– Это невозможно, – прошептал Робб, касаясь серебра рукой.
– Я и не знал, что в каком-то одном месте на земле может оказаться столько серебра, – произнес Кулум, потрясенный увиденным не меньше своего дяди.
– Оно все здесь, можешь не сомневаться, – сказал Струан.
Робб дрожащей рукой взял один слиток, чтобы увериться, что это не сон.
– Невероятно!
Струан рассказал им, как он получил это серебро. Он передал им все, что говорил Жэнь-гуа, не упомянув лишь о печати, четырех половинках монет, о пяти лаках, которые предстояло вложить в землю на Гонконге, о пяти лаках, которые нельзя было трогать, а также об одном лаке для Гордона Чэня. Он описал им морское сражение с Броком. Но ни словом не обмолвился о Мэй-мэй.
– Ах он проклятый пират! – негодовал Кулум. – Лонгстафф прикажет повесить Брока и Горта, когда услышит об этом.
– С какой стати? – поинтересовался Струан. – Брок виноват в этом не больше меня. Он просто случайно столкнулся со мной в темноте.
– Но это же ложь. Ты можешь доказать, что он…
– Я не могу и не стану ничего доказывать. Брок сделал попытку, она не удалась, вот и все. Это дело касается только его и меня, и никого больше.
– Мне это не нравится, – угрюмо сказал Кулум. – Закон предписывает по-иному смотреть на преднамеренное пиратство.
– Все счеты будут сведены. Когда я сам решу, что время пришло.
– Господи, помоги нам, мы спасены, – чуть слышно пробормотал Робб, голос его дрожал. – Теперь мы без помех осуществим все наши международные финансовые планы. Мы станем самой богатой компанией на Востоке. Благослови тебя Бог, Дирк! Ты совершил невозможное. – Теперь наше будущее обеспечено, восторженно думал Робб. Теперь денег хватит, чтобы удовлетворить самые экстравагантные вкусы Сары. Теперь я могу немедленно отправляться домой. Может быть, Дирк еще передумает и никогда не уедет отсюда, никогда не будет жить в Англии, забудет про парламент. Все наши тревоги позади. Теперь я смогу купить замок и зажить в мире и спокойствии, как какой-нибудь лорд. Сыновья женятся, дочери выйдут замуж, я смогу обеспечить им безбедное существование, и еще детям их детей останется. Родди сможет закончить университет. Он станет банкиром и никогда не узнает, что такое Восток. – Благослови тебя Бог, Дирк!
Кулум тоже пребывал в экстазе. Это не просто деньги, кричал ему мозг, это власть! Возможность покупать оружие, покупать голоса, чтобы диктовать свою волю парламенту. Здесь, передо мной, решение всех проблем чартистов и чартистского движения. Как тайпан, я смогу использовать власть этого богатства – а потом и еще большего богатства – для достижения благородной цели. Благодарю тебя, Боже, истово молился он, что Ты не оставил нас в трудный час, в час испытаний.
Теперь Кулум по-другому смотрел на отца. За последние недели он много размышлял над словами Струана о богатстве и власти, об их назначении и о том, что они дают человеку. Постоянно общаясь с Глессингом, прикоснувшись к той огромной власти, которой обладал на Востоке Лонгстафф, ловя сочувственные улыбки или наблюдая открытую радость по поводу гибели Благородного Дома, он понял: человек без титула или богатства – сам по себе – беззащитен в этом мире.
Струан почувствовал алчность, овладевшую Роббом и Кулумом. Да, сказал он себе. Но будь честен. Деньги, такие деньги способны совратить любого. Посмотри на себя. Ты убил восемь, десять человек, чтобы сохранить их. И убил бы еще сотню. Посмотри, что они заставляют тебя делать с собственным сыном и собственным братом.
– Есть одна вещь, и я хочу, чтобы вы ее очень хорошо усвоили, – заговорил он. – Эти деньги даны мне в долг. Под мое слово. Я отвечаю за них перед Жэнь-гуа. Я. Не Благородный Дом.
