– Вижу, вы следите за Интернетом. В официальных СМИ об этом внятно не писали.
– Сегодня только из Интернета правду и узнаешь, – врач уже проникся доверием к Ларину. – У вас минут десять, не больше.
– Понимаю. Здесь реанимация… Так что я могу сказать ей о дочке? Ведь она спросит…
Пострадавшая лежала в отдельной палате. Наверняка сказалось сочувствие к ней со стороны персонала. Бледное лицо практически сливалось с бинтами, которыми была почти полностью обвязана голова. Из-под простыни тянулись проводки к аппарату, установленному на тележке. На экране ярко прорисовывалась и ползла ломаная линия.
Ларин представился довольно туманно:
– Я из городского управления ГИБДД, мы проводим расследование.
– Так вы из милиции? Где моя дочь? – чуть слышно спросила женщина и тут же попыталась подняться.
Андрей присел на стул, положил ей руку на плечо.
– Не волнуйтесь, – ему трудно было обманывать бедную женщину, а потому Ларин попытался изъясняться обтекаемо, не раскрывая всей правды. – Я только что беседовал с доктором. Он запретил мне касаться этой темы.
– Она где-то недалеко от меня. Я это чувствую, – шептала потерпевшая и теребила в ладони край простыни.
Ларин отвел взгляд.
– Да, врач говорил мне, что она тоже находится в этой больнице.
– Вы мне правды все равно не скажете, – разочарованно протянула женщина.
– Зато вы можете помочь нам. Во-первых, я хотел бы уточнить один момент, поскольку в ваших документах отец дочери не указан.
– Я не хотела бы говорить об этом. Какое отношение…
– Поверьте мне, это очень важно. От этого многое зависит, – голос Ларина звучал вполне убедительно. – Врач позволил мне поговорить с вами не больше десяти минут, и я не хотел бы тратить время на объяснения. Потом вы все поймете.
– Если я отвечу вам, что он даже не знает о существовании дочери, это вас удовлетворит?
– Абсолютно. А теперь постарайтесь вспомнить все, как было. Вы видели человека за рулем джипа?
– Да.
– Постарайтесь его описать, – Ларин держал в руках папку. Скрытая в ней камера снимала женщину, фиксировала каждое ее тихое слово.
На лице пострадавшей появилась гримаса страдания, она лишь беззвучно шевелила губами.
– Хорошо, тогда поступим так. Вот две фотографии, – Андрей держал фото Алекса Матюкова и Базанова. – Кто из них управлял машиной?
Рука женщины выскользнула из-под простыни, задержалась над фотографиями, а затем уверенно указала на Алекса.
– Вот он. Молодой, будь он проклят…
– Вы уверены?
– Этот момент у меня в памяти отпечатался, словно при вспышке молнии. До своей смерти не забуду. Представляете, везла коляску, и тут… Я не могу ошибиться.
– А второй, вы его узнаёте? – Ларин указал на фото Базанова.
– Я его первый раз вижу. Кто он?
– Просто процедура опознания у нас такая. Вместе с портретом подозреваемого мы показываем и фото абсолютно не причастного к делу человека. Спасибо.
Дальнейшие расспросы практически ничего нового Ларину не дали. Кое-что уже он знал, о чем-то догадывался сам. Вина молодого наркомана Алекса вырисовалась абсолютно четко. Андрей поднялся, тихо пожелал выздоровления.
– Его накажут? Нельзя же так ездить.
– Обязательно накажут. Это я вам обещаю.
В дверях палаты Ларин разминулся с медицинской сестрой. Женщина в возрасте катила перед собой штатив с капельницей. Пациентка покорно дала загнать себе в вену иголку, откинулась на подушку.
– Где моя девочка? – спросила она.
Медсестра не выдержала напряжения, отвернулась, подошла к окну и задернула шторы.
