– Сайада, chérie, как ты прекрасна, – тепло произнес он, целуя ее, но про себя подумал, ты совсем неважно выглядишь, усталая, измученная. – Как поживаешь, chérie?
– Я немножко простудилась, ничего страшного, – ответила она. Сегодня утром она увидела морщинки тревоги на лице и тени под глазами и знала, что Жан-Люк их заметит. – Ничего серьезного, и все уже прошло. Как ты, chéri?
– Сегодня – прекрасно. Завтра? – Он пожал плечами, помог ей снять пальто, легко подхватил ее на руки и опустился вместе с ней в объятия мягкого дивана. Она была очень красива, и ему было грустно расставаться с ней. И с Ираном. Как с Алжиром, подумал он.
– О чем ты задумался, Жан-Люк?
– Вспомнил шестьдесят третий, когда нас турнули из Алжира. Все это по-своему похоже на Иран, нас так же выдавливают отсюда против нашей воли. – Он почувствовал, как она шевельнулась в его объятиях. – Что такое?
– Мир иногда бывает так ужасен. – Сайада ничего не рассказывала ему о своей настоящей жизни. – Устроен так несправедливо. – Она с горечью вспомнила войну шестьдесят седьмого года в секторе Газа, гибель родителей, бегство из страны – ее история была очень похожа на его, – вспомнила кошмарную смерть Теймура и «их» катастрофическое появление. Она ощутила приступ дурноты, представив себе маленького Яссара и то, что они сделают с ее сыном, если она окажется непослушной. Если бы только я могла узнать, кто «они»…
Жан-Люк разливал вино в бокалы, которые заранее поставил на столик перед ними.
– Плохо быть такой серьезной, chérie. Времени у нас совсем немного. Santé![14]
Вино было прохладным, с тонким вкусом и пахло весной.
– Сколько у нас времени? Разве ты не остаешься?
– Я должен ехать через час.
– В Загрос?
– Нет, chérie, в аэропорт, а оттуда – в Ковисс.
– Когда ты вернешься?
– Я не вернусь, – сказал он и почувствовал, как она напряглась. Но он крепко сжал ее в руках, и через несколько мгновений она опять расслабилась, а он продолжил – у него никогда не было никаких поводов не доверять ей полностью:
– Между нами говоря, Ковисс – это тоже на время, и очень недолгое. Мы уходим из Ирана, вся компания уходит. Ясно, что мы тут никому не нужны, мы больше не можем свободно заниматься своим делом, компании не платят ни гроша. Нас вышвырнули из Загроса… одного из наших механиков несколько дней назад убили террористы, а юный Скот Гаваллан избежал смерти лишь каким-то чудом. Так что мы уходим. C'est fini.[15]
– Когда?
– Скоро. Точно не знаю.
– Я… я буду скучать… буду скучать по тебе, Жан-Люк, – сказала она, теснее прижимаясь к нему.
– А я буду скучать по тебе, chérie, – мягко сказал он, увидев слезы, которые беззвучно катились по ее щекам. – Как долго ты пробудешь в Тегеране?
– Не знаю. – Она постаралась, чтобы голос не выдал, насколько ей плохо. – Я дам тебе адрес в Бейруте.
– Меня ты можешь разыскать через Абердин.
Они сидели на диване, она полулежала в его объятиях, часы на каминной полке отсчитывали секунды, их тиканье, обычно чуть слышное, сейчас казалось очень громким, они оба ощущали течение времени и осознавали, что их отношения закончились – не по их воле.
– Давай займемся любовью, – шепнула она, не испытывая желания, но зная, что от нее ждут постели.
– Нет, – галантно отказался он, притворяясь сильным за них обоих, зная, что от него ждут постели, после чего они оденутся и будут французами, разумными людьми, чья связь подошла к концу. Его взгляд упал на часы. Оставалось сорок три минуты.
– Ты не хочешь меня?
– Хочу больше, чем когда-либо. – Его ладонь накрыла ее грудь, губы легко коснулись шеи; ее духи были легкими и приятными; он был готов начать.