– Я не понимаю тебя, Дирк, – поднял голову Робб.
– Что ты сказал, отец?
Струан достал Библию:
– Сначала поклянитесь на Священном Писании, что все, что я скажу, останется нашей тайной, тайной трех человек.
– Неужели нужно клясться? – удивленно произнес Робб. – Разумеется, я и так никогда ничего не скажу.
– Так ты клянешься, Робб?
– Конечно.
Он и Кулум поклялись, коснувшись рукой Библии.
Струан положил книгу на серебряные слитки:
– Эти деньги будут использованы для спасения Благородного Дома только при том условии, что, если кто-либо из вас станет тайпаном, он согласится, во-первых, целиком посвятить службу в компании поддержке Гонконга и торговли с Китаем; во-вторых, навсегда сделать Гонконг тем местом, где будет располагаться главная контора компании; в-третьих, принять на себя выполнение всех обещаний, данных мною Жэнь-гуа, и держать мое слово перед ним и его наследниками; в-четвертых, взять с преемника, которого он выберет тайпаном себе на смену, клятву, что тот будет делать то же самое; и в-последних, – Струан показал рукой на Библию, – обещайте сейчас, что сколько бы лет ни просуществовал наш торговый дом, только христианин, наш родич, сможет стать его тайпаном. Поклянитесь в этом на Священном Писании, так же как вы заставите поклясться на Священном Писании своего преемника в соблюдении этих условий, прежде чем передадите ему власть.
Наступило молчание. Затем Робб, хорошо зная своего брата, спросил:
– Нам известны все условия, которые поставил Жэнь-гуа?
– Нет.
– Каковы же остальные?
– Я назову их после того, как вы поклянетесь. Можете доверять мне или не доверять, дело ваше.
– Получается не очень-то честно.
– То, что это серебро здесь, не очень-то честно, Робб. Я не могу рисковать. Это не детская игра. И в данный момент я не думаю о вас как о своих родственниках. Ставка делается на столетие. На два столетия вперед. – В неверном свете раскачивающегося фонаря глаза Струана горели зеленым огнем. – Отныне для Благородного Дома время будет идти по-китайски. С вами или без вас обоих.
Воздух в трюме сгустился почти ощутимо. Робб почувствовал, как взмокли его спина и плечи. Кулум ошеломленно смотрел на своего отца:
– Что для тебя означают слова «целиком посвятить службу в компании поддержке Гонконга»?
– Развивать и охранять его, сделать остров постоянной базой для всех торговых операций. А торговля имеет целью открыть Китай для остального мира. Весь Китай. Он должен войти в семью народов.
– Это невозможно, – покачал головой Робб. – Невозможно!
– Что ж, может быть. Но именно этому Благородный Дом посвятит всю свою деятельность.
– Ты хочешь сказать, поможет Китаю стать мировой державой? – спросил Кулум.
– Именно.
– Это опасно! – вскричал Робб. – Это сумасшествие! На земле и без того хватает забот, чтобы помогать еще и бесчисленным толпам язычников! Они же поглотят нас, как болотная трясина. Всех нас. Всю Европу!
– Сейчас каждый четвертый человек на земле – китаец, Робб. Нам выпала редкая возможность помочь им. Обучить нашим обычаям. Британским обычаям. Дать им закон, порядок, справедливость. Христианство. Ибо рано или поздно настанет день, когда они ринутся из своих пределов – сами по себе. Я говорю, что мы должны направить их по нашему пути.
– Это невозможно. Их не переделать. Никогда. Такая попытка заранее обречена на неудачу.
– Таковы условия. Через пять месяцев ты – тайпан. В свое время Кулум придет тебе на смену – если окажется достоин.
– Господи на небесах! – взорвался Робб. – Так вот к чему ты стремился все эти годы?
– Да.
