Размеренная жизнь Мерритов действовала на меня благотворно. Перед едой мы молились, по субботам посещали службу в Первой церкви адвентистов седьмого дня в Тампе, где мистер Меррит был пастором. По вечерам в субботу жарили попкорн и смотрели кино. Телевидение Мерриты не смотрели, зато у них была большая коллекция семейных видеофильмов.
– А у нас будет тыква? – спросила я у миссис Меррит, когда мы проходили мимо палатки, где продавали реквизит к Хеллоуину.
– Это глупые суеверия, – ответила она.
– А дни рождения вы отмечаете? – с тревогой спросила я, ведь мой собственный день рождения был не за горами.
– Ну конечно, – заверила меня миссис Меррит.
В тот вечер, когда я укладывалась спать, Люк каждые пять минут забегал ко мне в комнату. На третий раз я не вытерпела и стукнула его как следует. Он в слезах помчался ябедничать миссис Меррит. Через пару дней меня повели на осмотр к терапевту. Она внимательно выслушала мои причитания по поводу разлуки с мамой.
– Курс антидепрессантов ей не повредит, – предложила терапевт.
– Я попрошу ее куратора, чтобы он подписал рецепт, – ответила миссис Меррит.
Я подслушала ее разговор с мистером Феррисом:
– С детьми надо срочно что-то делать, иначе я не смогу оставить их обоих, – горячилась миссис Меррит.
А Мэри Миллер она сказала:
– Да, Мэри, я согласна, что Лейк-Магдалин не подходит даже как временный вариант. – Мои нервы напряглись, как туго натянутые скрипичные струны. – Нет, это не срочно. Ну, разумеется, ей нужно будет со всеми попрощаться.
* * *– Эшли, сегодня твой последний день в школе, – сообщила миссис Меррит, высаживая меня на школьном дворе.
Все стало ясно.
Класс попрощался со мной, а мисс Холбек вручила мне открытку: «Мне повезло, что ты у меня училась. И хоть я буду по тебе скучать, я очень за тебя рада – ведь тебя скоро удочерят. Мы тебя любим и будем за тебя молиться». Открытка была сплошь обклеена веселыми наклейками с подписями моих одноклассников.
Вернувшись из школы, я обнаружила, что миссис Меррит уже упаковала мои вещи.
– Я не хочу, чтобы меня удочеряли! – выкрикнула я. – Я хочу к маме!
– Возможно, Господь приготовил тебе иное предназначение.
– А Л-люк п-поедет со мной?
– Нет. Здесь он делает успехи.
– И я могу делать успехи, – сдавленным голосом пробормотала я.
Тем же вечером мистер Меррит отвез меня к Виолете Чавес в Ривервью, миль за тридцать от Тампы. Съехав с главного шоссе, мы пересекли мост через реку Алафия, миновали клубничные поля и, свернув в тенистый переулок, подъехали к выкрашенному в желтый цвет дому, стоявшему под высокими кронами деревьев. Мистер Меррит занес в дом мешки с моими пожитками, поставил их у стены и, помявшись пару минут, уехал.
– Добро пожаловать, дорогая! – приветливо обратилась ко мне миссис Чавес.
На стенах висели длинные ряды экзотических масок, а в углах комнаты виднелись гирлянды из искусственных цветов. Мой взгляд упал на украшенную тыкву.
– Вы празднуете Хеллоуин? – спросила я.
– Еще бы, – ответила Виолета Чавес. – У тебя есть костюм?
– Нет. Мерриты не празднуют.
Мадлен, дочка Виолеты, вмешалась, оживленно жестикулируя:
– Вот это волосы! Настоящая рыжуха! Мам, да она вылитая Энни! Сиротка из комиксов, помнишь?
– Пошьем тебе платье, – поддержала дочь миссис Чавес, – и волосы завьем.
– Или подыщем парик, – предложила Мадлен. – Ну, как тебе идея?
Сиротка Энни! Ух ты! Мне тут понравится, сказала я себе, затаскивая мешки в свою новую спальню.
