Мелькнув икрами, Нина нырнула под лохматые лапы елей.
— Джульетте было четырнадцать? — спросил Володя у Жорика.
— Вне всяких сомнений, — уверенным тоном, как обычно, сказал Жорик. — Четырнадцать лет — возраст любви. Так, например, считает и Александр Сергеевич. В четырнадцать лет в первом своем стихотворении он писал: «Так и мне узнать случилось, что за птица Купидон; сердце страстное пленилось; признаюсь — и я влюблен…»
— Так что же мне делать?
— Поглядите на него! — Жорик обрел прежнюю уверенность. — Он не знает, что нужно делать в таких случаях. В общем, ты должен признаться ей в любви. Как все нормальные люди. Понял?
— Понял, — ответил Володя. — Второй шаг?
— Сегодня, — строго сказал Жорик. — Да-да, второй.
— Все сюда! — донесся из-за деревьев зов Рыбина.
Володя и Жорик продрались через кустарник к небольшому, тускло посверкивающему водой болотцу. На берегу его, в окружении мальчишек, стоял Колька. Оглядевшись он взмахнул рукой и бросил в воду сверток. Крикнул:
— Ложись!
Все ринулись в разные стороны, повалились в траву. Рядом с Володей упала Нина. Глухо рвануло. Столб воды и грязи взметнулся над болотцем. Ну, Колька! Натрий, что ли, кинул в воду?
Нина вскочила, потянула Володю за руку. Сзади сопел Жорик. Мелькнуло раскрасневшееся лицо Кольки; размахивая руками, он объяснял Герке: «При соединении натрия с водой происходит бурная реакция».
А вот и озеро. Шурик тут уже трудился, складывал из сухих веток костер. Ник показал: ближе к воде, ближе. Вспыхнул огонь, синяя струйка дыма потянулась в небо. Все расположились вокруг, а Ник сел на большой валун, осмотрел собравшихся ребят. Потрескивали ветки, все притихли, глядели, как разгорается пламя.
— Друзья мои, помните, мы говорили о мечте? — спросил Ник. — Ну-с, кто же и о чем мечтает? Вот ты, Ира, скажи, девочка, у тебя есть мечта?
— Есть, — сказала Ира. Она отыскала глазами Жеку: — Я хочу дружить с одним человеком, а он со мной нет.
— А вот я мечтаю стать полярником, — сообщил Шурик. — Ух, и зарабатывают они.
— Буду моряком, — сказал Жека и добавил: — Военным.
— Минером! — Колька Рыбин бросился на землю и пополз к камню, на котором сидел Ник. Он будто тащил что-то тяжелое. Вот подполз и стал изображать, что роет яму. Есть, заложил в нее взрывчатку. — Николай Николаевич, отойдите! — Ник встал, отошел. Колька сделал вид, что поджигает бикфордов шнур. Отбежал. — Это дот. Фашистский. Б-бам-м!
— А я — командиром пулеметного взвода. Пулеметы — огонь! — Геркин голос перекрыл голоса и смех мальчишек и девчонок. — В атаку!
— Постойте, о чем вы все? — лицо Ника выражало отчаяние. — Неужели никто не хочет стать врачом, учителем, ученым? Минер, пулеметчик… Разве это профессии? Все это — разрушение, смерть. А человек создан для созидания, друзья мои!
— Тихо! — прикрикнул вдруг Герка на расшумевшихся ребят, и в его лице была такая немальчишеская суровость, что все стихли; Ник с любопытством и тревогой поглядел на Герку. — Да вы что, Николай Николаевич? Вы будто ничего и не знаете, что происходит в мире? Слушайте все! — Шумел ветер, перекликались птицы. — Слышите? Грохочут пушки, бьют пулеметы.
— Надо мечтать, что война минует нас, пройдет стороной…
— Пройдет? Эх вы, мечтатель. Разгромим фашистов и уж тогда!.. — крикнул Герка. — Кто не трус — за мной!
Он сбросил рубаху и брюки, с разбегу кинулся в воду. Следом помчался Жека. Затем Нина и Володя.