– Я всегда знал, что у тебя есть какая-то непонятная мечта, Дирк. Но это… это уже слишком. Не берусь судить, чудовищно это или удивительно. Мне просто не дано тебя понять.
– Может быть, – ответил Струан, и в голосе его зазвучал металл. – Но это условие твоего выживания, Робби, твоего и твоей семьи, и залог их будущего. Ты станешь тайпаном через пять месяцев. И будешь им по крайней мере один год.
– Я уже заметил тебе однажды, что, по-моему, это еще одно неразумное решение, – горячо заговорил Робб, и лицо его исказилось. – У меня нет ни твоих знаний, ни твоей хитрости, чтобы вертеть Лонгстаффом или удерживать Благородный Дом на первом месте во всей этой кутерьме с войнами, перемириями, новыми войнами. Или справляться с китайцами.
– Знаю. Я знаю, на какой риск иду. Но Гонконг теперь наш. Эта война закончится так же быстро, как и предыдущая. – Струан махнул рукой в сторону серебра. – Вот это – скала, которая не скоро рассыплется по песчинкам. Отныне все будет решать торговля. А торговать ты умеешь.
– Нет, тут дело не только в торговле. Есть еще корабли, которыми нужно управлять, пираты, с которыми нужно драться. Брок, которого нужно держать в узде, и тысячи других проблем.
– За пять месяцев мы сумеем решить основные. Со всеми остальными ты справишься.
– Справлюсь ли?
– Справишься. Потому что благодаря этим деньгам мы теперь стоим более трех миллионов. Уезжая, я заберу с собой один. И двадцать процентов прибыли пожизненно. Ты сделаешь то же самое. – Он взглянул на Кулума. – К концу твоего срока мы будем стоить десять миллионов, потому что я смогу защитить вас и Благородный Дом из парламента и сделаю компанию баснословно богатой. Нам больше не нужно будет полагаться на сэра Чарльза Кросса, Дональда Макдональда, Макфи, Смита, Росса и всех, кого мы поддерживаем, чтобы они отстаивали наши интересы. Я буду делать это сам. И я буду постоянно приезжать на Гонконг, так что тебе не о чем беспокоиться.
– Справлюсь ли?
– Справишься. Потому что благодаря этим деньгам мы теперь стоим более трех миллионов. Уезжая, я заберу с собой один. И двадцать процентов прибыли пожизненно. Ты сделаешь то же самое. – Он взглянул на Кулума. – К концу твоего срока мы будем стоить десять миллионов, потому что я смогу защитить вас и Благородный Дом из парламента и сделаю компанию баснословно богатой. Нам больше не нужно будет полагаться на сэра Чарльза Кросса, Дональда Макдональда, Макфи, Смита, Росса и всех, кого мы поддерживаем, чтобы они отстаивали наши интересы. Я буду делать это сам. И я буду постоянно приезжать на Гонконг, так что тебе не о чем беспокоиться.
– Мне нужно лишь достаточно денег, чтобы спокойно засыпать ночью и мирно просыпаться утром, – сказал Робб. – В Шотландии. Не на Востоке. Я не хочу умереть здесь. Я уезжаю со следующим кораблем.
– Год и пять месяцев, о которых я прошу, это не много.
– Это требование, Дирк, а не просьба.
– Я тебя ни к чему не принуждаю. Месяц назад, Робб, ты был готов принять пятьдесят тысяч и удалиться на покой. Прекрасно! Это предложение остается в силе. Если же ты хочешь получить то, что по праву принадлежит тебе, – более миллиона фунтов, – ты получишь их не позже чем через два года. – Струан повернулся к Кулуму. – От тебя, парень, мне нужно два года твоей жизни. Если ты станешь тайпаном – еще три года. Всего – пять лет.
– Если я не соглашусь на эти условия, тогда мне придется уехать? – спросил Кулум, чувствуя, как у него заныло сердце и пересохло в горле.