– Вы тоже женщина и должны сказать мне правду, – долетело с больничной койки. – Я чувствую, она где-то здесь, рядом, – пациентка смотрела в нависавший над ней белый потолок. – Скажите мне правду, какой бы она ни была.
Медсестра шелестела занавесками. За окном в кронах деревьев метались, шумели вороны, и женщине казалось, что они пытаются ей рассказать о судьбе дочери, вот только она не умеет понимать их птичий язык.
Немолодая женщина в белом халате не могла найти в себе силы произнести страшную правду, но и обмануть мать, лишившуюся единственного ребенка, она не решалась.
«В конце концов, моя работа – помогать врачам бороться за ее жизнь, – думала медсестра и продолжала возиться с занавесками, хотя в этом не было никакой необходимости. – Пусть пришлют ей психолога. Есть же специально обученные люди. Они умеют помочь переносить несчастье. Хотя как ей можно помочь? Я бы сама с ума сошла на ее месте».
– Спасибо, что сказали, – внезапно тихо произнесла пациентка реанимации.
Медсестра замерла и обернулась, ведь она и слова не произнесла. А больная продолжала:
– Я знала, что с моей Кристиночкой плохо. А вот вы сказали мне правду – она в детской реанимации в соседнем корпусе, и даже есть надежда, что когда поправится, то будет ходить. Так это вам доктор сказал? Он просто не хотел, чтобы я волновалась?
Медсестра растерянно кивнула.
– Вы сказали, и мне стало спокойнее. Я же чувствовала, что она рядом. Иногда она плачет, так ей больно, и мне кажется, что я слышу ее плач. Вы сходите к ней, ведь вас пустят, вы же тут работаете. Пусть пока она не все понимает, но моя девочка очень умная… Скажите, что я ее очень люблю.
– Хорошо, хорошо… – шептала медсестра, пятясь к двери; ей казалось, еще немного, и она сама тронется рассудком.
А в это самое время неподалеку от больницы остановились скромные «Жигули». В салоне находились те самые двое дорожных инспекторов, которым не посчастливилось оказаться на месте трагедии, случившейся по вине Алекса Матюкова. На этот раз оба стража порядка были в штатском. Одежда разительно меняет внешность людей, привыкших носить форму, но не меняет способ мышления в его сущности.
Их появление в этом месте и в это время не было случайностью. Базанов, взявший на себя на суде вину Алекса Матюкова, встретился-таки с его отцом-генералом. План по локализации скандала, изложенный майором Базановым, понравился высокопоставленному чину из ФСБ, и он охотно согласился его профинансировать. В самом деле, оставались свидетели происшествия, которые могли впоследствии заговорить…
Лейтенант Анатолий Баранов нервно постукивал большими пальцами рук по баранке машины. Старший наряда, капитан Александр Иванов, сидел рядом.
– Ну что, Толян? Бери пакет и неси.
– Не могу, – Толян продолжал смотреть прямо перед собой. – Это на службе я у тебя в подчинении, а тут дело такое, что мы оба с тобой по самые уши в дерьмо вляпались. Понимаешь, я теперь каждый вечер, когда в детскую захожу посмотреть, как моя дочка спит, сразу тот вечер на перекрестке вспоминаю. И суд…
– Выбрось из головы, Толян. Конечно, жаль, что девчонка погибла. Но мы-то с тобой ни при чем. Мы же никого не сбивали. И ее уже ничем не вернешь, хоть на голове стой. Ну что, тебе легче стало бы, если б того генеральского сынка за решетку упекли? Что бы от этого в мире переменилось?
– Не знаю даже.
– А ты не думай – это самый простой способ. Вот я стараюсь никогда не думать. Есть ситуации, в которых от тебя ничего не зависит. Ну невозможно же лбом стену прошибить. Да и зачем стараться, когда все и всех устраивает?