– Я рада, – пробормотала она тем же нежным голосом, – и я так рада, что ты сказал нет. Я хочу тебя на много-много часов, мой дорогой, а не на несколько минут, сейчас – нет. Делать это наспех – это все бы только испортило.
Секунду он сидел озадаченный, не ожидая такого гамбита в партии, которую они разыгрывали. Но теперь, когда это было произнесено, он тоже был рад. Как отважно с ее стороны отказаться от такого удовольствия, подумал он с глубокой любовью. Гораздо лучше повспоминать чудесные былые времена, чем торопливо возиться на простынях. Мне это безусловно сэкономит много сил и пота, а я даже не посмотрел, есть ли в ванной горячая вода. Теперь мы можем просто сидеть, болтать и наслаждаться вином, немножко поплакать и расстаться счастливыми.
– Да, согласен. Я тоже так думаю. – Его губы опять щекотнули ее шею. Она чуть заметно задрожала, и он почувствовал искушение разжечь ее по-настоящему. Но решил не делать этого. Бедняжка, зачем ее мучить?
– А как вы будете все уезжать отсюда, дорогой?
– Улетим все вместе. Вина?
– Да-да, пожалуйста, оно такое чудесное. – Она пригубила вино, вытерла щеки и принялась легко болтать с ним, нащупывая план этого их удивительного «ухода». И «им», и «Голосу» все это будет очень интересно, возможно, даже позволит мне выяснить, кто «они». Не зная этого, я не смогу защитить своего сына. О Боже, помоги мне загнать их в угол.
– Я так люблю тебя, chéri.
Аэропорт Тегерана. 18.05. Джонни Хогг, Петтикин и Ноггер тупо смотрели на Мак-Айвера.
– Вы остаетесь, то есть вы с нами не летите? – промямлил Петтикин.
– Нет, не лечу, я же уже сказал, – оживленно ответил Мак-Айвер. – Завтра я должен сопровождать Киа в Ковисс. – Они стояли рядом с его машиной, подальше от посторонних ушей, 125-й расположился на бетонной площадке, рабочие загружали в него последние из ящиков; неизбежная группа «зеленых повязок» наблюдала за ними. И мулла.
– Этого муллу мы никогда раньше здесь не видели, – заметил Ноггер; он нервничал и, как и все остальные, старался не показывать этого.
– Хорошо. Все остальные готовы к посадке?
– Да, Мак, кроме Жан-Люка. – Петтикин был очень обеспокоен. – А ты не думаешь, что, может быть, было бы лучше просто плюнуть на этого Киа?
– Это было бы полным сумасшествием, Чарли. Ничего страшного не стряслось. Ты сможешь подготовить все в аэропорту Эль-Шаргаза вместе с Энди. Я буду там завтра. Я прилечу на 125-м из Ковисса с последними из наших ребят.
– Но, черт меня побери, у них-то у всех есть разрешение, а у вас нет, – заметил Ноггер.
– Черт меня побери, Ноггер, – в тон ему произнес со смешком Мак-Айвер, – у нас ни у кого нет разрешения лететь отсюда. Как мы можем быть спокойны за наших ребят из Ковисса до тех пор, пока они не окажутся в воздухе и за пределами воздушного пространства Ирана? Ладно, не из-за чего тут переживать. Все по порядку, сначала нам нужно поднять в воздух эту часть представления. – Он обернулся на такси, с визгом затормозившее рядом. Жан-Люк выбрался из машины, протянул водителю вторую половину стодолларовой бумажки и направился к ним с чемоданом в руке.
– Alors, mes amis, – сказал он с довольной улыбкой. – Ça marche?[16]
Мак-Айвер вздохнул.
– Очень с твоей стороны смело вот так объявить всему миру, что ты собрался в отпуск, Жан-Люк.
– Что?
– Ничего. – Мак-Айверу нравился Жан-Люк, его способности пилота, его качества повара, его постоянная целеустремленность.
