– Я хочу получить ответ сейчас.
Лицо Локарта приняло каменное выражение.
– Сначала я поговорю со своей женой, потом я буду говорить с вами, завтра. Пойдем, Шахразада. – Он вышел. В слезах, она последовала за ним и закрыла дверь.
Мешанг сардонически усмехнулся, выбрал себе другую сладость и откусил маленький кусочек.
Зара выдохнула, вне себя от гнева:
– Во имя Аллаха, что на тебя на…
Он подался вперед и хлестнул ее по лицу всей ладонью.
– Закрой рот! – прокричал он. Он бил ее и раньше, но никогда с такой злобой. – Закрой рот, или я разведусь с тобой, слышишь? Я все равно собираюсь взять еще одну жену, кого-нибудь помоложе, а не высохшую старую докучливую ведьму вроде тебя. Ты что, не понимаешь, что Шахразада в опасности, мы все в опасности из-за этого человека? Иди и умоляй Аллаха, чтобы он простил тебе твое безобразное поведение! Убирайся! – Она бегом бросилась вон. Он швырнул чашку ей вслед.
Северные пригороды. 21.14. Азадэ быстро вела маленькую, изрядно помятую машину по улице, вдоль которой стояли фешенебельные дома – как отдельные, так и многоквартирные, – многие из которых были погружены в темноту, некоторые разграблены и разбиты. Фары были беспечно переключены на дальний свет, ослепляя встречных водителей, клаксон гудел не переставая. Она надавила на тормоз, пошла юзом, опасно пересекая поток машин, едва избежала столкновения и, взвизгнув шинами, покатила к гаражу одного из домов.
В гараже было темно. В боковом кармане у нее лежал фонарь. Она включила его, выбралась из автомобильчика, заперла дверцы. Ее пальто было добротно сшитым и теплым, на ней были юбка, сапоги, меховые рукавички и шапка, волосы свободно рассыпались по плечам. У противоположной стены гаража находились лестница и выключатель. Когда она щелкнула им, ближайшая к ней лампа на мгновение вспыхнула и тут же погасла. Азадэ тяжело поднялась но лестнице. Четыре квартиры на каждой площадке. Квартира, которую ее отец одолжил ей и Эрикки, находилась на третьем этаже и выходила окнами на улицу. Сегодня был понедельник. Она жила здесь с субботы. «Никакого риска нет, Мак, – объяснила она, когда объявила ему, что переезжает, а он попытался уговорить ее остаться в его квартире, – но если отец захочет, чтобы я вернулась в Тебриз, мое пребывание здесь, у вас, никак мне не поможет. В квартире у меня есть телефон, до нее всего полмили, и я легко могу пройти их пешком, там у меня есть одежда и слуга. Я буду заходить каждый день, приходить в управление и ждать, это все, что я могу сделать».
Она не сказала, что предпочитает быть подальше от него и от Чарли Петтикина. Оба они мне очень нравятся, думала она, но они довольно старые и педантичные, совсем не как Эрикки. Или Джонни. Ах, Джонни, что же мне с тобой делать, осмелюсь ли я увидеть тебя еще раз?
На площадке третьего этажа было темно, но у нее был фонарь, и она нашла ключ, вставила его в замок, почувствовала на себе чей-то взгляд и в страхе обернулась. Смуглый небритый бродяга, расстегнув штаны, махал на нее своим торчащим членом.
– Я поджидал тебя, царица всех шлюх, и пусть проклянет меня Аллах, если мой уд не готов пронзить тебя спереди, сзади или сбоку… – Он двинулся вперед, бормоча грязные ругательства, и она уперлась спиной в дверь, на мгновение оцепенев от ужаса, схватила ключ, повернула его и распахнула дверь.
За дверью стоял сторожевой пес – доберман. Мужчина замер. Пес угрожающе зарычал и бросился на него. Мужчина в панике завопил и попытался было отбиться от собаки, потом метнулся вниз по лестнице; доберман с гортанным урчанием хватал его за ноги и за спину, в клочья разрывая штаны и куртку, а Азадэ кричала ему вслед:
– Вот теперь мне его покажи!
– О, ваше высочество, я не слышал, как вы стучали, что происходит? – воскликнул старый слуга, выбегая из кухни.
Она сердито вытерла пот с лица:
– Чтоб тебя черти взяли, Али, я двадцать раз говорила, чтобы ты встречал меня внизу с собакой. Я приехала вовремя, я всегда приезжаю в одно и то же время. Ты совсем безмозглый?
Старик кинулся извиняться, но грубый голос из-за ее спины оборвал его:
– Иди приведи собаку!
Азадэ обернулась. Ее желудок сжался.
– Добрый вечер, ваше высочество. – Это был Ахмед Дурсак, высокий, бородатый, внушающий холодящий ужас. Он стоял в двери гостиной.