— Не могу больше… бр-рр! — сказала Нина. — Замерзла.
— А я… хоть весь… день! — ответил Володя, хотя и его уже всего трясло от холода.
— А ну, вылезай. Марш на берег! — приказала Нина.
Костер уже горел вовсю. Чайник кипел. Ник сидел на пне и добро глядел на мальчишек и девчонок.
Устроившись на валуне, Нина жадно ела бутерброд с колбасой. Володя сидел рядом, уминал булку с сыром. Поглядывая на Нину, Володя размышлял о том, как сложно устроена жизнь. Что человеку надо иметь в себе стержень, который называется убежденностью. Что человек должен иметь силу воли. Что еще он должен иметь мечту, иначе в душе не будет порыва, полета.
— Волк, а ну иди сюда, дело есть, — позвал Шурик.
Володя встал, Нина проводила его взглядом. Шурик шмыгнул в густой ельник, за ним направились Рыбин, Герка и Жека. Володя раздвинул колючие ветки и увидел, что все мальчишки собрались на поляне. Сев на поваленное дерево, Шурик вынул из кармана увеличительное стекло и навел его на кору: тотчас повалил дымок и запахло растопленной смолой.
— Видели, да? — спросил Шурик и поглядел на Володю. — Это ты, кажется, хвастал своей силой волн, а?
— Ничего я не хвастал.
— Хвастал, хвастал! А вот предположим, схватили тебя фашисты и давай пытать, а? Стеклом прожигательным? Что скажешь, Волк?
— Пошел к черту.
— Струсил, струсил!
Володя оглянулся и увидел, что между елками стоит Нина. Володя протянул руку:
— На, жги.
— Сейчас проверим, сейчас про-оверим… — засуетился Шурик. — Нужно протерпеть до счета… пятьдесят.
Сначала чуть припекло, потом куснуло. Шурик, поглядев Володе в лицо, сузил лучик до золотистой мушки, и Володя, вздрогнув, чуть не отдернул руку: в кожу ударило словно молнией.
— …во-семь… де-евять… — тянул Бобров.
— А ну быстрее. — Жека толкнул Шурика.
Кожа вздулась, бугорок закипал, и по руке потекла струйка крови. Нина вышла из елок и ударила по стеклу. Оно отлетело в траву. Шурик кинулся искать, но его опередил Герка, схватил стекло, Володя начал дуть, потом с гордостью показал Нине руку: между большим и указательным пальцами бугрилось черное запекшееся пятнышко. Володя думал, что Нина придет в восторг от его выдержки. И тогда-то он, ну не сразу, а чуть позже, когда пойдет провожать ее домой, скажет ей: «Нина, я тебя…»
— Ну и дурак же ты, — сказала Нина. — Ребеночек.
Попискивали синицы. От легких порывов ветра шуршали вершины елей, в лесу стоял тревожный шум. Володю слегка знобило. Наверно, перегрелся на солнце. Засунув перевязанную платком руку в карман, опустив голову, он брел среди деревьев. Вдруг чей-то шепот послышался, тихий смех: прижавшись друг к другу, под толстой елью стояли Ира и Жека. Володя отступил, спотыкаясь, вышел на дорогу. Жорик о чем-то спросил его, Володя не понял, о чем. Он прислушивался к беззаботному голосу Нины и стискивал зубы, боясь, что вот-вот хлынут слезы.
11
— Завтра «Шпицберген» уходит, значит, сегодня надо проникнуть на пароход. Зайду за тобой в восемь вечера. Понял?
— Все понял, Жека. Жду.
День прошел как в тумане. Нина, как ни в чем не бывало, поздоровалась с ним, спросила озабоченно, как рука, но Володя не сказал ей ни слова. И тогда Нина забрала свой портфель и пересела за другую парту. «В море, быстрее в море!» — размышлял Володя на уроках и с нетерпением дожидался, когда же закончится этот день. Да-да, все к одному… А из Ла-Манша или нет — из Биская он пошлет ей радиограмму: «Сильный шторм. Течь в правом борту… Я тебя прощаю, Нина!»