– Ну-ка, беги сюда, помоги мне с ужином, – раздался мелодичный голос миссис Чавес.
– Откуда вы родом? – спросила я и уселась рядом на табурет.
– Где я только не жила, – ответила миссис Чавес, – в разных семьях, как и ты.
Поджарив лук, она принялась тереть на терке какой-то большой орех.
– Что это такое?
– Мускатный орех. Растет на острове Гренада, где я родилась.
Вкусно запахло чем-то очень экзотичным, чего на кухне у Мерритов никогда не бывало.
– Сколько тебе лет? – спросила миссис Чавес, бросая на горячую сковороду куски курятины.
– Скоро девять. В следующем месяце.
– Когда мне было столько лет, сколько тебе, моя мама уехала на другой остров.
– Вы скучали по ней?
– Да. Очень сильно.
Миссис Чавес насыпала на сковороду сухого риса и залила водой.
Когда все было готово, она позвала семью за стол. У миссис Чавес было трое детей: восемнадцатилетняя Мадлен и шестнадцатилетний Марио жили с ней, а старшая дочь, Мерседес, училась в колледже. Собравшись за столом, все принялись громко и, казалось, одновременно болтать.
– Что-то не так? – спросила Мадлен, заметив, что я ковыряюсь ложкой в тарелке.
– Все в порядке, – тихо ответила я. – Просто думаю, какие у вас здесь правила.
– Мы уважаем друг друга, – сказала миссис Чавес, – дети не выходят из дому без разрешения, и каждый следит за порядком в своей комнате.
– А как кормят?
– В моем доме не бывает голодных.
Когда миссис Чавес собирала со стола, я отнесла свою тарелку на кухню.
– Спасибо за помощь, Эшли, – поблагодарила меня миссис Чавес.
– Первые пару недель все будет лучше некуда. Я буду вежливой и послушной. А потом все испортится, и вы меня прогоните.
– Почему же? – удивилась миссис Чавес.
– Потому что так всегда бывает.
– Ну, это мы еще посмотрим, – ответила Виолета Чавес, склонив голову набок.
Она записала меня в третий класс начальной школы Бойетт. В то время среди девочек было модно прыгать через скакалку, а у меня это всегда отлично получалось, и я быстро со всеми перезнакомилась. Учительница, миссис Лавлейс, отправила меня на тестирование. Когда пришли результаты, оказалось, что меня готовы зачислить в школу для одаренных детей.
Узнав, что миссис Чавес забыла мое приглашение в салоне красоты, где она работала маникюршей, я разозлилась.
– А ну быстро заберите его оттуда! – топнула я ногой.
– Не хами мне! – сурово ответила миссис Чавес.
– Но я должна пойти в эту школу! Иначе все пропало!
– Решать будет твой куратор.
В мой день рождения Виолета Чавес превзошла саму себя: она собственноручно испекла праздничный торт, вставив в вырезанную серединку куклу Барби и украсив получившуюся бисквитную «юбочку» розовой и голубой глазурью. По краю торта в обилии завитушек шла надпись «С днем рождения, Эшли». Это был первый день рождения, который я праздновала по-настоящему.
После застолья Мадлен позвала всех играть на улицу. Она приготовила воздушные шары с водой для игры в «войнушку» и раздала яйца – передавать их друг другу, держа под подбородком. На одной из девочек, Амелии, было красивое платье в клетку, и она пожаловалась: «Хоть бы платье не запачкать».
– Возьми что-нибудь у Эшли на время, – сказала миссис Чавес и вынесла ей полосатую кофточку, ту самую, к которой я пришивала оторванные пуговицы в Лейк-Магдалин.
– Только не эту, – рассердилась я. – Эту мне мама подарила.
– Не будь занудой, – прервала мое ворчание Мадлен и бросила в меня шар с водой.
Они, разумеется, хотели, чтобы я почувствовала себя, как дома, но я знала: рано или поздно их гостеприимство внезапно исчезнет, и мои вещи снова упакуют в мешки для мусора.
