Теперь, когда все карты были разложены, Мора, Кайла и Персефона изучали их. Блу пыталась как-то протиснуться, чтобы рассмотреть карты, которые они закрывали своими головами. Она старалась не обращать внимания, находясь так близко к этому мужчине, что он источал сильный запах мужского геля для душа. Такие обычно продаются в черных бутылях и называются как-нибудь вроде, БОДРЯЩИЙ или ОСВЕЖАЮЩИЙ или НЕПЕРЕДАВАЕМЫЕ ОЩУЩЕНИЯ.
Первой заговорила Кайла. Она перевернула три меча к мужчине, чтобы тот мог взглянуть. На её карте, три шпаги были скрещены на темном фоне и кровоточащие сердце, цвета её губ.
— Вы потеряли кого-то близкого.
Мужчина взглянул на свои руки.
— Я потерял… — начал было он, а потом прежде чем продолжить всё взвесил у себя в уме, — …много чего.
Мора поджала губы. Одна из бровей Кайлы придвинулась к её волосам. Они переглянулись друг с другом. Блу достаточно хорошо знала обеих, чтобы понять смысл этих переглядок. Мора спросила: «Что думаешь?» Кайла ответила, «Фигня». Персефона ничего не сказала.
Мора коснулась краев пяти пентаграмм.
— Обеспокоенность деньгами, — отметила она.
На её карте был изображен хромой с костылем, который шагал по снегу, а над ним красовалось витражное окно, в то время как женщина закуталась в шаль и держала руки под подбородком.
Она добавила:
— Из-за женщины.
Взгляд мужчины не дрогнул.
— Мои родители имели значительные ресурсы. Мой отец был вовлечен в бизнес-скандал. Теперь они в разводе и денег нет. И у меня.
Он сообщал это какой-то странной неприятной манерой. Сыпя безжалостно фактами.
Мора вытерла ладони о свои штаны. Она показала на другую карту.
— А теперь у Вас нудная работа. Может она и не так уж плоха, но вам она порядком поднадоела.
Его губы сжались в плотную тонкую линию, будто соглашаясь, что сказанное — правда.
Персефона прикоснулась к первой карте, которую она выложила. Рыцарь Пентаклей[20]. Человек одет в кольчугу и латы, взгляд его холоден. Он восседает на своем скакуне, держа в руке монету. Блу даже показалось, что если она внимательно присмотрится, то сможет разглядеть, что на этой монете изображено. Три кривых линий, длинный, похожий на птичий треугольный клюв. Рисунок, который она видела на кладбище, тот, что нарисовала Мора, и в журнале она тоже его видела.
Но нет, когда она пристальнее посмотрела, то это оказалась слегка изогнутая пятиконечная звезда. Пентаграмма, в честь которой и названа карта.
Наконец, заговорила Персефона. Её детский ясный голосок поведал мужчине:
— Ты что-то ищешь.
Голова мужчины дернулась в её сторону.
На Кайлиных картах рядом с Персефоной также выпали рыцари. Это было необычно, что на двух столах так похоже легли карты. Еще страннее было увидеть, что и у Моры на карте рыцарь Пентаклей. Три рыцаря, осматривающие холодными глазами владения простирающиеся перед ними.
Вновь три.
Кайла с горечью сказала:
— Вы готовы сделать все возможное, чтобы отыскать это. Вы долгие годы над этим трудились.
— Да, — резко сказал мужчина, удивив их всех своим жестким ответом. — Но как скоро? Найду ли я?
Три женщины вновь склонились над картами, в поисках ответа на его вопрос. Блу тоже заглянула в карты. Может она и не видела никакого знамения, но она знала значения карт. Её внимание переместилось от Башни, которая означала, что его жизнь кардинально изменится, к последней карте толкования, карте с чашами. Блу взглянула на свою нахмурившуюся мать. Не то, чтобы эта карта несла нечто отрицательное в своем толковании. На самом деле, это была карта, про которую Мора всегда говорила, что именно она представляет Блу, когда она делает толкование для себя.
«Ты — карта с чашами», как-то сказала Мора. «Взгляни на весь этот потенциал, которым наполнен кубок. Гляди, она даже похожа на тебя».
И вновь не обошлось одной картой с чашей. Как и в случае с рыцарями, таких карт выпало в толковании три. Трое молодых людей держали кубок наполненный возможностями, и у всех было лицо Блу. Выражение лица Моры становилось с каждой секундой всё мрачнее, мрачнее и мрачнее.
У Блу мурашки забегали по коже. Неожиданно, Блу почувствовала, как будто не было никакого конца судьбам, к которым она была привязана. Гэнси, Адам, это незримое место в магической чаше Нив, этот странный человек рядом с ней. Её пульс зачастил.
Мора поднялась со стула так быстро, что стул облокотился спинкой о стену.