— Ухожу к Жеке, — сказал Володя. — Может, и заночую у него.
— Какой-то ты… взъерошенный, — сказала бабушка. Приподняв на лоб очки, она поглядела внимательно на Володю.
Тот поцеловал ее в щеку. Потом кинулся в свою комнату, схватил пакет, в котором было кой-какое белье, нож, фонарик, и, выкинув из портфеля книги и тетради, засунул пакет в портфель. Написал на листке: «Дорогие мама и папа! Не ищите меня, но не беспокойтесь! Скоро я сообщу вам, где я! Ваш сын Володя» — и сунул его под подушку.
…Жека тиснул его ладонь, надвинул на лоб козырек кепки и быстро пошел в сторону моста. Володя поспешил за ним. Трамвай подкатил. Вскоре они были у моста Лейтенанта Шмидта. Таясь за горами ящиков, прокрались к корме парохода. Жека озабоченно поглядел на небо: приближались белые ночи, и хотя был девятый час, а еще так светло! Они оба выглянули из-за ящиков: вахтенный ходил взад-вперед возле трапа. На мачте бился в порывах свежего ветра флаг отплытия.
— Ч-черт… как светло, — озабоченно сказал Жека.
— Обождем немного. Пусть стемнеет, — предложил Володя.
Повернувшись спиной к ветру, вахтенный закуривал папиросу. Жека метнулся к пароходу, перемахнул через леера, спрыгнул на палубу и скрылся за надстройками судна. Ну вот и все… Володя осмотрелся — вахтенный все так же стоял к нему спиной, — облизнул вдруг ставшие сухими губы и вышел из-за ящиков.
— Эй, куда?! — услышал он тут же голос вахтенного.
Как же так получилось? Почему вахтенный обернулся именно в тот момент, когда Володя направился к пароходу? Случайность? Но почему это случилось именно с ним, а не с Жекой?
Мама и папа смеялись, вспоминали какие-то веселые истории, а Володя ковырялся вилкой в жареной картошке и размышлял о своей неудаче.
Зазвонил телефон.
— Наверно, кто-то заболел, — сказала мама и поспешила в коридор. Потом окликнула: — Сережа, тебя. Москва.
Москва? Володя взглянул на бабушку, прислушался.
— Да-да, я все понял. Сегодняшним, вечерним?.. Но билет… Уже заказан? Есть. Да-да, понял… Собираюсь. — И повесил трубку.
— Кончился мой отдых, родные мои. Поезд через два часа. Сбор!
А что собирать-то? У отца специальный чемодан. Все там давным-давно сложено: чистое белье, носки, платки, бритвенный прибор. Мама с бабушкой стали готовить бутерброды в дорогу, а отец сказал Володе:
— Поговорим, сын. Садись. — Отец задымил папиросой. — Понимаешь, всякое может случиться.
— Что значит — всякое?
— Да кто его знает… Я ведь — военный человек. Так вот, первое: будь внимательным к маме, бабушке. Береги их, заботься о них.
— Хорошо, отец.
— Второе: думаю, будет большой бой с фашистами. Готовься! Лучше учи немецкий язык — это пригодится. И последнее: будь мужественным. Бейся до конца, до последней минуты верь в победу! И — пускай хоть смерть, но не склоняйся перед врагом.
— Хорошо, отец. — Голос Володи дрогнул.
Они обнялись. Отец стиснул его до боли. С улицы донесся сигнал автомобиля: это за отцом.
Знал бы Володя, что в этот момент они прощаются навсегда.
— Пионеры, вот и подходит к концу учебный год. Дорогие мои мальчишки и девчонки! — Зоя поправила прядку волос. Глаза ее блестели, видно, волнуется, — Вы не представляете, какое важное и торжественное событие вот-вот произойдет в вашей жизни.
— Какое же? — нетерпеливо спросил Герка.
— Сегодня последний пионерский сбор, — сказала Зоя. — и сегодня я еще могу сказать вам: «Дети!..»
— Мы слушаем вас, тетя Зоя, — пробурчал Герка.