Я жила у Чавесов всего пару дней, когда позвонила Мэри Миллер. К телефону подошел Марио и, сказав, что миссис Чавес уехала по делам в город, передал мне трубку.
– Привет, Эшли, как у тебя дела? – спросила Мэри.
– Хорошо. Мне здесь нравится.
– Миссис Чавес скоро вернется? – несколько напряженно спросила она.
– С минуты на минуту.
Я отвечала кратко и торопливо, потому что по телевизору начался мой любимый сериал – «Полный дом». Много позже я узнала, что миссис Чавес не должна была меня оставлять под присмотром несовершеннолетнего, и Мэри поставила органы опеки в известность.
После школы я шла в детский центр «Страна жевунов», но мне там не нравилось: мои школьные подружки туда не ходили, а что толку заводить новых друзей, если я постоянно переезжаю с места на место.
Я неподвижно сидела на качелях, когда вдруг увидела Мэри Миллер, энергично шагавшую в моем направлении.
– А ты можешь взлететь высоко-высоко? – спросила она, усевшись на соседние качели.
Я раскачивалась на качелях взад и вперед, не отрывая взгляда от плывущих по небу облаков, чтобы как-то отгородиться от неприятных мыслей. На вопросы Мэри о школе я отвечала односложно, поминутно ерзая на сиденье.
Мэри замолчала, и я задала единственный важный вопрос:
– Когда я снова увижу маму?
– Ты не будешь с ней видеться.
Голос Мэри звучал одновременно ласково и твердо.
– Почему? – Вопрос застрял у меня в горле, как кость.
– Потому что она не может заботиться о тебе.
– И никогда не сможет? – сдавленным голосом проскрипела я.
– Никогда, Эшли.
Ковыряясь мыском в земле и все еще не в силах отвести взгляд от нависших облаков, я спросила:
– Когда я снова увижу маму?
– Ты не будешь с ней видеться.
Голос Мэри звучал одновременно ласково и твердо.
– Почему? – Вопрос застрял у меня в горле, как кость.
– Потому что она не может заботиться о тебе.
– И никогда не сможет? – сдавленным голосом проскрипела я.
– Никогда, Эшли.
Ковыряясь мыском в земле и все еще не в силах отвести взгляд от нависших облаков, я спросила:
– А кто сможет?
– Мы найдем тебе новую семью.
– А Люк?
– Найдем семью, которая усыновит вас обоих.
– И когда это случится?
– Я не знаю, – ответила Мэри, – но это обязательно случится.
Я принялась раскачиваться, с силой отталкиваясь от пыльной земли.
– Какую семью тебе бы хотелось? – спросила Мэри.
Прежде я мечтала лишь о том, как снова буду жить с мамой, в моих мечтах не было ничего иного. Я взлетала все выше и выше, и ветер развевал мои волосы. Внезапно я затормозила обеими ногами и повернулась к Мэри:
– Я хочу большой двухэтажный дом, и чтобы входную дверь охраняли каменные львы, и чтобы мне ни с кем не пришлось делить свою комнату. Еще хочу кровать с балдахином, гамак и кучу мягких игрушек. Хочу, чтобы мне вернули всех моих кукол и еще купили новых, и много-много одежек для них. И для меня тоже. Еще хочу двух собак, и чтобы у них были щенята, – тогда я одного возьму себе.
– А Люк?
– Ладно уж, возьмем и Люка, но пусть живет в будке на улице.
– А каких родителей тебе хочется?
– Любых, лишь бы не таких, как мистер и миссис Шпиц.
Меня отвезли на прием к доктору Вольфи, психиатру. Он задавал мне те же вопросы, что и другие врачи. Печать на дипломе, висящем над его левым плечом, стала удобным ориентиром. Мне было все равно, заметит доктор или не заметит, что я смотрю сквозь него. Даже если он убедится, что я знаю разницу между правдой и неправдой, он мне не поверит. Когда доктор Вольфи спросил, обижали меня приемные родители или нет, я ответила, что нет: ведь он все равно ничего не сделает, даже если узнает про издевательства Шпицев.
