Мэтт, женившийся трижды, и теперь игравший свою очередную роль в этой житейской пьесе с какой-то пятидесятилетней актрисой, был единственным, за кем мне последнее время приходилось присматривать. Перед тем, как я сделал его номинальным президентом фирмы «Ван Зэйл Партисипейшнз», он официально занимался облигациями, фактически же Мэтт делал деньги, следя за конъюнктурой в различных пулах[1] и продавая бумаги раньше, чем оператор успевал нажать кнопку. Искусство повышения неподписных акций на бирже таким образом, чтобы состояния доставались пулу, Мэтт лирически сравнивал с искусством композитора, сочиняющего симфонию. Бумаги должны расти при покупке их пулом, еще раз расти за счет процента, слегка падать в цене, чтобы убедить публику в независимости курса, затем снова подниматься и равномерно падать в течение рассчитанного периода времени, а потом подниматься в последний раз. Пул покупает и покупает, публика, соблазненная радужной перспективой получить, в конце концов, горшок золота, скупает бумаги, поднимая цену выше крыши, пул продает, загребая лопатой максимальную прибыль, и в руках у публики остается мешок бумаги, поскольку акциям предстоит упасть до их фактической стоимости. Как говорил сам Мэтт: «Это повседневная карточная игра». Но члены пула были ушлые ребята, и я жил в постоянном страхе, что брат окажется замешанным в такое дело, из которого не сможет выбраться. И я почувствовал большое облегчение, когда, наконец, уговорил его взяться за работу, занимаясь которой он был бы у меня на глазах.
— Садитесь, мальчики, — предложил я, когда они налили себе виски, — и посмотрим, сможете ли вы в свою очередь помочь мне. Мне нужны некоторые сведения о Грэге Да Косте.
Излагая им суть дела, я должен был проявлять осторожность. Проглотив общепринятую версию убийства, они верили в то, что Краснов действовал один, и ради Элизабет я по-прежнему старался не связывать со всей этой историей имя Брюса. Естественно, я не мог сказать им ни о самоубийстве, ни о его причинах, заставлявших волосы вставать дыбом. И все же, чтобы заручиться помощью братьев, мне пришлось открыть им, что в результате покушения, тайну которого мог бы прояснить только Грэг Да Коста, встал вопрос о значительной сумме денег. В конце нашего разговора я снова упомянул об отвергнутой моим вашингтонским другом версии о том, что Краснова финансировало какое-то иностранное правительство.
— Выясните, как обстояло дело в действительности, мальчики, — непринужденно сказал я. — Мне нужно знать, откуда берет деньги Грэг и что ему известно об убийстве Пола.
Братья смотрели на меня с полным доверием. Я вздохнул. Мне порой хотелось, чтобы они были немного более сообразительными.
— Черт побери, ребята, — снова заговорил я, — вспомните о тех летних месяцах в Ньюпорте, когда вы с братьями Да Коста дымили сигарами за оранжереей, потягивали тайком портвейн и пытались представить себе, как развязывают корсет на китовом усе. Если вы отправитесь по делу в Калифорнию, ностальгию Грэга как рукой снимет, едва вы переступите порог его отеля.
— По какому делу? — спросил Мэтт.
— О, я знаю! — поторопился Люк.
На самом же деле он ничего не знал.
Я приступил к главному.
— Ты — президент компании «Ван Зэйл Партисипейшнз», — обратился я к Мэтту, — а ты, Люк, брокер, управляющий ее инвестициями. Скажите Грэгу, что слышали о его крупном успехе, и предложите ему удвоить свой капитал. Потом увезите его пообедать, накачайте самой лучшей выпивкой и — раз уж вы затронете в разговорах с ним тему денег — выведайте у него, откуда взялось его удивительное богатство.
Они обдумывали сказанное мною, Мэтт пришел в восторг от шпионской ауры этой миссии. Люк был холоден.
— Не люблю Лос-Анджелес, — заметил он, — а с этим малым, Грэгом Да Костой, вообще не хотел бы больше встречаться.
— Вам придется поехать, Люк, — сказал я и, когда наши взгляды встретились, увидел, что он меня понял.
Я не мог доверить это одному Мэтту.
Люк помрачнел. Он был более энергичным и более представительным из двух близнецов, но раз я поднял кольцо, ему не оставалось ничего другого, как прыгнуть через него.
— Все в порядке, Стив, — нехотя проговорил он, и через два дня они с Мэттом уехали в Лос-Анджелес.
Телефонный звонок прозвенел сразу, как только я вернулся в свой кабинет с совещания партнеров.
— Стив? — услышал я голос Люка. — Черт возьми, вы не поверите, но тайна раскрыта.
К моему горлу подкатил комок, почти лишивший меня дара речи.