– А ты вспомни, как на суде приходилось свидетельствовать – врать внаглую. Спокойно ты потом ночью спал? Меня жена трясла, колотила, а я все во сне кричал и не просыпался. Снилось, что меня в мешок заталкивают и волокут куда-то по брусчатке…
– Ну и что? – Чувствовалось, что капитан говорит неискренне, что и у него на душе кошки скребут, но тем не менее, как старший по званию, он стремился развеять сомнения подчиненного. – Сон – это сон, а явь – это явь. Ведь на самом деле тебя никто в мешок не заталкивал и заталкивать не будет. У Матюкова все схвачено. Да – и ты, и я ложные показания дали. Ну и что, мир от этого перевернулся? Или рога у тебя выросли? Все, что ни делается, к лучшему. Тебе же за эти показания неплохо заплатили. Когда ты деньги брал, не сильно сомневался…
– Кто ж от денег откажется? К тому же если другого выхода нет.
– Ну, тогда о дочке своей и не думай, на нее эту ситуацию не переноси. Месяц, второй пройдет, и обо всем забудешь. Вы на что с женой решили эти деньги потратить? Мы – в отпуск на море отправимся. И тебе советую.
Милиционеры, одетые в штатское, замолчали, прислушиваясь к крикам ворон, мельтешивших в кронах старых деревьев.
– Суета все, Толян, и томление духа – так моя дура любит говорить, когда я с ней спорить начинаю. Вот и ты не спорь.
На заднем сиденье похрустывал, распрямляясь, пластиковый пакет. Лейтенант вздрогнул от этого звука.
– Ты не подумал, чего там этот фээсбэшный майор Базанов положил? И, вообще, какого черта ему в голову пришло передачку пострадавшей послать, да еще через нас? Не скорейшего же выздоровления он ей желает?
– Я уже сказал тебе – лучше всего не думать. – Капитан перегнулся через спинку сиденья, подхватил пакет, заглянул в него: – Ну, пара пакетов сока, апельсины, книжка какая-то и конверт; похоже, что с деньгами. Понесешь или нет?
– Я уже сказал тебе – лучше всего не думать. – Капитан перегнулся через спинку сиденья, подхватил пакет, заглянул в него: – Ну, пара пакетов сока, апельсины, книжка какая-то и конверт; похоже, что с деньгами. Понесешь или нет?
– Кому-то из нас нести придется, – тихо проговорил водитель. – Базанов нам что сказал? Передать именно сегодня.
– Ладно, – махнул рукой капитан, – жребием решим, кому этот пакет нести.
Покопавшись в бардачке, он нашел помятую картонку со спичками. Повернувшись спиной к напарнику, хрустнул тонкой деревяшкой. А затем поднес к Толяну кулак, между указательным и средним пальцем которого торчали две серные головки.
– Кто короткую вытащит, тот и несет.
– Идет, – согласился лейтенант Баранов.
Он долго примеривался. Пальцы зависали то над одной, то над другой спичкой. Наконец лейтенант решился, потянул. Вздохнул с облегчением:
– Длинная.
– Ну что ж, делать нечего, все по-честному.
Капитан подхватил шелестящий пакет, выбрался из машины, поглубже натянул вязаную лыжную шапочку, затрещал молнией куртки, подтягивая ползунок к самому подбородку. В тамбуре больницы задержался, сунул в пакет руку, взвесил конверт на ладони и пробормотал:
– А я-то думал, деньги, – после чего пролистал находившуюся в пакете книжку, вздрогнул и попятился, словно хотел убежать. – Вот же скотина!
Однако вскоре он уже стоял перед окошечком в холле больницы. Санитарка-пенсионерка приняла передачу и записала на листок, кому ее следует доставить.
– А от кого? – неожиданно спросила она.
Однако милиционера трудно было застать врасплох. Служба у него такая.
– От коллег по работе, – бросил он и зашагал к выходу.
