- Творец, - сказал он торжественно, - я готов сейчас же приступить к выполнению своей миссии.
- Сейчас не надо. Юров спит, а разбуженный посреди ночи - не самый лучший слушатель.
- Да, - опомнился Калитин, - верно. Но я не знаю о чем еще говорить с тобой.
- Неужели, Калитин? Неужели у тебя нет вопросов?
По стенам полупрозрачного энергетического мешка прошла едва заметная рябь, и Калитин поежился от нахлынувшего внезапно ощущения неуютности и страха. Страха перед непознаваемым. Вопросов было слишком много, и на половину из них наверняка не найдется понятного ответа. А еще больше ответов без вопросов: сколько знает Творец такого, о чем Калитин даже не умеет спросить. Тяжело быть роботом и понимать это. Тяжело видеть предел своих возможностей.
И вдруг он обозлился: "Ну, робот я, ну и что? Все равно не верю, что мозг ограничен программой. Чушь это! Я знаю, что могу понять все. Уверен в этом. И я буду спрашивать."
- Как вы воспринимаете переход материи в энергию?
- Как питание и рост.
- А обратный процесс?
- Как смерть. Когда-то мы умирали, как и вы, необратимо. Космическая пыль - это трупы наших предков. Теперь наша смерть скорее похожа на ваш сон. Мы умираем, когда хотим отдохнуть.
- А можно ли превращать пространство в энергию и вещество?
- А можно ли превращать скорость реки в лед? Пространство - это не субстанция, а лишь свойство, параметр материи.
- А время обратимо?
- Нет, но его можно ускорять или замедлять в любых пределах...
Они проговорили всю ночь, а потом прозвучали уже знакомые фразы: "Сеанс связи окончен, Калитин. С добрым утром." Слово в слово, как в прошлый раз. И Калитин подумал: "Кто из нас робот?"
После завтрака он узнал, что Юров уехал до вечера в Москву. Появилось время как следует обдумать разговор. От ночной решимости не осталось теперь и следа, страшно было сказать хоть одно неточное слово, как человеку, стоящему на краю бездны бывает страшно пошевелить даже пальцем. И он обдумал все, что можно было обдумать, даже взвесил все "за" и "против", хотя и запретил себе какие бы то ни было прогнозы. И было уже невыносимо думать о предстоящем разговоре, и весь ночной диалог был уже подробнейшим образом записан, и сигареты кончились, а Юров задерживался. И тогда Калитин решил поговорить с Творцом. Он не знал, как это сделать, поэтому просто сел в кресло и попытался заснуть.
- Я понял тебя, Калитин, - Творец сиял переливчатой солнечной кляксой в вышине бледных изломов энергетического колпака. - Ты хочешь поговорить. Помни только: во внепространственных сферах время течет замедленно. Там, где осталось все твое тело, его пройдет в десять раз больше, чем здесь.
- Творец, мне все-таки непонятно, как ваша высокоразвитая цивилизация может решиться по сути на массовое убийство, на геноцид?
- Постарайся выйти за рамки своих представлений. Я сравнивал вас с неудачным сортом пшеницы - это неточно, я просто пожалел твое самолюбие. Мы ведь не убиваем вас и не перерабатываем на корм - мы вас просто _выключаем_. Как плохо работающую машину. Но пока я еще надеюсь, что вас можно _починить_.
- А ты умеешь надеяться, Творец? - в Калитине закипала злоба.
- В твоем языке не хватит слов для всего, что я умею.
- А ты не боишься, Творец, что однажды кто-нибудь выключит тебя?
Переливчатая звезда наверху задрожала со звоном и всхлипами, стены энергетической сферы всколыхнулись, а потом что-ю тоненько загудело, так тоненько, что у Калитина противно зачесались зубы.
Он вдруг понял, что Творец смеется.
- Что это такое, Алексей?! - кричал Юров.- Что это? Почему ты все это скрывал от меня? Что с тобой, Алексей?!
Юров потрясал растрепанной пачкой листов, и на лице его был испуг.
- Ты был без сознания! - кричал он. - Почему?
- Не знаю, - глупо сказал Калитин.
