— Вы? — Сима недоверчиво взглянула на соседа — на его непрезентабельный вид, на его разношенную тельняшку…
Но в то же время, то ли под действием удивительной хреновухи, то ли по какой-то другой причине, ей неожиданно захотелось излить перед Тимофеем душу.
И она рассказала ему все — или почти все.
Про то, как отправилась на встречу выпускников, как по глупости взяла свою машину, как неожиданно напилась — и как потом узнала, что машина найдена разбитой вдребезги, а полиция считает ее причастной к какому-то серьезному преступлению.
— К какому? — оживился Тимофей. — Чего у них там стряслось?
— Не знаю, завтра туда пойду, в сорок седьмое отделение, — отмахнулась Сима.
— Ну ладненько, — сказал Тимофей, вставая, — иди уж, поспи, а то носом клюешь. А завтра, как выяснишь подробно в полиции, в чем они тебя подозревают, тогда и будем думать, как выкрутиться.
Сима прошла к себе. Накатила вдруг такая слабость, что не было сил даже разобрать вещи. Она нашла в шкафу полотняные простыни, еще бабушкины, и ее же старое одеяло. В шкафу пахло пылью и сухими цветами. Сима плюхнула белье на диван и провалилась в сон.
Спала она плохо, пружины не только впивались в тело, но еще и ужасающе скрипели, когда Сима пыталась повернуться. Звук был такой, как будто товарный поезд осуществляет экстренное торможение. Еще все тело чесалось от жестких простыней, которые все время сползали. Бабушка отчего-то очень не любила пододеяльники.
Сима ворочалась всю ночь, вздрагивая от скрипа и с тоской вспоминая свою новую кровать с ортопедическим матрацем. И кружевное постельное белье, и шелковое покрывало…
Странно как, с ней столько всего случилось, а она почему-то жалеет о мелком. А важно ведь то, что ее бросил Сергей. Бросил внезапно, когда ничто в общем-то не предвещало…
«Не может быть, — думала Сима, — я не верю… Все-таки с ним что-то случилось».
«Ага, случилось, — издевательски заговорил противный голос внутри ее, — а то что он все врал по поводу квартиры и работы — это как тебе? Ведь не просто на вечеринке языками сцепились да и разошлись, ведь почти год вместе жили. Разве так поступают?»
Сима повернулась на другой бок и заткнула уши, чтобы не слышать противный голос, но он все зудел и зудел, ввинчивался в мозг. Сима встала, включила свет и поискала у бабушки на полке, нет ли чего почитать, чтобы заставить замолчать этот противный голос. Под руку ей попалась только книжка с непонятным названием «Исландские саги».
«Ну и хорошо, — подумала Сима, — быстрее засну».
В то время когда правил Норвегией конунг Хакон Длиннобородый, жил к югу от Трандхейма, в долине Сурнадаль, на хуторе Конец Шхеры, человек по имени Торбьерн Бледный. У него были жена по имени Тордис и трое сыновей. Одного звали Торкель, другого — Скегги, а третьего, младшего из всех, Эгиль.
И жил на острове Сакса человек по имени Бард Драчун. Он разъезжал по стране и вызывал на поединок всякого, кого встретит. А был он очень сильный боец, и к тому же берсерк, то есть во время битвы приходил в священную ярость, и не было ему равных. Вот раз зимой приехал он на хутор Конец Шхеры. А в то время на хуторе был только старший из братьев — Торкель. Бард Драчун сказал Торкелю: выходи биться со мной, или отдай мне отцовский хутор, а вдобавок к нему свою жену по имени Турид. Торкель сказал, что это будет позор для него, и вышел сражаться. Вот они сразились, и Торкель пал и лишился жизни.
Бард Драчун считал, что завоевал и землю, и жену, но в это время вернулся на хутор брат Торкеля Эгиль. Эгиль сказал Барду, что покуда он жив, тот не получит ни хутор, ни женщину, и стал готовиться к поединку с Бардом.
Тут сказала свое слово жена Торкеля Турид.
— У старого колдуна, который живет на черном болоте, есть меч по имени Серый Коршун. Колдун дорожит этим мечом, ибо может тот меч указывать спрятанные сокровища. Еще есть у этого меча такое свойство: кто возьмет его в руки, непременно победит своего врага, кем бы тот ни был. Попроси этот меч у колдуна, он тебе не откажет.
Эгиль отправился на болото, где жил старый колдун.
Колдун встретил его на пороге своей избушки и спросил Эгиля, зачем тот пришел.