– Нет. Ты по-прежнему останешься партнером, хотя и младшим. Но ты никогда не будешь тайпаном. Никогда. Мне придется найти и подготовить кого-то другого. Год – как раз тот срок, который справедливо попросить – или, как он говорит, потребовать – у Робба. Он уже одиннадцать лет в деле. – Струан взял в руки слиток серебра. – Тебе еще предстоит доказать, что ты достоин занять его место, Кулум, даже если ты сейчас согласишься. Ты будешь лишь предполагаемым преемником, не более того. Я не дам тебе жиреть на моем поте или поте Робба. Это закон клана и хороший закон жизни вообще. Каждый человек должен стоять на своих собственных ногах. Конечно, я буду помогать тебе всем, что в моих силах, – пока я жив, но ты сам должен показать, на что способен. Только настоящий мужчина имеет право стоять на самом верху.
Лицо Кулума вспыхнуло.
Робб в упор смотрел на Струана, ненавидя его:
– Тебе не нужен тайпан через пять месяцев. Тебе просто нужна нянька на год, не в этом ли все дело?
– Обещай мне остаться здесь на пять лет, и ты сможешь сам выбрать, кого захочешь.
– Значит, я могу прямо сейчас устранить Кулума в обмен на обещание отдать тебе еще пять лет?
– Да, – не задумываясь, ответил Струан. – Я думаю, из мальчика вышел бы толк, но окончательное решение осталось бы за тобой. Да.
– Видишь, Кулум, что власть делает с человеком? – сказал Робб натянутым голосом.
– Нынешний вариант Благородного Дома мертв без этих денег, – произнес Струан без всякой злобы. – Я изложил вам свои условия. Решайте.
– Я понимаю, почему тебя ненавидят в этих морях, – заявил Кулум.
– Понимаешь ли, дружок?
– Да.
– Ты никогда не узнаешь этого, не узнаешь по-настоящему, пока не истекут твои пять лет.
– Значит, у меня нет выбора, отец. Либо пять лет, либо ничего?
– Либо ничего, либо все, Кулум. Если тебя устраивает быть в жизни вторым, отправляйся сейчас на палубу. Я хочу, чтобы ты понял одно: стать тайпаном Благородного Дома означает, что ты должен приготовиться к тому, чтобы жить в одиночестве, быть ненавидимым многими, иметь некую цель, высокую и бессмертную, и без колебаний приносить в жертву любого, в ком ты не уверен. Поскольку ты мой сын, я сегодня предлагаю тебе, не подвергая испытаниям, возможность получить верховную власть в Азии. То есть власть делать почти все на свете. Я не предлагаю этого с легким сердцем. Я знаю, что это такое – быть тайпаном. Выбирай же, клянусь Богом!
Кулум не мог оторвать взгляд от Библии. И от серебра. Я не хочу быть вторым, сказал он себе. Теперь я это знаю. Тот, кто остается вторым, никогда не сможет сделать ничего достойного. У меня впереди бесконечно много времени, чтобы поразмыслить об этих условиях, о Жэнь-гуа и китайцах и заняться решением мировых проблем. Возможно, мне даже не придется переживать, стану я тайпаном или нет: может быть, Робб решит, что я не подхожу для этого. О Господи, сделай так, чтобы я оказался достойным, пусть я стану тайпаном, чтобы обратить эту власть на пользу добру. Пусть она явится средством для достижения Твоей цели. Хартия должна победить. И это единственный путь.
Его лоб покрылся капельками пота. Он взял Библию:
– Я клянусь Господом соблюдать эти условия. Если и когда я стану тайпаном. Да поможет мне Бог! – Его пальцы дрожали, когда он клал Библию на место.
– Робб? – спросил Струан, не поднимая глаз.
– Пять лет как тайпан, и я могу отослать Кулума назад в Шотландию? Прямо сейчас? Смогу менять и переделывать все, что сочту нужным?
– Да, клянусь Господом! Неужели мне нужно повторять что-то дважды? Через пять месяцев ты будешь делать что захочешь. Если согласишься на другие условия. Да.