— Никаких имен по телефону, прошу вас. Откуда вы говорите?
— Из Чикаго. Нет проблем, Стив. Грэг был пьян в стельку и ничего не вспомнит. Я думаю, что мы можем, не возвращаясь в Лос-Анджелес, отправиться на восток с первым же поездом.
— Превосходно. Я встречу вас на вокзале. В котором часу приходит поезд?
Люк назвал мне час прибытия. Я встретил их, затолкал в такси, потом быстро провел в свою квартиру, запер изнутри дверь и полез в бар за бутылкой шотландского виски.
— Итак, мальчики, давайте выпьем.
— Пола убили Брюс Клейтон и Теренс О'Рейли! — хором объявили они.
Я остановился как вкопанный с бутылкой виски в руке.
— И? — плоским голосом спросил я.
— Господи, Стив, — отозвался Люк, — разве этого недостаточно? Послушайте, это было так…
— Грэг приехал в Нью-Йорк летом тысяча девятьсот двадцать шестого года после убийства Стью, — оборвал его Мэтт, желавший оказаться в центре внимания, — а Брюс Клейтон — поверите ли вы — попросил у него взаймы денег.
— Это лишний раз показывает, что на свете нет ничего глупее любого напыщенного интеллигента, — сухо заметил Люк. — Но Грэг в то время благополучно жил в Мексике, и Брюс, видно, подумал, что у него там большое ранчо. Брюс сказал, что знаком с одним безумцем-русским, который мог бы убить Пола за десять тысяч баксов, и Грэг согласился отдать эти деньги, решив расплатиться таким образом с процентами за самоубийство Джея.
— Разумеется — и мы это хорошо знаем, — вставил Мэтт, — если бы Грэгу предстояло выбирать: мстить за смерть отца или получить постоянный доход, он выбрал бы доход. Но им внезапно завладела блестящая мысль о возможности отхватить изрядный куш.
— Он сказал, что не может просто дать наличные деньги, — продолжал Люк, — но приветствует побочные доходы. А потом, после смерти Пола, он стал шантажировать и Брюса, и Теренса.
— Скажите, Стив, — спросил Мэтт, — долго вы будете нянчить эту бутылку, или мы все-таки когда-нибудь доберемся до ее содержимого?
Я разлил виски, по-прежнему чувствуя слабость в коленях.
— Как Грэг узнал, где найти О'Рейли?
— О'Рейли поддерживает с ним контакт. Можете быть уверены, что он не понадеялся на то, что Грэг будет держать язык за зубами. О'Рейли не какой-нибудь чванливый интеллигент. Разумеется, если бы он хотел бесследно исчезнуть, ему было бы все равно, что мог бы рассказать Грэг, но он явно намеревается через какое-то время вернуться в Нью-Йорк. Грэг думает, что здесь замешана какая-то женщина, но не знает, кто именно.
— Но где же, черт побери, этот О'Рейли, скажите мне ради Бога?
— В Аргентине, — спокойно ответил Мэтт. Он купил огромное ранчо и живет там, как король пампасов.
— Вы правы насчет денег, Стив, — добавил Люк. — Их там плавает много. Есть какой-то счет, с которого русские оплатили убийство Пола! Совершенно независимо от О'Рейли, Грэг живет на широкую ногу, даже держит двух шоферов. Правда, у девушки, на которой он женился, были собственные деньги, но Грэг быстро научил ее, как их истратить. И какие бы деньги к нему ни приходили, они идут не от нее.
Я очень осторожно, самым небрежным тоном, спросил:
— Сказал ли вам Грэг вполне определенно, откуда берутся все эти его громадные деньги?
— Разумеется. От Теренса О'Рейли. Он ежемесячно получает чек.
— Должно быть, О'Рейли имеет непосредственный контакт с русскими, — заметил Люк. — Сигарету, Стив?
Я выкурил сигарету до конца, пока мальчики восхищались своими открытиями. Когда сигарета погасла, я поздравил их с успехом детективной деятельности и признался в том, что не знаю, как бы обошелся без них. Я сказал им, что если они прошепчут хоть одно слово по поводу заговора, я прогоню их из компании «Ван Зэйл Партисипейшнз» и никогда не буду больше разговаривать ни с одним из них.
Они самым серьезным образом поклялись, что мне не следует беспокоиться, потому что они хорошо понимают, сказал Люк, что было бы с банком, если бы стало известно, что к смерти Пола имеет отношение какой-то высокопоставленный служащий фирмы вроде О'Рейли.
Было приятно узнать, что, по меньшей мере, один из мальчиков оказался на этот раз достаточно сообразительным. Я похлопал его по спине и подлил ему виски. Под конец они поинтересовались, что я намерен предпринять дальше.