— Ко мне редко приходят, — сказал колдун. — А если и приходят — только женщины. Они просят иногда, чтобы я приворожил какого-нибудь мужчину, или помог зачать ребенка, или увеличил приплод стада. Мужчины ко мне никогда не приходят. Колдовство — не мужское дело. Что тебе нужно от меня?
— Я знаю, старик, что у тебя есть славный меч. Меч, который приносит своему хозяину победу в любой схватке.
— Ты смелый и сильный воин, — сказал колдун. — Ты можешь победить любого врага своим собственным мечом. Для чего тебе связываться с колдовством?
— Меня вызвал на битву Бард Драчун. Он уже убил моего брата и хочет отнять его жену и отцовский хутор. Он могучий воин и берсерк. Я могу сразиться с ним, но если он победит и меня, и моего брата, он заберет и женщину, и землю. А я этого не хочу.
— Хорошо, — ответил колдун, выслушав его слова. — Так и быть, я отдам тебе этот меч. Тебе он и вправду нужен. Но тебе придется заплатить за него дорогую цену.
— Я отдам тебе все, что ты захочешь, старик. Все, кроме той женщины и отцовского хутора. Только дай мне меч, чтобы я смог победить убийцу брата.
— Я стар, и женщина мне ни к чему. И землю твоего отца я тоже не хочу отбирать — мне нравится жить здесь, на болоте, и делать то, что я делаю. Но я хочу, чтобы за этот меч ты отдал мне десять лет своей жизни.
— Пусть будет по-твоему, старик. Если Бард Драчун убьет меня завтра утром — я потеряю не десять лет жизни, а все годы, которые мне остались. Так что это хорошая сделка.
— Пусть будет так! — проговорил колдун. — Пойдем со мной, смелый человек!
Он повел Эгиля в самую глубь болота.
Они шли тайной тропой, которую никто не знал, кроме старого колдуна, и скоро пришли к маленькому островку посреди зыбучих болот. На этом островке стояло большое старое дерево. Листья его давно опали, ветки высохли и скрючились, и сухое дерево стояло посреди болота, как одинокий старик.
Старый колдун подошел к этому дереву, поклонился и сказал:
— Здравствуй, старший брат!
Сухое дерево задрожало и согнулось, как будто поклонилось старому колдуну.
— Я пришел к тебе, старший брат, чтобы взять у тебя меч, который ты хранишь по воле духов земли!
Дерево снова вздрогнуло, покачнулось, и по его коре побежали новые трещины, подобные глубоким морщинам на лице старого человека. Ствол его покачнулся и заскрипел, словно застонал недовольным голосом. Небо над болотом потемнело, а по воде прошла мелкая рябь, хотя воздух был неподвижен.
— Не гневайся, старший брат! — проговорил колдун. — Я прошу у тебя меч не для себя, а для этого храброго воина. Завтра утром ему предстоит схватка с врагом, который хочет отнять у него землю предков. Я обратился к духам воды и к духам неба, и они велели мне помочь ему. Так что прошу тебя, старший брат, — отдай мне твой меч!
Небо над болотом потемнело еще больше, и вдалеке прогремел гром.
Старое дерево качнуло своими сучьями, протянуло их к колдуну, как костлявые мертвые руки. Ствол его заскрипел еще громче, и теперь этот скрип казался не просто недовольным — в нем звучали настоящая ярость и гнев.
Колдун немного отступил, но остановился на краю островка, поднял над головой руки, обратил свое лицо к небу и запел волшебную песню на языке духов. Эгиль стоял у него за спиной, не в силах пошевелиться. Он был уже не рад, что пришел к колдуну со своей просьбой.
Как только колдун запел свою песню, сухое дерево убрало от него сучья и замерло, как бы в страхе прислушиваясь к волшебному пению. Небо над болотом стало еще темнее, и гром гремел все ближе и ближе. По темной болотной воде пошла крупная рябь, тут и там на ее поверхности лопались большие пузыри.
Колдун пел все громче и громче.
Небо над болотом совсем почернело, тучи ворочались, как огромные медведи. Гром гремел, болотная вода расступалась, и из нее показывались корни деревьев, словно жадные руки мертвецов.
Колдун шагнул вперед, взял в руку каменный нож и начертал на коре сухого дерева священные руны.
И в то же мгновение тучи над болотом разошлись, и яркая молния ударила в старое дерево, как священный молот Тора. Старое дерево вскрикнуло, как смертельно раненный воин, раскололось надвое, и в самом сердце его вспыхнуло синее пламя.