— Толкование окончено, — резко сказала она.
Персефона удивленно подняла глаза на Мору, сбитая с толку, а Кайла выглядела озадаченной, но явно в восторге от назревающего конфликта. Блу просто не узнавала лица матери.
— Не понял? — спросил мужчина. — Остальные карты…
— Вы её слышали, — сказала Кайла, ядовитым тоном. Блу не могла разобраться, то ли Кайла тоже увидела нечто такое в своих картах, то ли хочет поддержать Мору. — Толкование окончено.
— Убирайтесь из моего дома, — сказала Мора. А затем видимо, для того, чтобы как-то сгладить то, что она сказала, добавила. — Спасибо Вам. И всего хорошего.
Кайла двинулась в сторону Моры, чтобы вихрем пронестись мимо той к входной двери. Мора указала мужчине на дверь.
Поднимаясь на ноги, мужчина сказал:
— Меня невероятно оскорбили.
Мора ничего на это не сказала. Как только он оказался за верным проемом, она тут же захлопнула за ним дверь. Из кухни послышался вновь звон посуды.
Кайла подошла к окну. Она отдернула занавески и прислонилась лбом к стеклу, чтобы посмотреть, как мужчина уходит.
Мора возле стола расхаживала взад и вперед. Блу подумала задать вопрос, затем передумала, затем снова надумала. Затем опять передумала. Это казалось неправильным, задавать вопросы, когда остальные не о чем не спрашивают.
Персефона сказала:
— Какой неприятный молодой человек.
Кайла позволила занавескам медленно закрыться. Она отпустила замечание:
— Я запомнила номер его машины.
— Надеюсь, он никогда не найдет того, что ищет, — сказала Мора.
Вернув себе две карты со стола, Персефона, с ноткой сожаления в голосе, сказала:
— Он очень сильно старается. Я скорее склоняюсь к тому, что он всё же отыщет, что искал.
Мора повернулась к Блу.
— Блу, если ты когда-нибудь встретишься вновь с этим человеком, просто развернись и иди в другую сторону.
— Нет, не так, — поправила Кайла. — Вдарь ему по яйцам, а затем со всех ног мчись в другую сторону.
14
Хелен, старшая сестра Гэнси, позвонила, прямо когда Гэнси был в пути по пыльной дороги к Перишам. Отвечать на звонки в Свинье всегда было делом хитрым. Камаро, во-первых, имел механическую коробку передач, во-вторых, гремел, как грузовик, и между этими двумя вещами было множество проблем с рулем, электрикой и грязными кнопками переключения. Как результат: Хелен едва слышно, и Гэнси почти угодил в канаву.
— Когда мамин День Рождения? — поинтересовалась Хелен.
Гэнси одновременно был рад слышать ее голос, и раздражен, что его побеспокоили из-за чего-то столь пустякового. По большому счету, они с сестрой были в хороших отношениях. Родные Гэнси были редкой и сложной породы, и им не надо было притворяться кем-то, кем они не были друг для друга.
— Ты же устроитель свадеб, — сказал Гэнси, как только из-ниоткуда появилась собака. Она раздраженно лаяла, пытаясь укусить шины Камаро. — Разве даты не должны быть твоим коньком? Это ж по твоей части, как ни как…
— Значит, не помнишь, — вздохнула Хелен. — И я больше не устроитель свадеб. Ну… Чуть-чуть. Ладно. Не чуть-чуть. Но не всегда.
Хелен не нужно было никем быть. У нее не было карьеры, у нее были хобби, в которые вовлекались жизни других людей.
— Помню, — напряженно ответил он, — десятого мая.
Помесь лабрадора, привязанная перед первым домом, грустно лаяла на него, проезжающего мимо. Другая собака продолжила беспокоиться о его шинах, рычание сливалось с двигателем. Три ребенка в рубашках без рукавов стояли в одном из дворов, расстреливая молочники из пневматических пистолетов. Они прокричали: «Эй, Голливуд!» И нацелили оружие на шины Свиньи. Они притворились, что держат телефоны у ушей. Гэнси ощутил общность их троих, дух товарищества, их принадлежность, результаты окружения. Он не был уверен, жалость ли это или зависть. Всюду была пыль.
Хелен спросила:
— Где ты? Судя по звукам, ты на сеансе фильма Гая Ричи.
— Собираюсь повидать друга.
— Важного или так, белый мусор[21]?
— Хелен.
Она исправилась:
— Извини. Я имела в виду Капитан Фригидность или Мальчик из трейлер-парка?
— Хелен.
Адам не жил в трейлер-парке технически, так как каждый дом был сдвоенным. Адам говорил, что классические мобильные дома убрали несколько лет назад, но говорил он это с иронией, как будто даже ему было понятно, что увеличенный вдвое размер трейлеров ничего не менял.
int(3980) int(1152688)— Папа называет их и похуже, — отмахнулась Хелен. — Мама передавала, что одну из твоих странных новомодных книг доставили вчера. Ты приедешь домой в ближайшее время?