Было приятно узнать, что, по меньшей мере, один из мальчиков оказался на этот раз достаточно сообразительным. Я похлопал его по спине и подлил ему виски. Под конец они поинтересовались, что я намерен предпринять дальше.
— Ну, если О'Рейли король пампасов, — сухо сказал я, — полагаю, что ему самое время приехать в Америку с государственным визитом.
И уже на следующий день заставил себя позвонить Сильвии Ван Зэйл.
Шел май 1928 года, и Нью-Йорк на всех парах несся через короткую весну к очередному знойному лету, сулившему новый финансовый бум. Люди перестали обсуждать перелет Линдберга в Париж, и основной темой для разговоров снова стала Уолл-стрит. В Америке теперь была единственная известная всем улица, начинавшаяся через дорогу от церкви Троицы и в блеске своего великолепия спускавшаяся мимо банка Моргана к пересечению Уиллоу и Уолл-стрит. Лента биржевого телетайпа сверкала все новыми и новыми колонками цифр, складывавшимися в единое колоссальное сообщение о неограниченных богатствах. Попросив установить такой же аппарат у нас на кухне в доме на Лонг-Айленде, мы получили его на следующий же день. Теперь телетайпы были буквально везде: в клубах, гостиницах, ресторанах — даже на борту межконтинентальных лайнеров, потому что Уолл-стрит была землей обетованной и молоко с медом текли в рот каждому, у кого был хоть один свободный доллар.
Мой шофер, отвозивший нас с клиентом в жилой район города, пытался опустить внутреннее стекло, отделявшее его от пассажиров, чтобы своими длинными ушами уловить из разговора самые высокие курсовые цены. Даже горничные ухитрялись разбираться в гипнотизировавших символах рынков, игравших на повышение. За официальными обедами и на чаепитиях, посвященных первому выходу в свет, в шикарных клубах и самых дешевых забегаловках люди вполголоса говорили о богах, делавших возможными любые финансовые чудеса. Величественные добросердечные инвестиционные банкиры выпускали одну за другой партии ценных бумаг, от которых у публики текли слюнки, как и от акций с наиболее высоким курсом, питавших величайшую спекулятивную машину всех времен.
Мы были знамениты. Следуя примеру Пола, я пытался поддерживать близкие отношения с прессой, но, в конце концов, интервью пришлось прекратить. У меня просто не было на них времени. Журналисты вместо меня интервьюировали Кэролайн и фотографировали наш лонг-айлейндский дом. Фотографии новой яхты Чарли Блэра красовались на первых полосах бульварных газет, а голливудский профиль Льюиса с монотонной регулярностью появлялся в газетах каждый раз, когда он приезжал в Вашингтон на встречу с министром финансов. Мартин был приглашен для чтения лекций в Колумбийский университет. Клэя интервьюировали для радио. Традиционное старое нью-йоркское общество Уорда Макалистера, в конце концов, слилось с «Кафе Сосайети», отданным на откуп хроникеру Моури Полу, и янки-аристократы сравнялись по популярности с начинающими кинозвездами. Но когда я ехал в своем белоснежном «роллс-ройсе» на встречу с Сильвией, я размышлял над тем, что подумала бы наша слепая публика, если бы знала, что к аристократическим шеям горстки ее героев тянутся нити заговора и человекоубийства.
Пол оставил дом на Пятой авеню Корнелиусу, но Сильвия получила дома в штате Мэн и во Флориде. И тут же их продала. Единственное, чего она хотела, это спокойной жизни, и, совершив последнее паломничество в Бар Харбор и в Палм-Бич, словно прощаясь с памятными местами, она приобрела особняк на Пятьдесят четвертой улице, между Мэдисон и Парк-авеню. Она не захотела поселиться на Пятой авеню — Пол, несомненно, знал об этом, составляя свое завещание. Только после того, как я по приглашению Сильвии побывал в ее новом доме, я понял, как, должно быть, ей не нравилось величие тех домов, которые она разделяла с Полом. Ее небольшой аристократический особняк был прост и уютен. Там не было антиков и вообще ничего, что напоминало бы ей Пятую авеню. Небольшую, примыкавшую к кухне гостиную украшали прекрасные книги, например, романы Эдит Вортон, пара акварелей, изображавших Сан-Франциско, и небольшая фотография Пола, каким-то странным образом доминировавшая над всеми деталями обстановки. Я пристально разглядывал ее, пока дворецкий докладывал о моем приходе, и обнаружил, что, в какой бы конец комнаты я ни двинулся, Пол с фотографии смотрел прямо на меня. Однажды в Европе Пол затащил меня в картинную галерею, и я видел там картины, производившие такой эффект.
