«Надо приказать ему замолчать», – подумал Рустам, но ничего не сказал, лишь глядел, как каменеет лицо Альтаира и как вздуваются желваки на его скулах. Грубоватый и недалекий Нияз, как ни странно, на сей раз угадал. Впрочем, на свете не так уж много расхожих причин, от которых люди теряют разум.
Рустам избавил Альтаира от необходимости отвечать.
– Год назад, когда наш господин затеял великий поход на север, среди покоренных селений оказалась родная деревня Альтаира. Его родители были убиты, а сестру Ибрагим-паша взял в свой гарем.
– Вот как? – лицо Нияза отобразило изумление. – Что ж, ассасин, твои родители были, должно быть, уже стары, а за судьбу сестры ты должен бы в ноги кланяться нашему паше, а не метить в него клинком. Наложница самого владыки, подумать только! Да могла ли она мечтать о таком?
– А ты, Нияз иб-Даммар, – сказал Альтаир, и от его голоса волоски на руках Рустама встали дыбом, – мог ли мечтать о том, чтобы твоя сестра стала рабыней похотливого старика, а сам ты лишился языка, глаз и сердца, ибо все это я вырежу у тебя, когда придет срок?
– Нияз! – предупреждающе крикнул Рустам – и, вовремя поняв, что его голоса шимридан уже не услышит, рванул из ножен ятаган. Лезвие отчаянно взвизгнуло, скрестившись с клинком Нияза и остановив полет в локте от лица Альтаира. Тот не шелохнулся – лишь ветер слегка шевелил волосы над его лбом.
– Падаль, – прохрипел Нияз. – Да я тебя...
– Довольно, – стеклянным тоном сказал Рустам. – Убери ятаган в ножны, шимридан, пока я не приказал тебя высечь. Если ты сделаешь это прежде, чем я договорю, я забуду о том, что ты пытался убить раба нашего господина.
Нияз опомнился вовремя – и впрямь, Рустам еще не умолк, а он уже, ворча, оправлял ножны с задремавшим в них клинком. Рустам бросил быстрый взгляд на Альтаира – и, ничего не прочтя на его неподвижном лице, вернулся к своим людям.
– Ну, что встали, солдаты? За дело! Тела негодяев должны быть сожжены до заката. И я не собираюсь вставать на ночлег рядом с этой мусорной кучей.
– Сестра, – буркнул Нияз, отходя в сторону, но достаточно громко, чтоб услышал и Рустам, и Альтаир. – Подумаешь, сестра! Чего так яриться-то из-за сестры? Если только не... Эй, ты, раб! Там, откуда ты родом, не в обычае ли кровосмешение?
Рустам отвернулся. Ему было стыдно за своего помощника, хотя тот не сделал ничего, чтобы действительно вызвать его гнев. Подумаешь – поднял на смех раба, велико ли дело...
– Постарайся не заводить с ним споров, – сквозь зубы сказал он, проходя мимо Альтаира. – И вот еще что: держись подальше от паланкина.
– Как будет угодно шимран-бею, – поклонился ассасин – уже привычная оскорбительная серьезность вернулась к нему, он снова владел собой. Рустам остановился и посмотрел на него, краем уха слыша, как возятся и бранятся солдаты. Потом сказал:
– Когда встанем на ночлег, я поговорю с тобой.
– Как будет угодно шимран-бею, – повторил Альтаир, и глаза его сверкнули – чуть уловимым, почти насмешливым блеском.
* * *Ночь после битвы – теплее, короче и тише любой иной. Звезды ярче в такую ночь, и месяц – как улыбка богини Аваррат, а шепот редкого кустарника на ветру оплакивает павших. Ночь после битвы – лучшая из ночей.