— Может быть, — ответил Гэнси. Так или иначе, встречи с родителями напоминали ему о том, как мало он достиг, насколько похожими были он и Хелен, как много красных нитей у него было, и как медленно он шел к тому, чтобы быть тем, кем так боялся становиться Ронан. Он притормозил напротив светло-голубого сдвоенного трейлера, где жил Периш. — Может, на мамин День Рождения. Мне надо идти. Может выйти некрасиво.
Динамик мобильного делает смех Хелен похожим на шипение.
— Слушая тебя, прямо представляю, насколько ты крут. Спорим, у тебя играет CD под названием «Звуки криминала», пока ты разъезжаешь по девкам, одетым в Old Navy[22] в своем Камаро.
— Пока, Хелен, — сказал Гэнси.
Он нажал «отбой» и вышел из машины.
Жирные, блестящие пчелы-плотники налетели на его голову, отвлекаясь от работы по разрушению лестницы. После того, как он постучал, то посмотрел на блеклую, безобразную поляну с мертвой травой. Мысль о том, что нужно платить за красоту в Генриетте, должна была прийти к нему раньше, но не пришла. Не важно, сколько раз Адам говорил, что он тупит по поводу денег, он, казалось, не становился в этом вопросе мудрее.
Гэнси понял, что здесь не было весны, и эта мысль оказалась неожиданно мрачной.
На стук ответила мать Адама. Она была тенью Адама — те же вытянутые черты лица, те же глубоко посаженные глаза. По сравнению с матерью Гэнси она казалась старой и жесткой.
— Адам на заднем дворе, — сказала она еще до того, как он спросил о чем-либо.
Она мельком осмотрела его, не задержав на чем-нибудь взгляд. Гэнси не был поражен тем, как родители Адама реагировали на Аглионбайский свитер. Они знали все, что нужно, о нем еще до того, как он открыл рот.
— Спасибо, — поблагодарил Гэнси, но слова прозвучали, будто рот наполнен опилками, и в любом случае она уже закрыла дверь.
Под старым навесом за домом он нашел Адама, лежащего под старым Бонневилем, поднятым на рамки, вначале невидимым в прохладной, голубой тени. Из-под автомобиля торчала пустая канистра из-под масла. От машины не раздавалось никаких звуков, и Гэнси предположил, что Адам не столько работал, сколько избегал находиться дома.
— Привет, тигр, — поздоровался Гэнси.
Адам согнул колени, будто бы собирался сорваться с места прямо из-под автомобиля, но не сделал этого.
— Что стряслось? — безжизненно произнес он.
Гэнси знал, что это означало, это отказ немедленно вылезти из-под машины, и гнев и вина сдавили его грудь. Самое расстраивающее во всей ситуации с Адамом было то, что Гэнси не мог ее контролировать. Ни одним кусочком. Он уронил тетрадь на стол:
— Это лекции за сегодня. Я не мог сказать им, что ты болен. Мы пропустил слишком много в прошлом месяце.
Голос Адама звучал монотонно.
— Тогда что ты им сказал?
Один из инструментов под автомобилем издал вялый царапающий звук.
— Давай, Периш. Вылезай, — сказал Гэнси. — Завязывай с этим.
Гэнси подпрыгнул, потому как холодный собачий нос уткнулся ему в ладонь — дворняга, что ранее так жестоко напала на его колеса. Он неохотно почесал за одним из коротких ушей и отдернул руку, когда она залаяла на ноги Адама, потому как те начали двигаться. Порванные на коленях штаны цвета хаки Адама показались первыми, затем его поношенная футболка Кока-Кола, и, наконец, его лицо.
Кровоподтек покрывал его скулу, красный и опухший, как галактика. Более темный расползался по переносице.
Гэнси незамедлительно сказал:
— Ты уходишь со мной.
— Станет только хуже, когда я вернусь, — возразил Адам.
— Я имею в виду навсегда. Двигай в Монмут. Хватит.
Адам встал. Собака восхищенно резвился вокруг его ног, будто бы он вернулся с другой планеты, а не вылез из-под машины. Устало он спросил:
— А что будет, когда Глендовер заберет тебя из Генриетты?
Гэнси не мог сказать, что этого не случится.
— Ты пойдешь с нами.
— Я пойду с вами? Скажи-ка мне, как это могло бы сработать. Я потерял всю работу, которую проделал в Аглионбае. Придется играть в эту игру заново в другой школе.
Адам однажды сказал Гэнси: «Как выбиваются из грязи в князи — это не та история, которую хочется слышать, пока она не закончилась». Но это была история, которую трудно завершить, когда Адам пропускал школу все больше и больше. Не было хэппи-энда без нормальных оценок.