Когда Гаваллан рассказал Жан-Люку про «Шамал», тот сразу ответил:
– Что до меня, так я обязательно поведу один из 212-х из Ковисса. При условии, что получу место на рейс в среду до Тегерана и смогу провести в Тегеране пару часов.
– Это еще зачем?
– Mon Dieu, беда с вами, с англичанами! Ну, наверное, чтобы послать имаму последнее adieu, нет?
Мак-Айвер ухмыльнулся, глядя на француза.
– Ну, как Тегеран?
– Magnifique! – ответил Жан-Люк с такой же многозначительной ухмылкой и подумал про себя, я Мака таким молодым уже много лет не видел. Кто эта леди, хотел бы я знать? – Et toi, mon ami?[17]
– Хорошо. – Позади него Мак-Айвер увидел, как Джоунз, второй пилот самолета, бегом спустился по трапу и направился к ним. Ящиков на бетоне уже не осталось, и их иранские наземные рабочие шагали назад к конторе. – У вас на борту все готово?
– Все готово, капитан, дело только за пассажирами, – спокойно ответил Джоунз. – Служба управления полетами нервничает, говорит, мы и так тут пересидели лишнего. Так что давайте побыстрее, хорошо?
– У вас по-прежнему есть разрешение на промежуточную посадку в Ковиссе?
– Да, с этим никаких проблем.
Мак-Айвер сделал глубокий вдох.
– Хорошо, поехали, все делаем в точности, как планировали, только я заберу бумаги, Джонни. – Джонни Хогг протянул их ему, и они втроем, Мак-Айвер, Хогг и Джоунз, пошли вперед, по направлению к мулле, надеясь отвлечь его внимание. Оба механика еще раньше проскользнули в самолет под видом рабочих. – Добрый день, ага, – сказал Мак-Айвер, с большой помпой протягивая мулле декларацию грузов и пассажиров; они втроем встали так, чтобы закрыть от муллы трап самолета. Ноггер, Петтикин и Жан-Люк быстро поднялись по трапу и исчезли внутри.
– Хорошо, поехали, все делаем в точности, как планировали, только я заберу бумаги, Джонни. – Джонни Хогг протянул их ему, и они втроем, Мак-Айвер, Хогг и Джоунз, пошли вперед, по направлению к мулле, надеясь отвлечь его внимание. Оба механика еще раньше проскользнули в самолет под видом рабочих. – Добрый день, ага, – сказал Мак-Айвер, с большой помпой протягивая мулле декларацию грузов и пассажиров; они втроем встали так, чтобы закрыть от муллы трап самолета. Ноггер, Петтикин и Жан-Люк быстро поднялись по трапу и исчезли внутри.
Мулла пролистал декларацию, было видно, что дело это для него новое.
– Хорошо. Теперь инспекций, – сказал он с тяжелым акцентом.
– В этом нет нужды, ага, все… – Мак-Айвер замолчал. Мулла и двое «зеленых повязок» уже направлялись к трапу. – Как только поднимешься на борт, запускай двигатели, Джонни, – тихо произнес он и двинулся за ними следом.
Салон был весь заставлен ящиками, пассажиры уже сидели по местам, пристегнутые ремнями. Каждый прилежно старался не встречаться с муллой взглядом. Мулла уставился на них.
– Кто люди?
– Экипаж на замену, ага, – сияя, доложил Мак-Айвер. Двигатели взвыли, и его волнение стало нарастать. Он небрежно показал рукой на Жан-Люка: – Пилот на замену для Ковисса, ага, – потом добавил, уже торопливо: – Комитет на вышке хочет, чтобы самолет взлетел немедленно. Быстро, хорошо?
– Что есть в ящиках?
Мулла обернулся в сторону кабины пилотов, откуда Джонни Хогг крикнул на безупречном фарси:
– Извините, что прерываю вас, ваше превосходительство, на все воля Аллаха, но диспетчерская вышка приказывает нам немедленно взлетать. С вашего разрешения, прошу вас.