Утомленные сражением, воины Рустама уснули быстро и крепко. Наложница вела себя тише полевой мышки – даже дыхание ее не доносилось из-за холщового полога. Мулы и лошади мирно спали между шатров. Рустам обошел лагерь трижды, проверяя часовых и удостоверяясь, все ли спокойно. Затем вернулся к костру, у которого, кутаясь в бурнус, спал – или делал вид, будто спит, – раб Ибрагима-паши. Они еще больше углубились на север, и ночь была по-настоящему холодна. Рабу, даже столь ценному, было не место в шатре среди свободных, однако после событий вчерашнего вечера Рустам отдал ему бурнус и коня одного из павших воинов. И то и другое он сполна заслужил.
Присев на корточки у костра, Рустам задумчиво уставился на огонь.
– Пять лет назад, – проговорил он, ловя взглядом переменчивую пляску пламени, – будучи еще только простым солдатом, я сопровождал визиря Шардун-бея в его путешествии к Даланайскому берегу. Шардун-бей славился своей любознательностью в делах магии больше любого из великих мужей Аркадашана. В Даланае он встречался со знаменитыми чародеями. Говорят, их магия – от богов. У них два признанных божества, мужское и женское, и, соединяя два эти начала, кмелты черпают из них великую силу. Говорят, сейчас это волшебство иссякает... но тогда я видел его воочию, и увиденное поразило меня. Я видел ожившую серебряную статую, которая плясала на площади. Видел цветы, чья красота затмевала красоту прекраснейшей из дев и чей запах дарит мужчине наслаждение, которое невозможно изведать наедине с женщиной. Видел я также глиняного человека: он в одиночку вращал ворот, который не сдвинули бы и девять волов, запряженных кряду... этот человек, я помню, назывался гол ем. Я запомнил, потому что потом не раз вспоминал его... вспоминал, когда мне случалось видеть людей в наруче повиновения.
Он слегка наклонился вперед – и поймал блеснувший в полутьме взгляд. Альтаир не спал и внимательно слушал его, лежа ничком и упираясь лбом в тыльную сторону ладони. Его обезображенная клеймом щека была на свету, пламя делало ее еще алее и заставляло змей на ней извиваться, а кольцо пламени – гореть ярче самого костра.
– В той поездке с визирем я впервые увидел доспехи повиновения, – продолжал Рустам. – Да, это был целый доспех: наручи, поножи, нагрудник и шлем. Их изготовил тот же человек, который создал глиняного голема, и первоначальной целью его было передать глиняной кукле волю живого человека. Тогда она, эта кукла, сделала бы все, что прикажет ей хозяин. Эти доспехи были для голема как поводок для глупого пса. Но что-то у чародея пошло не так. Его опыт не удался, и в досаде он распродал доспех по частям. Шардун-бей был столь мудр, что приобрел одну из них. Тогда никому и в голову не приходило, что магию повиновения можно использовать на живом человеке.
Он наклонился еще ближе и коснулся пальцем наруча на предплечье ассасина. Бронза нагрелась от близкого пламени и, казалось, вот-вот начнет плавиться.
– Я не раз видел этот наруч на рабах. Однажды Ибрагим усмирил им строптивую рабыню из Андразии. Перед тем она плевала ему в лицо, но когда он надел ей наруч, опустилась на колени и ублажила владыку ртом, не стыдясь присутствующих при этом людей. Другой раз паша взял в плен одного из своих давних недругов, пашу княжества Эр-Диш, и тот униженно лизал его сапоги...
– Тебе нравилось наблюдать за всем этим, шимран-бей? – не шевелясь, вполголоса спросил Альтаир.
Рустам помолчал немного, обдумывая ответ.
– Нет. Они делали то, что делали, не из почтения, не из любви и даже не из страха, а лишь потому, что воля Ибрагима не оставляла им иного выбора. И каждый раз... каждый раз мне казалось, что, очутившись во власти этой магии, они переставали быть людьми. Движения их были медленны и неуклюжи, глаза становились пусты и слепы... Они как будто превращались в глиняных кукол, в тех самых големов, для которых изначально и был создан доспех повиновения. – Рустам убрал руку с наруча. Его ладонь горела, словно он держал ее в костре. – Я заподозрил что-то, когда ты вскочил в седло еще в Ильбиане, на постоялом дворе. Ты так легко и красиво это сделал... Я позавидовал твоему мастерству, легкости, с которой оно тебе давалось. И лишь потом подумал, что никогда не видел, чтобы человек в наруче повиновения двигался так.
Он замолчал. Альтаир молчал тоже, но чуть повернул голову, так, что Рустам теперь видел его лицо целиком, видел внимательные темные глаза, глядящие на него с нарастающим любопытством.
– А потом ты солгал мне. И ты... ты не был мне покорен. Ты казался покорным, но притом сохранял полную ясность разума. Тогда я подумал, что ты, вероятно, никогда не видел человека в наруче повиновения...
– Не совсем так, – проговорил Альтаир. – Это был ошейник. Чародей из Даланая сделал его отдельно от доспехов, для глиняного пса, с которым тоже что-то там не заладилось.
Рустам повернул голову и прямо посмотрел на него.
– Она ведь не действует на тебя. Эта магия повиновения... Ты с ней послушен куда менее, чем голем. Твоя воля не подчиняется мне.
– Ты умней, чем я думал поначалу, Рустам-бей, – с удовлетворением сказал Альтаир и, перевернувшись на спину, закинул руки за голову, сцепляя их на затылке.
Какое-то время он разглядывал звездное небо, а Рустам – его лицо.
– Не умней, – сказал он наконец. – Я понял все уже после того, как дал тебе ятаган и приказал биться за нас. То, как ты бился, окончательно подтвердило мою догадку. Ты убивал этих людей не потому, что я приказал тебе, а потому что сам так хотел.
– А если в ты догадался раньше, то не дал бы мне меча?
И вновь Рустаму пришлось молчать дольше, чем следовало, обдумывая ответ.
– Нет, – сказал он в конце концов. – Все равно бы дал.
– Вот как? – Альтаир сел, глядя на него с уже нескрываемым интересом. – И почему же?
– Потому что, если бы ты хотел убить нас и сбежать, ты бы сделал это давным-давно. Сразу, как только мы покинули Ильбиан. Ты сказал правду: мы отбили нападение лишь благодаря тебе. Если ты знал о том, что оно готовится – а ты знал, во всяком случае понял раньше, чем я, – ты мог бы избавиться от нас заранее. Ведь очевидно, что твои бывшие собратья хотели убить и тебя.
– О нет, – улыбнулся Альтаир. – Вот тут наш юный шимран наконец перестал дивить меня своей мудростью и дал промашку. Они не собирались меня убивать.
Рустам выпрямился, с трудом душа в себе вспышку гнева. Слишком часто ему, двадцатитрехлетнему офицеру могучей армии паши, пеняли на возраст, в котором-де неприлично подниматься так высоко. Но, проклятье, он сполна заслужил все, чего добился. Заслужил всей пролитой кровью, и своей и чужой, потом, верностью – и молчанием, которое порой давалось ему тяжелее крови и пота. Трудно было смотреть на гордую северную женщину, попиравшую самое себя у ног Ибрагима, и все же он смотрел. Никто не посмел бы упрекнуть его, что он чересчур порывист и несдержан, ибо юн.
– Ну, ну, не сердись, – примирительно сказал Альтаир, и Рустам понял, что одним только взглядом выдал себя с головой. – Я не хотел обидеть тебя.
– Нет, ты прав, – вдруг сказал тот. – Как же я сразу не понял! Они метили в твою лошадь, а не в тебя. Тебя они хотели сохранить. Но тогда... – он запнулся, не уверенный в том, следует ли продолжать.
Альтаир жестом подбодрил его:
– Ну, договаривай же. Спроси, почему я не воспользовался тем случаем – или любым другим. Почему, уделав своих собратьев, не убил затем и всех вас. Почему не вырвал ятаган у этого тупицы Нияза и не снес ему башку, когда он поносил мою сестру. Почему не убью тебя прямо сейчас и не положу твою голову под ноги храпящим часовым.
– Что? – Рустам вскинулся, и Альтаир беззвучно расхохотался.
– Сиди, шимран! Я пошутил. Часовые бдят, хоть их и удивляет, что за тайную беседу ведет их господин с жалким рабом. Ну, ты спросишь или нет?
– Не спрошу. – Альтаир слегка приподнял брови, и Рустам тихо закончил: – Мне это известно и так.
– В самом деле?
– Ты решил во что бы то ни стало добраться до Ибрагима-паши. Пусть бы даже в качестве раба, проданного с торгов. То твое нападение на дворец... – Рустам осекся, потрясенный внезапной догадкой, затем быстро и твердо закончил: – То нападение было пробным, подготовительным. Ты знал, чем оно закончится, предвидел его неудачу. Оно было нужно тебе, чтобы оценить охрану паши. Ты наверняка успел сделать это, подметил слабые и сильные стороны... И теперь ты четко знаешь, как следует действовать. Ты намерен убить его, даже зная, что не выйдешь оттуда живым.
– Ты ненадолго переживешь меня, – равнодушно заметил Альтаир, подпирая голову рукой. – Чересчур уж умен.
– Не смей насмехаться надо мной.
– И в мыслях не было. Что теперь, Рустам-бей? Ты знаешь все. Попытаешься убить меня прежде, чем мы доедем до Аркадашана?
– Я не имею права. Ты раб моего господина, он слишком жаждет заполучить тебя. Но лишь я увижу его, немедленно сообщу о твоих намерениях.
– Тогда мне придется убить тебя прежде, – ослепительно улыбнулся ассасин. – Не хватайся за ятаган, мой друг, – я сделаю это не раньше, чем мы достигнем Аркадашана. Ты совершенно прав: ты и твои солдаты нужны мне, чтобы без помех туда проникнуть. Так что до той поры ты, шимран-бей, можешь вполне рассчитывать на мое полное повиновение и без этой игрушки.
Он небрежно провел пальцами по поверхности наруча, подцепил застежку – и снял его с руки.
Рустам ахнул, задержав дыхание в груди.
– Как!.. Как ты это сделал?!
– Ты спрашиваешь, почему магия повиновения на меня не действует? Нас тренируют для этого, – ответил ассасин, снова защелкивая наруч на мускулистом предплечье. – Ты слышал, должно быть, что некоторые правители, страшась отравления, с детских лет принимают малые дозы самых распространенных ядов. Увы, это не спасает их от ядов редкостных, которые именно по этой причине все больше в ходу. К счастью, магия повиновения не имеет разновидностей – ни редких, ни распространенных. Потому защититься от нее так же просто, как можно было бы защититься от яда, будь он в природе один-единственный. С первых же месяцев тренировок, когда будущий ассасин проходит первые ступени испытания, когда становится ясно, что воля в нем сильнее страха – на него надевают тот самый ошейник повиновения и отдают приказы, противоречащие его самосохранению. Если он выживает, то проходит дальше.
– Но это невозможно, – с трудом проговорил Рустам. – Магия ломает любую волю, я видел...
Альтаир скривился, красивое лицо его обезобразила мимолетная гримаса отвращения.
– Ты горделив и дурно думаешь о людях, шимран. Ты сам сказал, что эта магия рассчитана на големов – бессловесных кукол без души и воли. Именно потому человек мог бы навязать им свою – точнее, подавить их волю своей, заменить их помыслы своими. Беда только в том, что нечего подавлять, нечего заменять – голем пуст. А человек, даже самый ничтожный – нет. Магия повиновения – всего лишь поединок: того, кто надевает наруч, и того, на кого его надевают. Если воля раба достаточно сильна, он либо сможет противиться приказам «хозяина», либо сумеет уловить те его помыслы и стремления, которые схожи с его собственными... и тогда наруч превратится всего лишь в бронзовую безделушку. К слову, – он поднял руку, и луч красного света, отбившись от костра, полыхнул в бронзе, едва не ослепив Рустама, – чистого любопытства ради – не хочешь примерить?