Эгиль, который не сводил глаз с дерева, попятился в страхе, но колдун повернулся к нему и проговорил:
Эгиль, который не сводил глаз с дерева, попятился в страхе, но колдун повернулся к нему и проговорил:
— Не бойся, воин! Духи отдали тебе меч, который много лет хранил мой старший брат. Подойди и возьми его.
Эгиль подошел к расколотому дереву. Он увидел, что синее пламя, пылавшее в его сердцевине, понемногу угасло, и на его месте из дерева виднеется рукоятка меча. Сам меч покоился в сердцевине мертвого дерева, как ребенок покоится в утробе матери.
Эгиль схватил рукоять и попытался выдернуть меч из мертвого дерева.
Рукоятка была горячей, как будто ее раскалили в адском пламени. Эгиль вытерпел боль в обожженных руках и дернул меч, сколько хватило его сил. Меч не поддавался, словно мертвое дерево держало его своими деревянными руками.
— Отдай мне меч, старик! — крикнул Эгиль и дернул за рукоять еще сильнее.
В сердце дерева раздался мучительный стон, но меч все еще не поддавался.
Эгиль вспомнил хутор своего отца, вспомнил, как красив он ранней осенью. Вспомнил Турид, жену своего брата, вспомнил, как она смотрела на него, когда он вызвался на бой с Бардом Драчуном.
— Ты отдашь мне меч, мертвое дерево! — воскликнул он и дернул за рукоять с нечеловеческой силой.
И расколотое дерево вскрикнуло от боли и отпустило меч, и Эгиль поднял этот меч над своей головой.
И тут же с темного грозового неба спустился огромный серый коршун. Он сделал большой круг над головой Эгиля и сел на расколотое дерево.
— Не зря я привел тебя к своему старшему брату, — проговорил колдун. — Не зря я позвал на помощь духов. Не всякий богатырь сумел бы выдернуть заколдованный меч из сердцевины дерева. Для этого мало человеческой силы. Ты сумел это сделать — значит, в твоей душе таится великая мощь. Ты овладел священным мечом, и небо послало тебе серого коршуна. Серый Коршун — имя этого меча, и серый коршун, который сидит на мертвом дереве, — это душа меча. Отныне этот коршун будет сопровождать тебя, будет следить за тобой и помогать в трудную минуту. Тебя ждет большая победа и трудная судьба. Бери этот меч, он сослужит тебе великую службу. Только помни, Эгиль, какую цену ты заплатил за него: ты отдал за него десять лет своей жизни.
— Я это помню, и я всегда отдаю свои долги!
И Эгиль взял меч по имени Серый Коршун и вернулся на хутор своего отца.
Сима заснула на полуслове, уронив книгу на пол, и в результате встала утром с больной головой и намятыми боками.
Сима вошла в отделение полиции и огляделась.
Прямо напротив входа за невысоким деревянным барьером сидела молодая женщина с коротко стриженными темными волосами, в форме с сержантскими нашивками. Она читала книгу. При появлении Симы дежурная отложила свою книгу, выжидающе взглянула на посетительницу и раскрыла журнал учета.
— Мне к капитану Щеглову! — сказала Сима, подойдя к барьеру.
— Фамилия! — строго осведомилась женщина в форме.
— Моя? — глупо переспросила Сима.
— Свою я знаю, — в голосе дежурной прозвучало явное неодобрение.
— Бекасова… — промямлила Сима. Она почувствовала себя удивительно беспомощной. Вся обстановка отделения показалась ей мрачной и угрожающей, как будто ее с самого начала считают в чем-то виновной. Сима попыталась взять себя в руки. В конце концов, она не сделала ничего плохого, а значит, ей нечего бояться…
«Ага, нечего бояться…» — заговорил внутри все тот же противный голос. Вчера ночью он говорил гадости про Сергея, а сегодня перешел к общим вопросам, решил поучить ее жизни.
«Машина-то разбита, — зудел голос, — кто это сделал, если ты была в стельку пьяная и за руль не садилась? А доказать ничего не можешь».
Дежурная провела ручкой по странице журнала, нашла нужную запись и снова взглянула на Симу:
— Паспорт!
Сима трясущейся рукой достала документ и положила его на стойку.
Дежурная проверила паспорт, вернула его Симе и пододвинула к ней журнал:
— Распишитесь вот здесь!
Сима поставила свой автограф в нужной строчке.
— Двадцать третий кабинет, на втором этаже! — сообщила ей дежурная и вернулась к своей книге.
Сима поднялась на второй этаж, подошла к нужной двери.
В коридоре перед дверью сидел на металлическом стуле рослый человек с большими красными руками. Он качал головой и поскуливал, как будто у него болит зуб.