Все заулыбались, задвигались. Хрюкнул Шурик Бобер.
— Да-да. Дети! — воскликнула Зоя. — Сегодня вы еще мальчики и девочки, но пройдет совсем немного времени, вы получите комсомольские билеты и минуете незримую черту. Вы оставите позади удивительную и прекрасную страну, имя которой — Детство, и очутитесь в не менее прекрасной стране, имя которой — Юность. Прощай, детство, прощай, красный галстук!
Дверь вдруг раскрылась, и на пороге класса показалась Лена.
Бледная, тоненькая, она радостно и смущенно улыбалась:
— Вот и я.
Лена осмотрелась и удивленно подняла брови: ее место было занято Ниной. Их взгляды встретились. Герка вдруг поднялся из-за парты, схватил Лену за руку и потянул за собой. Шурик присвистнул, все заерзали на своих партах: вот это да!
— Тихо, ребята, тихо, — Зоя постучала карандашом по столу и сказала Коркину: — Жорик, веди сбор.
— Пионеры! Сегодня мы… — голос у Жорика был густой и торжественный, — …сегодня мы рассмотрим вопрос: все ли пионеры седьмого «б» класса достойны быть рекомендованы в комсомол.
— Все достойны, чего там, — сказал Герка.
В классе стало шумно. Хлопали крышки парт. Кто-то смеялся.
— Внимание! — выкрикнула Зоя. — Коркин, в чем дело?
— Но это еще не все, — громко сказал Валька Сычев и пошел между партами к столу президиума. Его глаза горели, а короткие стриженные под «бобрик» волосы воинственно топорщились.
— Глядите, записочка зашифрованная. Жека ее кинул Володьке, а я перехватил.
Валька вынул из кармана разглаженную, наверно утюгом, записочку, которую Володя получил от Жеки: вот она куда девалась! Володя поднял руку, но Нина опередила его, мотнув головой, закидывая за спину косы, засмеялась, сказала:
— И никакой это не шифр. Это Жека азбукой морзе Володе писал. Оба они моряками и путешественниками стать собираются, вот и тренируются. Только и всего.
— Да дурачились мы просто, — сказал Володя.
— Дурачились? Ха-ха!
— Можно мне взглянуть? — громко попросил Герка.
Валька сунул Герке записку чуть ли не в нос. Тот посмотрел на бумажку, повертел, поглядел на свет, покачал головой и, скомкав, сунул в рот и начал жевать.
— Отдай назад! — Валька подбежал к Герке.
Тот, сожмурившись, проглотил записку. Валька остолбенел.
— А я с детства болею, — смиренно сказал Герка. — Мама рассказывает: раньше штукатурку ел. Отковырну и ем. Или бумажки. Неизлечимая болезнь.
Колька Рыбин захохотал, затопал ногами. Валька растерянно хлопал своими совиными глазами, подошел к парте, где сидела Лена, наклонился над ней и продолжил:
— Ты же дружила с ним? И вот! Лишь ты заболела, он стал вкручивать шарики другой девочке. Да он же весь морально разложенный, вот! Да-да!
— Негодяй, — четко и ясно произнесла Лена.
— Вот именно. Негодяй!
— Ты, Сыч, негодяй, — перебила Вальку Лена. — Мы как были с Володей друзья, так и остались. Отойди от парты.
— Ну, хорошо-о. Ну, мы еще посмотрим! — Валька не сдавался. Он повернулся к столу, за которым как статуя сидела Зоя и воскликнул: — Так вот, пионерка целует пионера: моральное разложение!
— Да Володя смелый, хороший мальчишка, — сказала Нина. — Потом… Я люблю его.
— Что-оо?! — воскликнула, будто очнувшись, Зоя.
— Ой! — пискнула Ира Неустроева. — Как здо-оро-во!
— Любовь у них! — захохотал Бобер. — Со смеху сдохну.
Выскочив из-за парты, Володя выбежал из класса.
Кто-то позвал его, он не остановился. Как все противно.