Хлопнула дверца машины. Лейтенант вопросительно посмотрел на напарника. Иванов напряженно улыбнулся:
– Ну, вот и все. Обещал же тебе Базанов, что завезем передачку и больше он нас не потревожит. Деньги мы с тобой за свои показания получили, а они, как известно, не пахнут. Еще и сверху он нам сегодня отстегнул. Теперь остается только ждать повышения по службе. Все, Толян, можешь забыть о том, что случилось. Только дурак может пытаться плыть против течения.
– Наверное, ты прав, – согласился лейтенант, – ведь все вокруг так живут. И нечего выпендриваться.
Тихо заурчал двигатель «Жигулей», и машина отъехала от старого здания больницы.
«Хоть кто-то о ней вспомнил, – вздохнула сердобольная санитарка, – а то, как попала к нам, только следователь и приходил один-единственный раз». Она закрыла окошечко и направилась с пакетом в руке к грузовому лифту.
Вскоре немолодая медсестра тихо приоткрыла дверь в палату реанимации. Пациентка лежала, прикрыв глаза, – то ли спала, то ли просто не хотела, чтобы ее тревожили. Стараясь не шелестеть пакетом, медсестра поставила его на тумбочку, проверила капельницу. Раствора должно было еще хватить на полчаса.
Женщина на кровати приоткрыла глаза.
– Спасибо вам, что сказали, – прошептала она. – Вы видели мою доченьку? Ходили к ней? Сказали?
Медсестра приложила палец к губам:
– Тихо-тихо. Вам нельзя волноваться. Вот капельница кончится, я тогда и схожу, а вы пока спите.
Женщина в белом халате не смогла сдержать чувств, хлюпнула носом и заспешила к двери. Единственным утешением ей могло служить лишь то, что ее дежурство подошло к концу. Снимать капельницу предстояло сменщице. А там, надеялась она, все как-нибудь «рассосется». И ей не придется говорить пациентке страшную правду.
Пострадавшая вновь закрыла глаза и прислушалась к вороньим крикам. На этот раз женщине казалось, что она уже понимает то, о чем говорят птицы. В карканье она различала имя своей дочери – Кристина. Антибиотик медленно стекал по прозрачной трубке, еле слышно попискивал аппарат-кардиостимулятор. Даже боль в теле понемногу отступила, улеглась. Несчастной хотелось думать только о хорошем – мол, пройдет неделя, вторая, и она увидит свою годовалую доченьку.
Внезапно почти над самым ухом зазвучал резкий электронный зуммер. Один раз, второй, третий… Женщина с недоумением смотрела на пакет, стоявший на тумбочке. Звук явно исходил оттуда. И не только звук – шла и вибрация. Толстая пленка похрустывала, вздрагивала. В больницу женщина попала уже без мобильника – то ли он потерялся на месте происшествия, то ли врач посчитал нужным избавить пациентку от лишних волнений. Женщина потянулась к пакету, переставила его на кровать, запустила руку внутрь. Прохладные апельсины, угловатый пакет с соком… Наконец пальцы нащупали то, что зуммерило-вибрировало. Пациентка одной рукой и зубами разорвала заклеенный конверт – на простыню выпал незнакомый ей новенький серебристый мобильник, на экране которого пульсировало сообщение: «Номер не определен». Холодная трубка легла в руку.
– Алло, я слушаю, – произнесла женщина в микрофон, уже чувствуя, как покалывает, сжимается от тревоги сердце.
– Ты же хочешь знать правду? – зашелестел в трубке бесцветный голос, – какой бы она ни была.
– Что с моей дочерью?
– В пакете лежит книжка. Возьми ее.
Женщина выпустила из руки мобильник и, уже не обращая внимания на тянувшиеся к кардиостимулятору провода, на прозрачную трубку катетера капельницы, рванула пакет к себе, выхватила из него книжку, обернутую в газету, и замерла, боясь раскрыть. Из-под обложки на простыни выскользнули несколько фотографий: очень ярких, цветных, четких, сделанных при хорошем освещении. Это были фото, отпечатанные судмедэкспертом в морге – бездушно-откровенные, предназначенные лишь для специалистов-патологоанатомов и следователя. Книга выпала из рук женщины, дыхание перехватило. Она не хотела верить. Но фотографии не оставляли никакой надежды. Женщина узнала свою дочь – и мгновенно все недомолвки, иносказания, услышанные с того момента, как она пришла в себя в палате реанимации, приобрели свой зловещий и законченный смысл.