— Вы к Щеглову? — спросила его Сима.
Тот отрицательно помотал головой и жестом показал Симе, чтобы она заходила.
Сима пожала плечами и робко постучала.
За дверью послышался грохот, потом глухой голос проговорил:
— Войдите!
Сима открыла дверь, вошла.
Она оказалась в узкой и длинной комнате, заставленной шкафами и стеллажами с огромным количеством картонных и пластиковых папок. В дальнем конце этой комнаты, у окна, стояли один напротив другого два громоздких письменных стола, тоже заваленных папками и исписанными листами бумаги.
За одним столом сидел, углубившись в бумаги, долговязый мужчина лет тридцати с небольшим, в сером свитере с вытянутыми на локтях рукавами. За другим столом никого не было, зато на полу перед ним ползал какой-то человек в клетчатом пиджаке. Он собирал рассыпанные по полу папки — должно быть, они только что обрушились со стола. Именно этот грохот Сима услышала из коридора.
— Я к капитану Щеглову! — проговорила Сима, растерянно переводя взгляд с одного обитателя кабинета на другого.
Тот, что сидел за столом, показал ей рукой на второго.
Сима уже решила, что здесь изъясняются только знаками, но тут человек, ползавший по полу, подал голос.
— Минуточку! — пропыхтел он, собирая последние папки.
Прижав их к груди, он поднялся с пола и положил папки на угол стола, где и так уже громоздилась изрядная кипа.
Симе показалось, что папки сейчас снова рухнут на пол, но этого не произошло.
Поднявшись с пола, человек обошел письменный стол, сел за него, расчистил перед собой крошечный участок поверхности и только после этого пристально уставился на Симу.
— Я — капитан Щеглов, — представился он не без гордости.
Теперь и Сима смогла его разглядеть.
Это был мужчина неопределенного возраста. Ему можно было дать и тридцать пять лет, и сорок, и даже пятьдесят. Весь он был какой-то потертый, помятый и неухоженный — от мятого клетчатого пиджака до редеющих бесцветных волос, вряд ли знакомых с парикмахером.
— Нехорошо, Коноплева! — проговорил этот потертый человек, разглядывая Симу. — Вы знаете, что бывает за дачу ложных показаний? Не знаете? Так я вам объясню! Дача заведомо ложных показаний — это триста седьмая статья…
— Но я не Коноплева! — перебила его Сима.
— Как не Коноплева? — мужчина бросил взгляд на свой стол, как будто это он ввел его в заблуждение. — А кто же вы?
— Я Бекасова.
— Бекасова? — переспросил капитан и принялся тасовать листки у себя на столе. Наконец он нашел нужный и снова уставился на Симу.
— Нехорошо, Бекасова!
Он сделал небольшую паузу и показал на стул:
— А вы садитесь, садитесь!
Сима осторожно опустилась на краешек стула: как и все в этом кабинете, он не внушал ей доверия, казалось, в любую секунду его ножка может подломиться.
— Нехорошо, Бекасова! — повторил капитан и забарабанил пальцами по столу. — Очень нехорошо!
Сима молчала, не зная, что ответить, и капитан снова заговорил, перегнувшись через стол и сверля ее взглядом:
— Где вы были вечером десятого ноября?
— Это в субботу? — уточнила Сима. — В субботу вечером я была на встрече одноклассников, в ресторане «Робинзон».
— Вот как? — капитан что-то пометил в блокноте и взглянул на своего соседа: — Ты слышал, Войтенко? «Робинзон»!
Тот в ответ проворчал что-то невразумительное, не отрываясь от своих бумаг. Капитан Щеглов снова уставился на Симу:
— Это кто-нибудь может подтвердить?
— Очень многие! — оживилась Сима. — Все мои одноклассники, персонал ресторана…
— Проверим, — проворчал капитан и снова что-то пометил в своем блокноте.
Затем он снова посмотрел на Симу и задал следующий вопрос:
— В какое время вы оттуда ушли?
— Примерно в половине двенадцатого, — ответила Сима не совсем уверенно. — Может, чуть позже… но не позднее двенадцати, потому что к двенадцати все уже разошлись, это точно.
На этот раз капитан нарушил собственное правило. Он потер руки и проговорил:
— Очень хорошо! Это вполне согласуется…
— Да что случилось-то? — не выдержала Сима. — В чем дело? Вы мне, наконец, скажете?
— Много чего случилось, — загадочно проговорил капитан и добавил: — Случилось тяжкое преступление, подпадающее под статью сто шестьдесят первую Уголовного кодекса…