Когда в комнату вошла Сильвия и я увидел, что у нее подстрижены волосы, у меня перехватило дыхание. Это был первый увиденный мною признак того, что она начала оправляться от своей потери. Пол никогда не позволял ей коротко стричься.
Она покраснела, как школьница.
— Я, наверное, выгляжу ужасно? — несколько нервозно спросила она. — Я подстриглась только вчера.
— Вы выглядите чудесно! — возразил я, и это была совершенная правда.
Новый стиль делал ее на много лет моложе. Никто не мог бы подумать, что ей уже далеко за сорок, и к горлу моему внезапно подкатил комок. Она выглядела как женщина, либо имевшая любовника, либо со дня на день поджидавшая его приезда… из Аргентины.
— Сильвия, — начал я, когда горничная принесла кофе, — вы, наверное, удивились моей просьбе встретиться в эти рабочие часы.
Она мгновенно напряглась.
— Помнится, вы сказали мне, что у вас очень важное дело. — Она кончила разливать кофе и осторожно отставила кофейник. — Что-нибудь по поводу Брюса? — испуганно спросила она. — Что это в конце концов было — самоубийство? — Я промолчал. Она, наконец, поняла, что я заключил соглашение с Элизабет, и продолжила: — Дайана Слейд была права?
— И да, и нет. Оказалось, что Грэг Да Коста был просто случайным свидетелем. Но совершенно ясно, что к этому причастен некто другой.
Она порывисто встала, направилась к камину и вдруг остановилась, словно забыв, зачем пошла. Я видел, как она вертела обручальное кольцо на своем пальце.
— Не знаю, кто бы это мог быть, — сказала она, не глядя на меня, — но, может быть… Я снова и снова говорю себе об этом…
— Он вам пишет, Сильвия?
— Я получила письмо две недели назад. Он поздравил меня с днем рождения. Это было первое письмо от него после похорон Пола. Я было подумала… Она снова умолкла.
— Что он забыл вас?
— Что он уже не ждал ответа. — Сильвия разгладила юбку на коленях. Она была очень привлекательна с этой короткой стрижкой… — Он долго молчал, — продолжала она. — И меня это не огорчало. Я даже была рада. И больше не хотела ничего о нем слышать. Но когда он прислал это письмо… Он писал, что ничего не изменилось и ничего не изменится. У него появились какие-то деньги, и он купил это ранчо в Аргентине — даже прислал мне несколько его фотографий… Писал, что хочет приехать в Нью-Йорк повидать меня, но только если я сама уже оправилась от случившегося и готова к встрече… — закончила она упавшим голосом.
— А вы готовы?
— Не знаю, — ответила она, не переставая вертеть кольцо на пальце. Я помолчал, разглядывая ее прическу, и подумал, что истина видна мне лучше, чем ей. — Я действительно не знаю. Я думала и думала о нем очень долго, стараясь представить себе, как уеду из Нью-Йорка и начну все сначала. Порой мне казалось, что это было бы для меня самым лучшим решением, но я не знала, найду ли в себе силы для полного разрыва с прошлым. Вероятно, если бы он приехал, это придало бы мне уверенности. — Ее глаза потемнели, и я понял, что О'Рейли в ее воспоминаниях окружен ореолом какого-то особого сексуального обаяния, расшифровать которое мне никогда не удавалось. Но уже в следующий момент она проговорила, пожимая плечами: — Он такой фанатик! Я всегда понимала, что он не остановится ни перед чем, ради достижения своей цели.
Мы надолго замолчали, прежде чем я заставил себя заговорить снова.
— Сильвия, я хочу, чтобы он вернулся в Нью-Йорк, и вы единственная, кто может мне в этом помочь.
— Вы уверены… Совершенно уверены, не допускаете ни малейшего сомнения?
— Тут все гораздо яснее, чем с запутанной историей Грэга Да Косты. Я связался с менеджером банка Грэга в Лос-Анджелесе, и тот сказал, что Грэг ежемесячно получает чек известного швейцарского банка, подписанный Теренсом О'Рейли, и потом, Сильвия, это свидетельство Дайаны Слейд. Перед тем, как позвонить в тот вечер вам, она прочла письмо Грэга, где сообщалось о том, что ему известно о заговоре, и письмо было адресовано О'Рейли. И наконец существуют факты, которых не оспаривает даже сам О'Рейли. Он проник в окружение Брюса, познакомился с Красновым — а значит, не мог не знать о происходившем. Я не знаю другого человека на свете, который мог бы с таким рвением зарываться в грязь, как Теренс О'Рейли. Он, черт побери, подставил даже Сальседо! А уж обвести вокруг пальца Краснова было для него просто детской забавой. Как бы то ни было, если, учитывая все эти факты, признать, что у него были самые веские мотивы желать смерти Пола, то вывод может быть только один.