Иншаллах, подумала она. Ожидание закончилось, и теперь все начинается сначала.
– Добрый вечер, Ахмед.
– Ваше высочество, пожалуйста, извините меня, я не знал, что такое жители Тегерана, иначе я сам дожидался бы вас внизу. Али, приведи собаку!
Перепуганный и все еще бормочущий извинения, старик устремился вниз по лестнице. Ахмед закрыл дверь и смотрел, как Азадэ воспользовалась вилкообразной подставкой, чтобы снять сапоги, и сунула свои маленькие ноги в турецкие тапочки с загнутыми кверху носами. Она прошла мимо него в уютную, обставленную на западный манер гостиную и села; ее сердце глухо стучало в груди. В камине потрескивал огонь. На полу – бесценные ковры, другие развешаны по стенам. Напротив нее стоял низкий столик. На столике лежал кукри, оставленный ей Россом.
– У вас есть новости о моем отце и моем муже?
– Его высочество хан болен, очень болен, и…
– Чем болен? – спросила Азадэ, тут же искренне обеспокоенная.
– Сердечный приступ.
– Да охранит его Аллах. Когда это случилось?
– В прошлый четверг. – Он прочел ее мысли. – В тот день, когда вы и… и диверсант были в деревне Абу-Мард. Не так ли?
– Наверное. Последние несколько дней совсем перемешались у меня в голове, – ответила она ледяным тоном. – Как себя чувствует мой отец?
– Приступ в четверг был легким, хвала Аллаху. Перед самой полуночью в субботу у него случился еще один. Гораздо тяжелее. – Он внимательно смотрел на нее.
– Насколько тяжелее? Пожалуйста, не играйте со мной! Немедленно расскажите мне все!
– Прошу простить меня, ваше высочество, я и не думал играть с вами. – Голос его звучал вежливо, и он не смотрел на ее ноги, восхищаясь ее горячностью и гордостью и очень желая поиграть с ней. – Врач назвал это ударом, и теперь левая половина его высочества частично парализована; он все еще может говорить – с некоторым трудом, – но разум его тверд, как всегда. Доктор сказал, что в Тегеране он поправился бы гораздо быстрее, но переезд пока невозможен.
– Он поправится? – спросила она.
– Я не знаю, ваше высочество. На все воля Аллаха. Мне он кажется очень больным. Что до врача, то я о нем невысокого мнения; он сказал лишь, что у его высочества было бы больше шансов, находись он в Тегеране.
– Тогда как можно скорее привезите его сюда.
– Привезу, ваше высочество, не беспокойтесь. А тем временем у меня для вас послание. Хан, ваш отец, сказал: «Я хочу тебя видеть. Немедленно. Я не знаю, сколько я проживу, но некоторые дела необходимо уладить и подтвердить. Твой брат сейчас со мной, и…»
– Да защитит его Аллах, – вырвалось у Азадэ. – Мой отец примирился с Хакимом?
– Его высочество объявил его своим наследником. Но, пожа…
– О, это чудесно, чудесно, хвала Аллаху! Но о…
– Пожалуйста, наберитесь терпения и позвольте мне закончить послание: «Твой брат Хаким сейчас со мной, и я сделал его своим наследником, при соблюдении определенных условий тобой и им». – Ахмед замолчал в нерешительности, и Азадэ хотелось ринуться в этот зазор с переполнявшими ее счастьем и осторожностью. Гордость удержала ее.
– «Поэтому необходимо, чтобы ты немедленно вернулась вместе с Ахмедом». Это конец послания, ваше высочество.
Входная дверь открылась. Али запер ее на замок и спустил добермана с поводка. Пес тут же протрусил в гостиную и положил голову на колени Азадэ.
– Молодец, Реза, – сказала она, поглаживая его, радуясь представившейся ей возможности собраться с мыслями. – Сидеть. Ну-ка, сидеть! Сидеть! – Пес радостно подчинился, потом лег у ее ног, наблюдая за дверью и за Ахмедом, который стоял рядом со вторым диваном. Ее рука рассеянно поигрывала рукояткой кукри, прикосновение к ней давало ей уверенность. Ахмед, кося глазом, ощущал его присутствие и понимал его значение.
– Как перед Богом, ты сказал мне правду?
– Да, ваше высочество. Как перед Богом.
– Тогда мы едем немедленно. – Она поднялась. – Ты приехал на машине?
– Да, ваше высочество. Я привез лимузин и шофера. Но есть еще кое-какие вести – и хорошие, и плохие. К его высочеству поступило требование выкупа. Его превосходительство ваш супруг находится в руках бандитов, горцев… – Она попыталась сохранить бесстрастное выражение лица, но ее колени едва не подогнулись. – …где-то недалеко от советской границы. И он, и его вертолет. Похоже, что эти… эти бандиты заявляют, что они курды, но хан сомневается в этом. Они устроили засаду на Чимтаргу и его людей и перебили их всех, захватив его превосходительство и вертолет. Утром в четверг, если верить их словам. Потом они летали в Резайех, где его видели – он выглядел целым и невредимым, – после чего они улетели назад.