– Что ты делаешь, когда тебе грустно? – спросил доктор.
– Читаю Библию.
Мерритам бы понравилось.
– Когда тебе было грустнее всего? – продолжал он.
– Когда я узнала, что больше не увижу маму.
– А чего тебе сейчас хочется?
– Хочу носить туфли на высоком каблуке! – выдала я, чтобы сменить тему.
– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
– Медсестрой, художником и поэтом.
– Если бы исполнились любые три твоих желания, что бы ты загадала?
– Быть с мамой, жить в хорошем доме и никогда не голодать.
Видимо, этого было достаточно, потому что больше с доктором Вольфи я не встречалась.
Церемонии чопорных адвентистов разительно отличались от мессы в католической церкви Воскресения Христова, где у входа красовалась неоновая вывеска с распятием. Зайдя внутрь, мы опускали пальцы в чашу со святой водой и осеняли себя крестным знамением. Я никак не могла запомнить, какого плеча касаться сначала. Когда мы подошли к церковной скамье, Мадлен подсказала:
– Лоб, сердце, левое плечо, правое, ладони сложить.
Мы то садились, то вставали, то преклоняли колени на подбитую бархатом подножку, и так без конца. Вскоре я выучила «Аве Мария» наизусть. Вообще же мне было скучно, и я думала о своем. Я всматривалась в окаменелые глаза Девы Марии и пыталась понять, какую тайну она хочет мне раскрыть. Когда Дева Мария родила Христа, ей не было и восемнадцати, как моей маме; выходит, мама не такая уж и неправильная. Мою представительницу тоже зовут Мария – Мэри. Может, она послана мне свыше, и у Бога действительно есть предназначение для меня, как считает миссис Меррит.
Я спросила Кайли, подругу Мадлен, почему одни люди ходят в церковь по субботам, а другие – по воскресеньям.
– И те, и другие празднуют день Господень, только по-разному.
– Разве не лучше было бы, чтобы бы все ходили в одну церковь?
– Ты станешь либо президентом, либо террористом, когда вырастешь, – рассмеялась Кайли.
На рождественские каникулы приехала Мерседес, а также дальние родственники Чавесов. С тех пор, как я уехала из Южной Каролины, мне никогда не доставалось столько подарков. Но в этой горе коробочек и коробок не было ничего от мамы. Чавесы подарили мне долгожданную игрушечную пиццерию, однако праздничная суета вокруг елки меня не радовала. Чавесы болтали по-испански, иногда нарочно, чтобы я не поняла, о чем речь. Они отмечали дни своих святых покровителей, но не вспоминали о важных событиях из моей жизни. Они могли часами загорать, отчего их смуглая кожа приобретала глубокий бронзовый оттенок, тогда как я покрывалась веснушками или получала солнечный ожог. Они обнимались при встрече или расставании, но, зная, что я этого не люблю, обходили меня стороной. Я была изгоем – другой расы, другой религии, другой культуры и другой крови.
Тем не менее Мадлен из кожи вон лезла, чтобы мне угодить. Она знала, что я ненавижу «Страну Жевунов», и, если ее курсы заканчивались раньше, забирала меня из школы домой, не дожидаясь, пока миссис Чавес освободится с работы. В сезон клубники Мадлен никогда не проходила мимо торговой палатки с фруктами, не купив мне корзинку сочных ягод.
Я сидела на табурете, уплетая клубнику, когда зазвонил телефон.
– О, добрый день, – ответила миссис Чавес певучим голосом, которым обычно общалась со своими постоянными клиентками, и повернулась ко мне: – Эшли, одна приемная мама, у которой ты раньше жила, приглашает тебя в гости на выходные. Поедешь?
Должно быть, Мерриты, решила я, а так как в последний раз я видела Люка на Рождество, то ответила:
– Ну, ладно.
– