- Вы подумайте! Действительно, жаль парня.
- Как он хотел, бедняга, на эту охоту, вы себе представить не можете. Просто бредил. И, главное, всегда места в машине не было - вы же знаете этих охотников! А тут и место есть, и Толя, его двоюродный брат, поехал, а он...
Ляля слушала, затаив дыхание, и сердце ее билось, как у пойманного вредного котенка.
Потом ей вдруг стало холодно.
Она подумала, что ее сейчас увидят. Хотя она была на втором этаже, а женщины стояли на площадке третьего.
И Ляле почему-то казалось, что ее обязательно должны увидеть. Вот сейчас подойдут, перегнутся через перила и увидят.
И Ляля стремглав бросилась вниз по лестнице, забыв в этот момент о том, что она собирается стать балериной...
Она опять забралась в кусты у забора и сидела там, притаившись.
Чего она пряталась - она бы сама не смогла объяснить.
Ей вспомнилось, как совсем недавно были папины именины. Было много гостей, полная комната. Ляля любила праздники. Любила, когда шумно и весело и много людей. Ляля танцевала перед гостями в костюме Снежинки - в белом марлевом платьице и в короне из ваты. Гости громко ей аплодировали, и она была счастлива. Она так разошлась, что не хотела спать. Она бы танцевала, танцевала и танцевала. Но гости хотели петь свои взрослые песни и танцевать свои взрослые танцы - танго, фокстроты и вальсы. И мама насильно отвела Лялю и положила в постель.
Как ужасно было лежать в темной комнате, видеть лишь узенькую полоску света у дверей и слышать веселый шум за стеной! Ляля долго плакала и не могла заснуть...
А что такое охота? Ляля пыталась представить себе и не могла. В воображении возникали разрисованные индейцы с копьями, кукольные тигры и львы из детских книжек и почему смешной олененок Бэмби. И крутились слова песенки: «Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет...»
- Ой!
Это уже было не из песенки. Это невольно вскрикнула Ляля. Ибо увидела, что возле кустов стоит Валька.
Это было так неожиданно и страшно, что она сначала подумала - привиделось. Но то был действительно Валька. Почему он здесь?
Охваченная ужасом, ломая ветки, Ляля бросилась сквозь кусты. Валька отшатнулся от неожиданности.
Ляля споткнулась и со всего разгона упала в землю. Попыталась подняться и села, схватившись за колено.
Валька подошел к ней.
Она пригнула голову и закрылась рукой.
- Чего ты? Что с тобой? Ударилась?
Ляля молчала.
- Больно?
Ляля заплакала.
- Ну чего ты? Ну, ударилась? Ха, совсем маленькая царапина. Не плачь. Хочешь, я тебе помогу. Домой отведу. Ну, вставай.
Он успокаивал ее!
Ляля еще сильнее заплакала, громко всхлипывая и не вытирая слез.
Валька растерянно смотрел на нее...
Разве он мог знать, что она плачет вовсе не потому, что болит колено...
Федька-солист и кобыла Муська
Это конюх дед Кадыкало виноват во всем.
Однажды на Первое мая пели возле школы песни. Взрослые под руководством учительницы Ольги Маркияновны. А детвора себе отдельно, без всякого руководства. Сидели на спортплощадке и, перекрикивая друг друга, выводили: «Любовь кольцо, а у кольца начала нет и фотоаппарата конца...» - некую непедагогическую для их возраста песню (пользовались тем, что Ольга Маркияновна за взрослыми пением их песен не слышит). Подошел дед Кадыкало. Стоял, слушал-слушал, потом говорит:
- Ну и голос у тебя, Федя! Как Иерихонская труба. Быть тебе, брат, солистом. Как Иосиф Кобзон или Лев Лещенко. Деньги лопатой загребать будешь. Когда на «Волге» мимо проедешь и не остановишься...
Сказал дед, хмыкнул в усы и пошел пить пиво.
А слова его остались в Федькеной голове.
На другой день по телевизору передавали эстрадный концерт. И выступал Лев Лещенко. И так пел, так пел, и так же он был хорош, что старшая Федькина сестра девятиклассница Оксана только вздыхала, глядя на него влюбленными глазами.
И Феде подумалось: «А что?.. Пожалуй, неплохо быть солистом. Стой себе на эстраде и только рот разевай. Ни тебе алгебры, ни тригонометрии для этого не надо... И Галька с пятого «Б» повздыхает тогда - что задирала нос...»
Когда концерт закончился, и Оксана ушла гулять, и в доме никого не было, Федя подошел к зеркалу, откашлялся и, стараясь подражать манере пения Льва Лещенко, затянул:
Ему искренне показалось, что пел он не хуже Лещенко. Во всяком случае сам себе он очень понравился. И такая внезапная радость подхватила его на крылья, что в животе защекотало, и он засмеялся. Жизнь вдруг представилось веселым праздничным карнавалом. И уже виделось Феде, как выходит он на сцену в расклешенных белых штанах и кружевной шелковой рубашке. С длинными, до плеч, кудрями. В руках микрофон. А диктор объявляет: «Лауреат международного конкурса Федор Таратута!..» И зал взрывается аплодисментами... А в первом ряду сидит учительница Ольга Маркияновна и умильно вытирает глаза и сгорает от стыда, что когда решалась ставить ему двойки по такой ненужной певцу алгебры... И кто из зала бросает ему под ноги букет красных роз. Ну, конечно же, это Галька с пятого «Б» класса. Вот она прячется за спинами...
Эх-х-х!.. Как прекрасно живется на свете певцам-солистам!..
Самый верный путь к сцене, конечно, консерватория. Но в консерваторию пятиклассников не берут. А ждать, пока закончишь ту школу, - очень долго.
Остается одно - самодеятельность. Сколько выдающихся певцов пришло из самодеятельности - и Сергей Лемешев, и Евгения Мирошниченко...
Но самому пробиваться через самодеятельность то оно не... не то.
Ансамбль!.. Вот что надо!
Вместе всегда легче. И не так страшно.
Федька охватила решимость...
Олесь, Сашуня, Карпо и Люсик ждали его, чтобы идти в конюшню - пионеры их отряда взяли шефство над лошадьми.
- Ребята! - Подбегая, воскликнул Федя. - У меня идея!
- Какая? - Спросил Олесь.
- Гениальная!.. Мы организовываем ансамбль!
- Что? - Переглянулись Карп и Сашуня.
- Какой? - Удивленно нахмурился Люсик.
- Ансамбль песни. Вроде грузинского «Орэра», белорусских «Песняров».
- Ха! - Карп и Сашуня снова переглянулись.
- Так это же надо быть музыкантами, играть на разных инструментах, - сказал Олесь.
- А мы только на пузе умеем, - хихикнул Люсик и забарабанил себя по животу.
- Слабаки! Научимся! - Невозмутимо проговорил Федя. - А пока можно и без инструментов. Как наш украинский «Явор». Главное - петь!
- Так мы же и петь не... - начал Олесь, и Федя его перебил:
- Молчи! За всех не расписывайся! Буду петь я. А вы будете подхватывать. А ну айда в лес на тренировки... то есть репетицию.
- А как же лошади? - Переглянулись Карп и Сашуня.
- Обойдутся. Без нас жили и дальше проживут.
- Ну... - начал Олесь, да Федька снова его перебил:
- Цыц! По шее хочешь? Разболтался! Ну давай!
И ребята послушно побежали за Федей.
Федя был у них верховода. Он самый сильный в классе и может одной левой побороть любого.
По дороге в лес Федя рисовал ребятам увлекательные картины будущей жизни ансамбля:
- На гастроли поедем. По Украине. Затем по республикам. А потом и за границу...
Недоверчивые сначала ребята понемногу загорались идеей.
- А что? Самодеятельные ансамбли тоже ездят. Я знаю, - подхватил Люсик.
- Даже школьные! У меня двоюродная сестра со школьным хором ездила в Таллин, - добавил Сашуня.
- Ага, - подтвердил Карп.
- Вот увидите, как мы выкинем, вот увидите!.. На пластинку запишемся. На магнитофон! - Восклицал Федя, уже нежно обнимая за плечи Олеся, тот еще хмурился (он был самолюбив и тяжелее, чем другие ребята, переносил командирский тон Феди).
Резонанс в лесу был прекрасный - как в концертном зале. Высоченные мачтовые сосны стояли словно колонны, и это еще больше усиливало впечатление концертного зала.
Может из-за этого резонанса первая репетиция всем понравилась.
Федя громко запевал, ребята дружно подхватывали, и песня взлетала над соснами до облаков. Все лесные птицы смолкли и только с трепетом слушали.
Возвращались из леса возбужденные и веселые.
Ансамбль решили назвать «Орбита» (современно и оригинально).
...Кобыла Муська на эстраде выступать не собиралась. Она была обыкновенная лошадь, рыжая, с белой лысиной и сонными кобыльим глазами. Немолодая и понурая. Где ей было понимать Федю, своего шефа!..
А он, после того, как решил стать солистом, кобылу Муську просто возненавидел. Скрести, чистить кобылу, убирать после нее лошадиные яблоки теперь казалось ему крайне оскорбительным для его высокого призвания.
- У-у, кляча! Чтобы тебя гром убил! - Стиснув зубы, шипел он, работая. - А ну повернись! Ну! - И он со злостью пинал ее ногой. Кобыла только передергивала кожей и поглядывала на него сонным взглядом.
Возвращались из леса возбужденные и веселые.
Ансамбль решили назвать «Орбита» (современно и оригинально).
...Кобыла Муська на эстраде выступать не собиралась. Она была обыкновенная лошадь, рыжая, с белой лысиной и сонными кобыльим глазами. Немолодая и понурая. Где ей было понимать Федю, своего шефа!..
А он, после того, как решил стать солистом, кобылу Муську просто возненавидел. Скрести, чистить кобылу, убирать после нее лошадиные яблоки теперь казалось ему крайне оскорбительным для его высокого призвания.
- У-у, кляча! Чтобы тебя гром убил! - Стиснув зубы, шипел он, работая. - А ну повернись! Ну! - И он со злостью пинал ее ногой. Кобыла только передергивала кожей и поглядывала на него сонным взглядом.
Репетиции ансамбля «Орбита» продолжались. Правда, единодушного восторга, как при первой репетиции, уже не было. Надо вам сказать, что голос у Феди был громкий.
Но, честно говоря, довольно противный. Ибо не было у Феди ни слуху, ни так называемой музыкальности. И Федя не столько пел, сколько, извините, кричал, горлопанив. А ребят между тем все время поправлял и командовал:
- Не так! Не так! Громче! Не так подпеваете! Как подпеваете? Не так! Сначала! Все сначала! Бездельники! Сачки! На гастроли хотите, а поете, как волы на реве.
Ребята только переглядывались и вздыхали.
Девятого мая на День Победы в соседнем селе, где было правление колхоза и клуб, проходил большой концерт самодеятельности. Федя со своим ансамблем, конечно, не мог пропустить этого концерта.
Село было далековато, километров семь.
- Ну ладно уж!.. Запрягайте Муську и езжайте, - милостиво сказал дед Кадыкало. - Только смотрите, осторожно. Воз мне в канаву не опрокиньте.
...Концерт Феде не понравился.
- Разве это концерт! Разве это солисты!.. Слабаки! Та, что «Соловья» пела! А? Жужжала же, как циркулярка. А тот, кто «Ой верба!..» Только губами чавкал. Мы бы разве так спели.
Ребята сдержанно молчали. Им не хотелось спорить. Кобыла Муська тоже молчала. Кобыла Муська концерта не видела. Возвращались домой затемно.
- Ой, верба-верба... - вовсю затянул Федя.
- ...Где-е ты выросла!.. - Не очень охотно подтянули ребята.
И понемногу распелись. Скучно ехать молча.
И как начали с «Ой верба!», Так и продолжали петь те, что начинались на «Ой» - «Ой не миры, мисячэньку», «Ой цветет калина», «Ой наступала и черная туча», «Ой не шуми, луже» и т. д.
Федя сидел, свесив ноги, на одной стороне телеги, ребята спинами к нему - по другую.
Кобыла Муська на ходу пряла ушами - не любила она крика.
Наконец ребята охрипли и умолкли.
Федя сидел, болтая ногами. И вдруг нога его попала между колесом и телегой.
- Ой, нога! - Закричал Федька.
- Ой, нога-нога! - Дружно подхватили за спиной у него ребята. Они думали, что он затянул новую песню.
- Ой, болит! - Снова закричал Федька.
- Ой, болит-болит! - Опять дружно подхватили ребята. Они же привыкли, что Федя не поет, а кричит.
Еще немного, и, может, остался бы Федя калекой на всю жизнь. От растерянности и боли он забыл, как останавливают коней.
Но кобыла Муська была доброй и умной лошадью. Она сердцем почувствовала, что здесь творится что-то не то. И сама остановилась...
Ансамбль «Орбита» так и не выехал на гастроли. Он прекратил свое существование.
Кто знает, о чем думает теперь кобыла Муська в то время, как шеф Федя Таратута старательно расчесывает ей гриву и выбирает из хвоста репейник.
Она дремлет, опустив голову, и только время от времени вздрагивает.
Может, она думает о том, что настоящий верховод должен быть не только сильным, но и добрым и благородным.
А может, ей просто снится, что она выступает на эстраде.
Как знать.
Никто не знает, о чем думают старые умные лошади...
Последняя бомба
Водная бомба - это, обычно, не водородная бомба. И все же это - бомба.