– Да, да, конечно, ваше превосходительство пилот. – Мулла улыбнулся. – Вы очень хорошо говорите на фарси.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, да хранит вас Аллах и да пребудет его благословение с имамом.
– Благодарю вас, ваше превосходительство пилот, да хранит вас Аллах. – Мулла вышел.
На пути к выходу Мак-Айвер заглянул в кабину пилотов.
– Что все это означало, Джонни? Я и не знал, что ты говоришь на фарси.
– Я и не говорю, – сухо ответил Хогг и перевел то, что сказал мулле. – Я просто выучил эту фразу, подумал, может пригодиться.
Мак-Айвер улыбнулся.
– Можешь сесть за первую парту! – Он понизил голос: – Когда сядете в Ковиссе, скажи Дюку, чтобы он договорился с Мастаком, как угодно, но чтобы договорился перенести вылет ребят на более раннее время, как можно раньше утром. Я не хочу, чтобы Киа был там, когда они будут садиться в самолет. Вывезите их как можно раньше. О'кей?
– Да, конечно, я и забыл. Очень разумно.
– Счастливого полета. Увидимся в Эль-Шаргазе. – С площадки он с широкой улыбкой вздернул большой палец, прощаясь с ними, когда самолет покатил на рулежку.
Как только они взлетели, Ноггера прорвало, и он издал ликующий вопль:
– Получилось!
Все подхватили его возглас, кроме Жан-Люка, который суеверно перекрестился, и Петтикина, который постучал по деревянному ящику.
– Merde, – отозвался Жан-Люк, – прибереги радостные крики на потом, Ноггер, тебя еще могут ссадить с самолета в Ковиссе. Прибереги их до пятницы, еще слишком много пыли унесет через залив до той поры!
– Ты прав, Жан-Люк, – кивнул Петтикин, сидя у окна рядом с ним и глядя, как аэропорт исчезает внизу. – Мак был в хорошем настроении. Уже много месяцев я не видел его таким довольным и счастливым, а еще сегодня утром он был зол как черт. Интересно, как люди меняются.
– Да, занятно. Что до меня, я бы действительно был зол как черт, если бы мои планы поменялись так круто. – Жан-Люк поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и откинулся назад, думая о Сайаде, об их расставании, наполненном значением и печалью. Он бросил взгляд на Петтикина и увидел его нахмурившееся лицо. – Что?
– Я вдруг подумал, а как Мак доберется до Ковисса?
– На вертолете, конечно. Там же остались два 206-х и «Алуэтт».
– Том сегодня перегнал «Алуэтт» в Ковисс, а других пилотов не осталось.
– Значит, поедет на машине, разумеется. А что?
– Ты ведь не думаешь, что он настолько сошел с ума, чтобы самому везти Киа в Ковисс на вертолете, нет?
– Ты рехнулся? Конечно, нет, он же не настолько сума… – Брови Жан-Люка взлетели на лоб. – Merde, он как раз настолько сумасшедший.
Управление внутренней разведки. 18.30. Хашеми Фазир стоял у окна своего просторного кабинета, глядя на городские крыши и минареты, огромные купола мечетей среди небоскребов современных отелей и зданий; последние крики муэдзинов перед закатной молитвой затихали над городом, где светилось немного больше огней, чем обычно. Откуда-то издалека доносилась стрельба.
– Сыновья собаки, – пробормотал он, потом, не оборачиваясь, резко добавил: – Это все, что она сказала?
– Да, ваше превосходительство. «Через несколько дней». Она сказала, что «вполне уверена», что француз не знал точной даты вылета.
– Она должна была ее установить. Это небрежность. Небрежные агенты опасны. Только 212-е, а?
– Да, она была уверена на этот счет. Я согласен, она была небрежна и должна быть наказана.
Хашеми услышал в голосе злобное удовольствие, но не позволил этому нарушить его хорошее настроение, просто предоставил мозгу свободно работать, решая, что ему делать с Сайадой Бертолен и ее информацией. Он был очень доволен собой.