Рустам резко поднялся на ноги. Сердце гулко и тяжело колотилось о ребра. «Этот человек, – подумал он, – который сидит у моих ног и смотрит на меня снизу вверх с такой невинной улыбкой, может убить меня в любой миг – я и пискнуть не успею. На нем клеймо раба, но сейчас я в его власти, а не он в моей. Как я мог быть так глуп? Это же ассасин. Это Белый Ястреб, один из тех, одно имя которых убивало еще до моего рождения».
– Сядь, шимран, – вполголоса сказал Альтаир. – Ты переполошишь своих людей. Вижу уже, ты не склонен понимать моих шуток. Сядь, и поговорим.
– О чем?
Во взгляде Альтаира мелькнуло удивление.
– Как – о чем? Разумеется, о вечернем нападении. Или тебе не любопытно, отчего мои бывшие собратья пытались помешать твоей миссии?
– Не для того, чтобы тебя освободить, – медленно проговорил Рустам. – Иначе они бы не тронули твою лошадь. Но... убивать тебя они тоже не хотели. Тебя и... женщину! – понял он, и Альтаир милостиво улыбнулся ему, словно учитель – ученику, давшему верный ответ. Он похлопал ладонью по земле рядом с собой.
– Сядь же.
Рустам сел, внезапно почувствовав себя заинтригованным. Как бы там ни было, до ворот Аркадашана этот человек не угрожает ни ему, ни его миссии. Трудно поверить, но, похоже, сейчас они заодно... и это можно и должно использовать.
– Итак, – проговорил Альтаир, – ассасины, продавшие любимому заказчику одного из лучших своих людей, нападают на караван, который перевозит этого человека. И как они нападают?..
– Да, как? – подхватил Рустам. – Ты узнал их по пересвисту, верно? Похожему на пение птиц?
– Я узнал их раньше. Они шли за нами от самого Ильбиана, иногда опережая. Должно быть, сомневались, что ты выберешь северно-западную дорогу – хотя, как по мне, это было очевидно, – он небрежно кивнул на паланкин.
– Так ты ждал засады?
– Конечно.
– Ты предупредил бы меня, если бы не Алдир?
– Алдир? Тот мальчик, что заслушался птичек? Разве это он тебя предупредил?
Рустам задумался. В самом деле – Алдир указал лишь на слишком резвых птиц. Сам Рустам не отличил бы их пение от сигнального пересвиста ассасинов. А Альтаир, разумеется, отличил...
– Так ты еще тогда решил, что будешь биться за нас.
– Мы уже говорили об этом. Думай дальше, шимран. Было ли нечто странное в том, как они напали?
– Странное? Еще бы! Они зачем-то пытались прикинуться разбойниками с большой дороги... хотя, разумеется, понимали, что ты узнаешь их по отлаженной тактике нападения. – Альтаир смотрел на него с чуть заметным одобрением, и Рустам, воодушевившись, продолжал: – Не мог этот маскарад быть рассчитан и на нас, ведь все мы по его окончании должны были лежать мертвыми... тогда остается... Лейла! Так вот почему ни одна стрела не попала в ее паланкин! Это все из-за нее? Они напали, чтобы ее похитить?
– И притом не дать ей представления о том, кто таковы ее похитители, – добавил Альтаир. – Странная щепетильность, верно? Не говоря уж о том, что наш орден вообще не занимается похищениями.
– Да. Вы убийцы, – сказал Рустам – и словно опомнился, где находится и с кем говорит.
Альтаир посмотрел на него и сказал мягко:
– Ты тоже убийца, Рустам-бей. Я наблюдал за тобой во вчерашней битве. Ты казался в ней куда счастливее, чем в любую иную минуту за прошедшие дни.