- Что ты не знаешь?!
- А что ты кричишь?!
- Что я кричу? Я вошел, а ты в кресле с закрытыми глазами, и в пепельнице дымится окурок. Понимаешь, дымится. Я тебя окликаю, а ты не слышишь. Расталкиваю, а ты не чувствуешь. Что я должен был подумать? Нормальные люди так не засыпают. Ты понимаешь, что ты серьезно болен? Я больше не скрываю это от тебя. Тебе лечение нужно. Основательное лечение. Черт возьми, я еще сам не знаю, какое! А ты мне мешаешь. Врешь мне бессовестно, прячешь свои бредовые записи, не хочешь бороться с болезнью...
В какой-то момент Калитин перестал его слушать. "Все пропало. Теперь не спасти, - неотвязно стучало у него в голове. - Все. Все пропало." Словно он опять, как однажды много лет назад оперировал безнадежного больного. Человека. Это потом во сне он стал роботом. Может быть, с этого все и началось? "Да и в том ли дело? - думал Калитин. - Люди ли, роботы - все пропало. Теперь не спасти..."
И все-таки он стал объяснять. Должен был объяснить. Не имел права не попытаться. Но чем дольше он говорил, тем яснее становилось: все бесполезно, бессмысленно. Безнадежно.
Юров слушал с надлежащим профессиональным вниманием, и Калитин ждал, что учитывая тяжелую степень помешательства, психиатр примет условия игры и со всем присущим ему талантом изобразит искреннюю веру в этот новый апокалипсис (Калитин даже надеялся, хоть и сознавал всю наивность своей надежды, что таким образом удастся обмануть Творца), но Юров сказал:
- Не могу я поверить тебе, понимаешь, не могу. Даже если бы очень захотел. Не имею права. Потому как если я, психиатр, поверю в твои сны, то кому же тогда лечить таких вот, как ты и я.
И больше они не спорили. Калитин согласился на все, на любые методы лечения, дал клятву впредь ничего не скрывать и постараться думать о своих видениях как о продукте деятельности мозга. Спокойно поужинал. Погулял в парке. И лег спать.
- Хочешь поговорить со мной? - спросил Творец.
- Нет, - ответил Калитин. - Только один вопрос. Ты будешь сам выключать наш разум?
- Не совсем, но это будет зависеть от меня.
- Тогда, пожалуйста, сделай все побыстрее.
- Калитин, разве ты не хочешь еще что-нибудь сообщить мне, узнать о чем-то или попросить?
- Что я могу сообщить тебе, если ты и так знаешь все? Какие знания могут быть нужны за минуту до смерти? А просить... Не хочу унижаться перед палачом.
- Ты удивительный робот, Калитин. С тобой интересно говорить. Кстати, никто не может знать всего, и наше общение дает и мне много нового. Мне будет жаль расставаться с тобой. Хочешь остаться здесь? Я могу не выключать твое сознание. Мы будем говорить, спорить, узнавать новое.
- Нет, - сказал Калитин.
Он представил себе этот холодный кошмар бесконечного разговора с Творцом и содрогнулся.
- Ты боишься жить без тела? Я создам тебе иллюзию самой полнокровной жизни. Калитин, это гораздо лучше, чем ничего.
- Нет. Нет, - сказал Калитин. - Нет!!! - закричал он. - Это хуже, чем смерть. Это предательство. Пре-да-тель-ство. Тебе понятно такое слово? Лужа ты цветная на потолке, проклятая дыра в крыше мироздания! Чтоб ты в булыжник превратился на веки вечные! Выключай нас! Слышишь, выключай!!!
И упала тьма. И он заворочался в постели и ощутил страх и голод. И еще злобу, глухую, непонятную злобу. Где-то, казалось, что совсем близко, послышался крик. Кричал такой же, как он. И это было тревожно. Он кинулся к окну, ударился лбом в стекло, чудом не разбил его... И тут сознание вернулось к Калитину. Он все вспомнил. И догадался, что разум его действительно был выключен. И пришел в ужас: Творец без его согласия вернул ему разум, а всех остальных оставил беспомощными идиотами. Он вспомнил свой страх. Звериный страх. И звериную злобу. И этот крик, который он услышал - настоящий звериный крик. Он был теперь один в огромном человеческом зверинце. О, это пострашнее смерти! За что? За то, что он отказался остаться там?