День сегодня складывался отлично. Один из его тайных союзников был назначен вторым лицом к Абриму Пахмуди в САВАМА. В полдень телекс из Тебриза подтвердил смерть Абдоллы-хана. Он немедленно ответил, распорядившись устроить ему завтра личную встречу с ханом Хакимом, и реквизировал для этой цели один из легких двухмоторных самолетов САВАМА. Ускоренная отправка Талбота в ад тоже прошла безупречно, и он не обнаружил никаких следов тех, кто совершил это злодеяние – команды из «группы четыре», – когда осмотрел место преступления, потому что его, конечно же, немедленно туда вызвали. Люди, оказавшиеся поблизости в момент взрыва, не видели, кто поставил машину у ресторана:
– В один момент – благословенный Аллахом мир и покой, в другой – сатанинский грохот и безумие.
Час назад Абрим Пахмуди позвонил ему лично, якобы затем, чтобы поздравить его. Но Фазир избежал расставленной ловушки и аккуратно дал понять, что взрыв не имеет к нему никакого отношения – лучше не привлекать внимания к сходству этого взрыва со взрывом первой машины, который разорвал на куски генерала Джанана, пусть Пахмуди теряется в догадках, следует держать его под давлением и в растерянности. Хохоча в душе, Фазир озабоченным тоном сказал в трубку: «На все воля Аллаха, ваше превосходительство, но совершенно очевидно, что это просто еще одно нападение этих проклятых левых террористов. Талбот не был их целью, хотя его кончина, безусловно, весьма удачно устраняет эту проблему. Сожалею, но должен констатировать, что это нападение вновь было нацелено против тех, кто пользуется расположением имама». Обвиняя во всем террористов и заявляя, что взрыв был направлен против аятолл и мулл, которые часто посещали этот ресторан, он поселял в них страх и к тому же ловко уводил след в сторону от Талбота, избегая тем самым возможных ответных действий со стороны британцев – в первую очередь Армстронга, узнай он правду, – получая таким образом возможность раздавить одним камнем сразу несколько скорпионов.
Хашеми повернулся и взглянул на человека с заостренным лицом, Сулеймана аль-Виали, командовавшего людьми из «группы четыре», которые заложили сегодняшнюю бомбу, – того самого, которого Сайада Бертолен встретила в квартире Теймура.
– Через несколько минут я улетаю в Тебриз. Вернусь завтра или через день. Со мной будет высокий англичанин, Роберт Армстронг. Отряди одного из своих людей, пусть проследит за ним и выяснит, где Армстронг живет, потом прикажи ему убрать его где-нибудь на улице поблизости, после наступления темноты. Сам этого не делай.
– Слушаюсь, ваше превосходительство. Когда?
Хашеми снова прокрутил в голове свой план и не нашел в нем ни одного изъяна.
– В священный день.
– Это тог самый человек, с которым эта Сайада должна была по вашему приказу вступить в любовную связь?
– Да. Но теперь я передумал. – Роберт стал совершенно бесполезен, подумал он. Более того, пришло его время.
– У вас есть для нее какая-то другая работа, ваше превосходительство?
– Нет. Мы ликвидировали группу Теймура.
– На все воля Аллаха. Позволено мне будет предложить кое-что?
Хашеми изучающе посмотрел на него. Сулейман был его самым эффективным, доверенным и смертоносным командиром в «группе четыре», работавший в качестве прикрытия мелким агентом внутренней разведки, подчинявшимся напрямую ему самому. Сулейман заявлял, что изначально он жил в ливанских горах к северу от Бейрута, пока его семью не убили, а его самого не выгнали оттуда христианские ополченцы. Хашеми взял его к себе пять лет назад, освободив его за взятку из сирийской тюрьмы, где он сидел, приговоренный к смерти за убийства и разбой по обе стороны границы; единственным, что Сулейман говорил в свое оправдание, было: «Я убивал только евреев и неверных, как заповедал Аллах, поэтому совершал Божий труд. Я – один из его мстителей».