– Хвала Аллаху, – только это и позволила ей произнести ее гордость. – Заплачен ли выкуп за моего мужа?
– Записка с требованием выкупа прибыла вечером в субботу, через посредников. Как только к его высочеству вчера вернулось сознание, он передал мне послание для вас и отправил сюда, чтобы привезти вас.
Она услышала это «привезти» и знала, насколько серьезно это слово, но Ахмед внешне никак его не подчеркнул, опустив руку в карман.
– Его высочество Хаким передал мне это для вас. – Он протянул ей запечатанный конверт.
Она вскрыла его, переполошив собаку. Записка была написана рукой Хакима: «Моя родная, его высочество сделал меня наследником и восстановил в правах нас обоих, поставив условия, чудесные условия, которые нетрудно принять. Возвращайся скорей, он очень болен, и он не станет заниматься выкупом, пока не увидит тебя. Салам».
Утопая в счастье, она заторопилась из комнаты, почти мгновенно собрала дорожную сумку и черкнула записку Мак-Айверу, приказав Али доставить ее завтра. Подумав мгновение, она захватила с собой кукри и вышла, прижимая его к груди. Ахмед не произнес ни слова, просто вышел за ней следом.
ВТОРНИК 27 февраля
ГЛАВА 52
Бендер-Делам.08.15. Касиги торопливо шагал за хмурым полицейским по обшарпанным, переполненным людьми коридорам больницы. Радиомеханик, Минору, шел сзади, отстав на три шага. Больные и раненые мужчины, женщины и дети лежали на носилках, сидели на стульях, стояли или просто лежали на полу, ожидая, когда ими кто-нибудь займется, тяжело больные вперемежку с легко больными, кто-то справлял естественную нужду, кто-то ел и пил, поглощая еду, привезенную из дома многочисленными посетителями-родственниками, – и все, кто мог, громко жаловались. Задерганные медсестры и врачи входили и выходили из палат, все медсестры были в чадрах, за исключением нескольких британок, медсестер королевы, чьи строгие головные уборы были почти эквивалентны чадре и потому вполне приемлемы.
В конце концов полицейский отыскал нужную дверь и протолкался в переполненную палату. Кровати вдоль обеих стен и еще один ряд посредине, все заняты пациентами-мужчинами, пришедшие к ним родственники болтали или жаловались, дети играли, а в одном углу старая женщина готовила на переносной плитке.
Скраггер лежал на соломенном матрасе в одежде и обуви, прикованный за руку и за щиколотку к старой чугунной кровати. Его голова была перевязана, лицо небритым и грязным. Увидев позади полицейского Касиги и Минору, он приподнялся и глаза его загорелись.
– Привет, ребята, – сказал он хриплым голосом.
– Как вы, капитан? – спросил Касиги, ужасаясь наручникам.
– Ежели б на свободу вырваться, совсем было бы прекрасно.
Полицейский раздраженно прервал его, громко, чтобы слышали все окружающие, осведомившись на фарси:
– Этого человека вы хотели видеть?
– Да, ваше превосходительство, – ответил за Касиги Минору.
– Ну вот, вы его увидели. Можете доложить своему правительству или кому вам там угодно, что он, без сомнения, получает лечение. Его будет судить комитет по делам дорожного движения. – С напыщенным видом он повернулся, чтобы уйти.
– Но капитан даже не был водителем того автомобиля, – терпеливо сказал Касиги по-английски. Минору перевел; эту фразу они повторяли большую часть прошедшей ночи и с самого утра сегодня различным полицейским всякого ранга, неизменно получая разнообразные варианты одного и того же ответа: «Если бы этот чужеземец не приехал в Иран, этой аварии никогда бы не случилось. Разумеется, он виноват».
– Не важно, был он водителем или не был, он все равно виноват! – сердито ответил полицейский; его громкий голос эхом отразился от стен палаты. – Сколько раз вам нужно это повторять? Он отвечал за ту машину. Он заказал ее для себя. Если бы он ее не заказал, ничего бы не случилось; люди погибли и пострадали; конечно же, он виновен!
– Но, повторяю еще раз, мой помощник был свидетелем, и он даст показания, что авария была вызвана другим автомобилем.
– Лжесвидетельство перед комитетом будет наказано самым суровым образом, – мрачно произнес полицейский, один из тех, кто сидел в той полицейской машине.