Гэнси продолжил:
— Ты не должен идти в школу, подобную Аглионбаю. Это необязательно должна быть Лига Плюща. Есть много способов быть успешным.
Тот час же Адам произнес:
— Я не сужу тебя за то, что ты делаешь, Гэнси.
И это было неудобное место, потому как Гэнси знал, что Адаму многого стоило принять его причины преследования Глендовера. Адам имел множество причин быть равнодушным к туманному стремлению Гэнси, его вопросу, почему вселенная выбрала его, чтобы родиться у богатых родителей, есть ли какая-то великая цель, почему он жив. Гэнси знал, что должен был разделять: оставить заметный след в мире, потому что на старте он получил преимущество, или быть худшим из людей.
Бедным грустно, что они бедны, так размышлял когда-то Адам, а оказывается, богатые унылы, потому что они богаты.
А Ронан говорил: «Привет. Я богат, и это меня не беспокоит».
Вслух Гэнси произнес:
— Прекрасно. Мы найдем другую хорошую школу. Мы в игре. Мы устроим тебе новую жизнь.
Адам прошел мимо него, чтобы найти тряпку, и начал вытирать каждый масляный палец.
— Я должен был бы также найти работу. Это не случается за ночь. Ты знаешь, как долго я искал эти?
Он не имел в виду работу под навесом снаружи трейлера своего отца. Это была просто работа на дому. Адам имел три места для труда, самым важным из которых была фабрика по производству трейлеров, правда, за Генриеттой.
— Я мог бы помочь, пока ты не найдешь что-нибудь.
Повисло очень длительное молчание, в течение которого Адам продолжал вытирать пальцы. Он не взглянул на Гэнси. Это была беседа, которую они уже вели до этого, и целые дни аргументов переигрывались несколькими моментами тишины. Слова говорились достаточно часто, чтобы снова быть сказанными.
Успех ничего не значил для Адама, если только он не добился его сам.
Гэнси изо всех сил старался сдерживать голос, но все же кое-какая горячность закралась в то, что он сказал:
— Так ты не хочешь уезжать из-за своей гордости? Он убьет тебя.
— Ты смотришь слишком много полицейских сериалов.
— Я смотрю вечерние новости, Адам, — огрызнулся Гэнси. — Почему ты не позволяешь Ронану научить тебя драться? Он предлагал уже дважды. Научить давать сдачи.
С большой заботой Адам свернул тряпку и накрыл ею коробку с инструментами. Под навесом находилось много всякой всячины. Новые стеллажи с инструментами, календари с обнаженными по пояс женщинами, мощные воздушные компрессоры и другие вещи, которые мистер Периш находил более ценными, чем школьная форма Адама.
— Потому что после он меня убьет.
— Я не догоняю.
Адам пояснил:
— У него есть пистолет.
Гэнси вздохнул:
— Господи.
Кладя руку на голову дворняги — это довело ту до счастливого безумия — Адам высунулся из-под автомобильного навеса и посмотрел на пыльную дорогу. Ему не нужно было объяснять Гэнси, за чем он наблюдал.
— Давай, Адам, — взмолился Гэнси. — Всё получится.
Морщинка пролегла между бровями Адама, когда он перевел взгляд. Не на сдвоенные трейлеры на переднем плане и не на блеклые бесконечные поля с пучками сухой травы позади. Так много всего выживало здесь без реальной жизни. Он продолжил:
— Это значит, я так и не буду своим собственным. Если ты будешь помогать мне деньгами, я твой. Сейчас я его, а тогда стану твоим.
Это ударило Гэнси сильнее, чем могло бы, как он думал. Иногда все, что держало его на земле, было знание, что дружба между ним и Адамом существовала без влияния на нее денег. Что-нибудь, что говорило бы об обратном, вредило Гэнси больше, чем он мог признать вслух. Он аккуратно поинтересовался:
— Вот что ты обо мне думаешь?
— Ты не понимаешь, Гэнси, — объяснял Адам. — Ты ничего не знаешь про деньги, несмотря на то, что у тебя есть все это. Ты не понимаешь, как это заставляет людей смотреть на меня, на тебя. Это все, что им нужно знать про нас. Они будут думать, что я твоя ручная обезьянка.
Я — это только мои деньги. Это видят все, даже Адам.
Гэнси ответил:
— Думаешь, твои планы все еще будут в силе, если ты пропускаешь школу и работаешь, потому что позволяешь отцу дубасить тебя? Ты ничуть не лучше её. Ты думаешь, что заслуживаешь этого.
Без предупреждения Адам сбросил коробку с гвоздями с уступа рядом с ним. Звук от бетона заставил обоих вздрогнуть.