз замолить грехи, накопившиеся за те два года, что я барахталась в его проблемах совершенно одна. Только вот мне его присутствие было совершенно не нужно, ведь тогда пришлось бы и в самом деле ехать в аэропорт. Потому что как бы я могла объяснить Славке, что мне требуется совершенно в другую сторону? Хорошо еще, удалось убедить маму и сына не провожать меня на ночь глядя. Только бывшего мужа мне сейчас и не хватало!
К счастью, по пути в «свою» новую квартиру мне никто из жильцов дома не встретился: слишком позднее время. Я прокралась от лифта к двери и дрожащей рукой открыла замок, чувствуя себя взломщицей и нарушительницей всех возможных законов. В присутствии главы ОМР мне было не совсем удобно изучать квартиру, поэтому теперь я включила свет в обеих комнатах и на кухне и принялась бродить по ним, ощупывая каждую вещь и пытаясь привыкнуть к тому, что теперь живу здесь. Мне страшно хотелось знать, кому принадлежит это жилище. То, что его хозяин не Лицкявичус, не подвергалось сомнению – не его стиль! Однако я не обнаружила ни единого предмета, который мог бы рассказать о человеке, на самом деле жившем здесь. Ни единой фотографии или конверта! Тем не менее в книжном шкафу я нашла книги по медицине и психологии – ну, хоть что-то. Разумеется, Лицкявичус позаимствовал апартаменты у кого-то из своих коллег. На журнальном столике лежали несколько выпусков «Ланцета», медицинского журнала, всего год выходящего на русском языке. До этого нам приходилось лазить по Интернету в поисках доброй души, которая перевела бы для нас, темных людей, не владеющих иностранными языками, хоть пару-тройку статей.
Часы показывали половину первого ночи. Несмотря на то что завтра мне следовало явиться в Светлогорскую больницу к восьми часам, сна не было ни в одном глазу. Теперь я оценила предусмотрительность Лицкявичуса: он подобрал «хату» с учетом того, чтобы я могла пешком дойти до нового места работы. Это правильно, ведь в общественном транспорте я вполне могла столкнуться с кем-то из знакомых, а такая встреча в моем теперешнем положении была бы очень нежелательна! Когда я побеспокоилась насчет соседей, глава ОМР пояснил: владелец квартиры сказал им, что сдал ее своей знакомой, которой негде жить после развода с мужем. Так что и здесь «алиби» мне обеспечили.
Я до сих пор не могла взять в толк, каким образом Лицкявичусу удалось-таки убедить меня влезть в это дело? И вот надо же – вместо того чтобы спокойно отдыхать дома, на диване у телевизора, или и в самом деле отправиться в путешествие и посмотреть мир, я сижу в чужом доме, притворяясь совершенно другим человеком, а завтра снова начну работать, причем в непривычной для себя роли – на должности медсестры, в незнакомом и, возможно, даже враждебном окружении!
Сев на неказистый с виду, но удобный икеевский диван, я разложила перед собой фотографии и включила телевизор.
* * *Я много плохого слышала о Светлогорской больнице, но даже несмотря на это, увиденное меня потрясло. Здание оказалось старым и давно нуждающимся в капитальном ремонте. Стены все в потеках, плитка с фасада осыпалась, а о существовании стеклопакетов здесь наверняка даже не слышали. Деревянные рамы окон, не менявшиеся и не утеплявшиеся, наверное, со дня сдачи здания в эксплуатацию – в незапамятные времена! – производили жуткое впечатление. Казалось, стоит подуть мало-мальски сильному ветру, и они выпадут целиком и рухнут во двор прямо на голову незадачливым прохожим.
Внутри все выглядело даже хуже, чем снаружи. Холодный бетонный пол мгновенно заставил мои ступни замерзнуть, несмотря на неожиданно наступившую июльскую жару. Обшарпанные стены и высоченные потолки угнетали. Господи, как же здесь люди-то работают? Наверное, мне здорово повезло с больницей, раз я даже не подозревала о том, в сколь плачевном состоянии находятся некоторые городские учреждения здравоохранения! Конечно, мою больницу нельзя даже сравнивать с прекрасным, высокотехнологичным центром реконструкционной хирургии Лицкявичуса, но по сравнению с этим убожеством она казалась шедевром архитектурной и медицинской мысли.
Охранник сидел не в будке, а прямо на деревянной лавке у входа, и выглядел он так же, как и все здание, – потрепанным и помятым. Тем не менее мужчина довольно вежливо объяснил мне, как пройти в неврологию. Она располагалась на третьем этаже. Не знаю, что именно я ожидала увидеть, однако испытала некоторое облегчение: отделение, где мне предстояло работать, не повергло в шок. Да, здесь тоже все было старым и довольно ветхим, но, похоже, персонал старался хоть как-то залатать дыры и придать старости благородный вид. На полу лежал потертый ковер, прикрывавший голый бетон, а дерматиновые кресла, похоже, недавно обновлялись: на подлокотниках были аккуратно наклеены заплатки. Кроме того, вдоль стен стояли подставки с цветами, и их присутствие несколько оживляло унылую атмосферу.