– Это не ложь, ага. Есть и другие свидетели, – сказал Касиги, никаких свидетелей не имея, и его голос стал более резким. – Я настаиваю, чтобы этого человека немедленно отпустили. Он является сотрудником моего правительства, которое вложило миллиарды долларов в наш нефтехимический завод «Иран-Тода» для блага Ирана и особенно всех жителей Бендер-Делама. Если его немедленно не освободят, я прикажу всем японцам покинуть страну и прекратить все работы! – Он говорил с возрастающим раздражением, ибо не имел таких полномочий да и не стал бы отдавать такое распоряжение в любом случае. – Все остановится!
– Клянусь Пророком, мы больше не поддадимся на шантаж чужеземцев, – выпалил полицейский и отвернулся. – Вам придется обсудить все это с комитетом!
– Если его сейчас же не отпустят, все работы прекратятся, и не будет больше никаких рабочих мест. Никаких!
Когда Минору перевел, Касиги заметил перемену в молчании и настроении людей вокруг. И даже в самом полицейском, который обнаружил, что все взгляды уперлись в него, и ощутил их внезапную враждебность. Один из сидевших поблизости юношей с зеленой повязкой на рукаве тяжело произнес:
– Так ты хочешь поставить под угрозу наши рабочие места, а? Кто ты такой? Откуда мы знаем, что ты не человек шаха? Комитет рассматривал твое дело?
– Конечно, рассматривал! Клянусь Истинным Богом, я много лет был за имама! – сердито ответил полицейский, но волна страха прокатилась по нему. – Я помогал революции, все это знают. Вы, – он ткнул пальцем в Касиги, молча проклиная его за то, что он был причиной всех этих неприятностей, – следуйте за мной! – Полицейский начал проталкиваться к выходу.
– Я вернусь, капитан Скраггер, не беспокойтесь. – Касиги и Минору бросились догонять полицейского.
Тот спустился по лестнице на один пролет, прошел по коридору, спустился по другой лестнице, проталкиваясь сквозь толпы людей. Касиги начал нервничать, видя, что они спускаются все глубже, в подвальные помещения больницы. Полицейский открыл дверь с надписью на фарси на ней.
Касиги прошиб холодный пот. Они были в морге. Мраморные плиты с телами, накрытыми грязными простынями. Много тел. Пахло химикатами, засохшей кровью и экскрементами.
– Вот! – воскликнул полицейский, срывая простыню с одного из тел. Под ней оказался обезглавленный труп женщины. – Ваш автомобиль стал причиной ее смерти, как быть с ней и с ее семьей? – Касиги услышал слово «ваш», и леденящий ток пробежал по его телу. – И вот еще! – Иранец сорвал другую простыню. Раздавленная до неузнаваемости женщина. – Ну?
– Мы… мы глубоко сожалеем, конечно… разумеется, нам очень жаль, что кто-то пострадал, мы глубоко сожалеем, но это карма, иншаллах, в этом нет нашей вины или вины пилота наверху. – Касиги отчаянно боролся с тошнотой. – Мы глубоко сожалеем.
Минору перевел, полицейский стоял, нахально опершись на плиту. Потом он ответил, и глаза молодого японца расширились:
– Он говорит… он говорит, что залог, штраф за немедленное освобождение мистера Скраггера составляет один миллион риалов. Немедленно. Что решит комитет, его не касается.
Один миллион риалов составлял примерно двенадцать тысяч долларов.
– Это невозможно, но мы, безусловно, смогли бы заплатить сто тысяч риалов в течение часа.
– Миллион! – прокричал полицейский. Он схватил голову женщины за волосы и поднес ее к лицу Касиги, которому пришлось собрать все свои силы, чтобы стоять прямо. – Как быть с ее детьми, которые теперь обречены на то, чтобы всю жизнь расти без матери? Разве они не заслуживают компенсации? А?
– Такой… такой суммы наличными не наберется… на всем заводе, прошу простить.
Полицейский выругался и стал торговаться дальше, но тут дверь открылась. В помещение вошли санитары. Они везли тележку с еще одним телом и с любопытством поглядывали на них. Полицейский тут же сказал:
– Очень хорошо. Мы отправимся в ваш офис немедленно.
Они поехали и забрали последнюю сумму, которую Касиги предложил – двести пятьдесят тысяч риалов или около трех тысяч долларов, – но без расписки, лишь с устной договоренностью, что Скраггер может идти. Не доверяя полицейскому, Касиги передал ему половину суммы в кабинете и положил вторую половину в конверт, который сунул себе в карман. Они вернулись в больницу. Там он остался ждать в машине, а полицейский и Минору вошли внутрь. Ожидание казалось бесконечным, но в конце концов Минору и Скраггер спустились по ступеням больницы вместе с полицейским. Касиги вышел из машины и передал полицейскому конверт. Иранец проклял всех чужеземцев и отошел с вызывающим видом.