Я не знаю, кто изобрел водородную бомбу. А водную бомбу изобрел Володька Лобода. Как и все гениальное - это очень простая штука. Берется соска, обычная резиновая соска для новорожденных, что надевается на бутылку с молоком. Эта самая соска в данном случае надевается не на бутылку, а на водопроводный кран. Затем кран понемногу откручивается. Под давлением воды соска растягивается и вскоре превращается в вот такую колбасину.
Когда вы чувствуете, что она вот-вот лопнет, вы немедленно закручиваете кран, перевязывали соску ниткой и осторожно снимаете. Бомба готова. Если теперь вы ее бросите, то при малейшем столкновении с головой врага бомба разрывается, и вашего противника заливает водой с головы до ног. Эффект удивительный! Враг оторопел и по крайней мере на полчаса выбыл из строя (пока не высушиться или не переоденется).
В случае необходимости водную бомбу легко можно переделать на автомат-водомет. Для этого на кончике соски прокушивается маленькая дырочка (как это всегда делается при обычном их применении), и, когда вы сжимаете соску в руках, из этой дырочки тоненькой струйкой вылетает вода, короткими или длинными автоматными очередями, в зависимости от желания и обстоятельств.
Автоматом-водометом также прекрасно может служить детская резиновая клизмочку-груша.
При использовании ею, помимо всего прочего, противник чувствует себя еще и морально подавленным. Так вы достигаете двойного результата. Однако пользование «грушей» достаточно рискованное. Потому что некоторые несознательные родители считают это бессовестным хулиганством и активно протестуют против обливания своих детей из этого «нецензурного» предмета.
И Володька Лобода не был бы Володькой Лободой, если бы обращал на это внимание.
Володька Лобода абсолютно неповторимый и невозможный человек. Он не признает никаких игр, кроме войны.
У Володьки широкое скуластое лицо и приплюснутый, без переносицы нос - как у боксера или американского гангстера. Узкие монгольские Володькины глаза горят безумным огнем, когда он носится по двору и громко орет: «Угя!» - Что должно означать «ура». Если надо изобразить выстрел, Володька не кричит обычное «пиф», «паф» или «пу». Наставляя пистолетом указательный палец, он противным голосом неистово гнусавит: «Ань-Ань! Ань-Ань!..» И эти невероятные звуки сеют во враждебных рядах страшную панику.
В целом Володька типичный разжигатель войны. Он дня не может прожить без выстрелов, штурмов, атак. И поскольку он у нас командир и вожак, нам приходится непрерывно воевать.
В основном воевали мы с ребятами из соседних дворов.
И если даже врага под рукой почему-то не было, если он, например, пошел культпоходом в кино или готовил уроки, Володька все равно не прекращал военных действий. Просто он временно выделял врага из наших рядов и организовывал междоусобную войну. Назначался вражеский командир - как правило, долговязый флегматик Гриша Курочка из седьмой квартиры.
Потом мы «маталися» - то есть по двое, обняв друг друга за плечи, отходили в сторону, шептались, подходили к Грише и Володьки и говорили:
- Мать-отец, что вам дать: яблоко или грушу?
- Грушу, - говорил, например, Володька. И тот, кто был по договоренности «грушей», вливался в Володькино войско. А несчастное «яблоко» немедленно мобилизовывалось во вражеский отряд.
Затем Володькина армия без особого труда вдребезги разбивала Гришину, и в торжественной обстановке под звуки барабана на лобном месте за кособокий сараем фельдмаршал Лобода расстреливал из клизмы генералиссимуса Курочку. Курочка был бездарный полководец и годился только для позорной роли побежденного. Даже тогда, когда у него были все шансы на победу, он не решался побеждать - таким сильным был Володькин боевой авторитет.
Войны, которые разжигал и организовывал Володька Лобода, отнюдь нельзя было назвать справедливыми, благородными или освободительными. Совсем наоборот. В историю человечества наряду с войнами Александра Македонского, Батыя и Чингисхана войны Володьки Лободы войдут как войны несправедливые, захватнические и опустошающие.
Например, разведка докладывала, что в соседнем дворе мирные сопливых дошкольники строят из песка атомную электростанцию и играют в мяч. Володька немедленно трубил поход, устраивался внезапное нападение, атомная электростанция растаптывалась, а мяч забирался и целый час не предавался, несмотря на горькие слезы проигравших.
Честно говоря, нам эти непрерывные неблагородные войны опротивели и сидели в печенках. Мы очень соскучились по таким милым бескровным играм, таким как городки, салочки, жмурки и тому подобное. Но ни один из нас не смел первым заговорить об этом. Это было бы не по-мужски.
Существовал неписаный мальчишеский закон, согласно которому считалось, что наиболее мужская игра - это война. Мы подчинились этому закону и, терпеливо страдая, воевали.