– Ты поняла, что она мертва? – донеслись тихие, но внятные слова из лежащей на кровати телефонной трубки.
Звонивший не стал ждать ответа. Все и так стало понятно по вырвавшемуся из груди несчастной крику. Экранчик мигнул, вспыхнул, показывая, что соединение прервано. Забыв о боли, об увечьях, женщина поднялась с кровати. Качнулся и с грохотом упал на пол штатив капельницы. Сорвались с клемм провода кардиостимулятора. Бегущая ломаная линия на осциллографе выровнялась, аппарат издал тревожный писк…
Медсестра, заслышав грохот, бросилась по коридору, толкнула дверь палаты, влетела в нее – и замерла. Короткие занавески вытянуло сквозняком в распахнутое окно. На кровати и на полу лежали рассыпанные фотографии. Медсестра несколько раз прерывисто вздохнула и медленно-медленно двинулась к окну. Переступив через опрокинутый штатив, она ухватилась двумя руками за подоконник и выглянула наружу. Далеко внизу на больничной дорожке лежало неподвижное тело.
Глава 5
Вчерашний вечер Алекс Матюков вспоминал с содроганием… Нет, его не тревожили воспоминания о жизни, отнятой им на безлюдном шоссе у незнакомого человека. Ведь голосовавший мужчина, на его взгляд, не имел права на существование, как и миллионы других неудачников. Матюкову-младшему в наркотическом угаре просто захотелось раскатать его по асфальту, вот он и удовлетворил свою прихоть. Не стой на дороге! Кто не спрятался, я не виноват! Молодой наркоман просто немного развлекся, пощекотал себе нервы. А потом собирался вернуться домой, чтобы мамашка зря не волновалась. Но появление сначала таинственного мотоциклиста, а потом и микроавтобуса круто изменило его планы. Когда Алекса заволокли в темный салон и бросили лицом на сиденье, все произошло так быстро и неожиданно, что ему даже показалось – это сделали не люди, а какие-то призраки из преисподней, явившиеся из ниоткуда по его душу. От испуга он даже не пытался качать права, а лишь прислушивался, стараясь из разговоров понять, что происходит. Но вокруг него молчали. Только гудел мотор и шуршала под колесами дорога. И лишь когда микроавтобус остановился, когда дрожащего Алекса вытолкали на улицу, он вздохнул с облегчением. Его привезли во двор загородного дома, выстроенного Валерией Никодимовной в надежде на то, что сын когда-нибудь женится и подарит им с мужем внука. А поскольку сыночек не спешил с этим, дом большей частью пустовал. Лишь иногда родители «ссылали» Алекса сюда в надежде отучить от наркотиков, или же тут жила, поругавшись с мужем, сама Валерия Никодимовна со своим верным попугаем по имени Ара.
– Козлы! – крикнул Алекс охранникам, приволокшим его в эту семейную тюрьму.
Те спорить не рискнули – понимали, что родители с сыном рано или поздно помирятся, и если сейчас завестись с Алексом, то он обязательно найдет способ отомстить.
Микроавтобус мигнул стоп-сигналами и выехал за ворота.
Алекс тряхнул головой и поднялся на крыльцо. В просторной, на два этажа гостиной ярко горел свет. Матюков-старший в костюме, туфлях и плаще сидел на белоснежном кожаном диване мрачнее тучи. Перед ним на журнальном столике стояла открытая бутылка виски. Генерал редко появлялся в этом доме, предпочитая московскую квартиру. И если уж что-то заставило его изменить своим привычкам, то это «что-то» было не рядовым событием. Алекс попытался изобразить благодушие.