На полу лежал длинный мертвенный отсвет уличного фонаря. "Светит пока, - подумал Калитин. - Недолго ему осталось светить." За окном послышался шум мотора. Вдалеке залаяла собака.
"_Мотор_?!"
Калитин встрепенулся. Снова почти как зверь бросился к окну. И долго тупо смотрел, как бело-красный медицинский "рафик", аккуратно обогнув клумбу, выехал на дорогу, и его красные хвостовые огни, несколько раз мигнув меж деревьев, скрылись в темноте.
"За рулем не мог сидеть зверь. За рулем сидел человек. Ну, а крик? Страшный звериный крик. Я же слышал его. Должно быть, я действительно очень серьезно болен."
Он доплелся до постели и лег. И тут же в глаза ему брызнул свет. Ухмыляющееся разноцветное сияние плясало прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки, а энергетическая сфера была теперь крохотной, как чулан.
- Сволочь! - захрипел Калитин. - Издеваться вздумал? Рубишь голову тупым топором? Чтобы мучились подольше? Зачем ты снова подключил нас к вашему дурацкому источнику? Издеваешься? Или совесть заговорила? Ты знаешь, что такое совесть?
- Калитин, - сказал Творец. - Мы отключили вас, но вы тут же _переключились на собственный автономный источник_.
- Какой источник? - не понял Калитин. - Как мы могли переключиться?
- Как и что, мы еще сами не разобрались, но у каждого из вас есть свой собственный источник разумной энергии. Видимо, он развился у вас в ходе эволюции. Это грандиознейшее открытие в истории Вселенной. Вещество может быть носителем разума наравне с энергией. Прощай, Калитин.
- Погоди, Творец, у меня еще очень много вопросов.
- Оставь их себе, Калитин. Мы больше не нужны вам. Понимаешь, не нужны. Сеанс связи окончен. Прощай.
Утром он проснулся рано. В окно стучал дождь, в палате стоял желтоватый сумрак. Стол был завален книгами и статьями. Все буднично, все уныло. Не было даже листков с записями ночных бесед. Их унес Юров. Спать не хотелось. Он лежал и думал. Была ли это болезнь, был ли это контакт с иной цивилизацией? Он знал, что теперь все кончилось. Он знал это наверняка, и ему было грустно.
А за завтраком Юров, нервный и злой после бессонной ночи и со свежей повязкой на руке рассказал ему, как часа в два привезли нового больного и почему-то не предупредили, что он буйный.
- Представляешь, - говорил Юров, - этот псих вдруг кинулся на меня и прокусил руку чуть не до кости. Но самое ужасное было то, что меня вдруг охватила какая-то звериная ярость. Знаешь, красные круги в глазах, все мысли исчезли, и только понимаю, что передо мной враг. Я кричал как резаный. Я разбил ему лицо в кровь. И никто не вмешался. Еще бы! Опытный психиатр колошматит своего пациента. А потом, ты знаешь, всем было так стыдно, что никто даже не упомянул об этом.
- Пинцет, - сказал он.
Ему дали пинцет, и он аккуратно извлек кусочек проволоки, упавший внутрь.
"Черт возьми! - выругался про себя Калитин. - Откуда здесь проволока?"
Он закрыл глаза и открыл их снова.
Никакая это была не проволока. Просто ниточка от тампона.
Ему предстояла сейчас сложнейшая операция. Из тех, что так часто заканчивались неудачей. Из тех, после которых, как правило, опускались руки. Из тех, что наводили на мысль о непознаваемости собственного мозга. Но тем-то и отличается человек от робота, что он способен не только воспроизводить себе подобных, но и познать себя. Познать до конца.
И Калитин почувствовал вдруг, что сумеет сделать операцию. Наверняка сумеет. Потому что он знал этот мозг, каждую его клеточку, и знал, что если захочет, сможет понять и увидеть все, до последнего атома, до последнего кванта разумной энергии. Потому что он - человек.