В трюме наступила глубокая тишина, нарушаемая лишь нескончаемой крысиной возней в темноте.
– Почему вы хотите от меня отделаться, дядя? – спросил Кулум.
– Чтобы заставить страдать твоего отца. Ты последний в его роду.
– Верно, Робб. Так оно и есть.
– Но то, что вы говорите, ужасно! Чудовищно! – воскликнул пораженный Кулум. – Ведь мы же родственники. Родственники.
– Да, – сказал Робб с мукой в голосе. – Но сегодня у нас откровенный разговор. Твой отец готов принести в жертву меня, тебя, моих детей, чтобы достичь своей цели. Почему мне не поступить точно так же?
– Может быть, ты так и поступишь, Робб, может быть, ты так и поступишь, – произнес Струан, кивая.
– Ты знаешь, что я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль. Господь милостивый, иже есть на небесах, что же с нами происходит?! Мы всего лишь раздобыли денег, а нас вдруг обуяла алчность и Бог знает что еще. Прошу тебя, отпусти меня. Через пять месяцев. Прошу тебя, Дирк.
– Я должен уехать. Только в парламенте я смогу по-настоящему управлять Лонгстаффом и теми, кто придет ему на смену, как это будешь делать ты, когда покинешь Азию. Только там мы сможем осуществить наш план. Но Кулуму нужно многому научиться. Ты пробудешь тайпаном год и уедешь.
– Как можно обучить его за такой короткий срок?
– Через пять месяцев я увижу, может он быть тайпаном или нет. Если нет, я отдам другие распоряжения.
– Какие распоряжения?
– Смерть Господня! Ты согласен, Робб, или ты отказываешься? Что это будет: один год или пять? Или ни одного?
Крепчающий ветер еще больше накренил корабль, и Робб перенес вес тела с одной ноги на другую. Все его существо восставало против этой клятвы. Но он знал, что должен ее принести. Должен ради своей семьи. Он взял в руки Библию, книга показалась ему отлитой из свинца.
– Несмотря на то что я ненавижу Восток и все, что он олицетворяет, я клянусь Господом соблюдать эти условия в полную меру своих сил и способностей. Да поможет мне Бог! – Он протянул Библию Струану. – Я думаю, ты пожалеешь, что заставил меня остаться и стать тайпаном – на один год.
– Может быть. Но об этом не пожалеет Гонконг. – Струан открыл Библию и показал им четыре половинки монет, которые он воском прилепил изнутри к переплету. Он перечислил им все условия Жэнь-гуа, умолчав лишь об одном лаке для Гордона Чэня. Это мое дело, сказал себе Струан и на секунду задумался, как отнесется Кулум к своему сводному брату – и к Мэй-мэй, – когда узнает о них. Робб знал о Мэй-мэй, хотя никогда и не видел ее. Интересно, спрашивал себя Струан, мои враги уже успели шепнуть Кулуму о Гордоне и Мэй-мэй?..
– Я считаю, ты был прав, что заставил нас поклясться, – сказал Робб. – Одному Богу известно, какой дьявольский трюк кроется за этими монетами.
Когда они вернулись в каюту, Струан подошел к столу и сломал печать на письме. Он прочел первые несколько строк и вскричал, задыхаясь от радости:
– Она жива! Уинифред жива, клянусь Господом! Она поправилась!
Робб схватил письмо. Струан, вне себя от счастья, крепко обнял Кулума и начал отплясывать джигу, джига перешла в рил, он сомкнул руки с Кулумом, они вытащили в круг Робба, и вся их ненависть и недоверие друг к другу исчезли в один миг.
Потом Струан всей своей невероятной силой остановил их голова к голове.
– А теперь все вместе! Раз, два, три! – И они во всю силу легких прокричали латинский боевой клич клана: – Feri! Рази без промаха!
Потом он еще раз крепко обнял их и прогремел:
– Стюард!