Он то шел, то бежал. Миновал Фондовую биржу, Зоологический музей, университет и спустился к Неве у сфинксов. Володя представил себе, что завтра во всей школе будут знать, что у него с Нинкой любовь.
Над Невой вновь пополз тягучий, протяжный зов парохода. Володя прислушался: может, «Шпицберген»? А что, если попытаться еще разок? Он дождется темноты, он знает теперь, как действовать. Володя взбежал на мост, перегнулся через его чугунные перила и увидел, что по самой середине Невы, густо дымя длинной трубой, уходил в сторону Финского залива пароход «Шпицберген». Сбоку от трубы вырвался белый пар, и пароход проревел в третий и последний раз.
Кто-то остановился за его спиной. Володя оглянулся. Это был Жека.
— Плохой мы с тобой тайник сделали, Волк, — сказал он. — Команда делала обход судна, и вот… — Он поддал ногой коробок спичек и засмеялся. — Ничего, наше от нас не уйдет! Главное, мы делали все, чтобы добиться своего…
Глава вторая ИСПЫТАНИЕ
Я не заметил, как они появились на берегу. Наверно, оставили машину у шоссе, а сами прошли через пальмовую рощу на берег. К полудню ветер с океана усилился, накатные волны стали еще больше, они с громом выплескивались на песок, жестяно шелестели листья пальм, и, конечно же, разве услышишь из-за такого шума урчание автомобиля.
…Первым их обнаружил Митька. Он вздрогнул, поднял одно ухо, второе у него никогда не поднималось, вскочил и отрывисто залаял. Так наш Митька лаял на женщин. Какое-то собачье удивление проскальзывало в его голосе. Дело в том, что попал на теплоход Митька ползунком, рос в мужском коллективе и, вполне понятно, считал, что люди на земле состоят из одних мужчин. Мы и то за свой долгий рейс порой забывали, есть ли еще на планете существа иные, чем грубые, изморенные тропической жарой мужчины?
— О, какой хороший песик… — послышался за моей спиной женский голос.
Я повернул голову. Она стояла в нескольких шагах от меня и с любопытством глядела в мое лицо. Наверно, я произвел на нее неплохое впечатление, потому что глаза, до этого просто любопытные, стали добрыми.
— Вы один? Что вы тут делаете?
Не уверен, что я делаю точный перевод, когда-то я прилично знал немецкий, да многое позабыл: давно не приходилось общаться с немцами. Но я все понял и спросил ее:
— А что делаете тут вы?
Она скорчила забавную гримаску и чуть повела головой назад. Я поглядел за ее спину: низенький толстяк в полосатых шортах устанавливал там противосолнечный зонт. Наверняка у толстяка было отличное настроение. Он бодро топал по твердому песку короткими волосатыми ногами.
— Папа? — спросил я.
— Не шутите, — сказала она.
— Эле-ен! — позвал толстяк. — Милая, иди, я тебе почитаю.
— Я еще приду, — сказала Элен. — И мы отправимся ловить бабочек. Хорошо?
Я опять увидел ее длинные стройные ноги; тень качнулась и исчезла, как будто секунду назад тут и не было молодой женщины. Митька успокоился, ткнулся мне в ладонь холодным мокрым носом и рухнул на песок. Солнце поднималось выше и начинало припекать, а ветер дул все сильнее, волны выплескивались на берег через равные промежутки. Большая, с крыльями в ладонь бабочка пропорхала над берегом. Когда бабочка складывала крылья, они вспыхивали ярко-зеленым пламенем. Я шевельнулся, чтобы вскочить и погнаться за этой бабочкой, как вдруг мимо меня пробежала Элен. Тут только я как следует разглядел ее и увидел, как хороша эта длинноногая женщина. Разбрызгивая воду, смеясь и что-то звонко выкрикивая, Элен бежала к океану, и мне казалось, что водяной вал, стеклянно посверкивающий и круто поднявшийся на отмели, вот-вот обрушится на нее. Но это был обман зрения. До опасности было слишком далеко, а бабочка уже летела в мою сторону, и мне надо было вскочить и поймать бабочку, я-то поймал бы, но я не двигался с места.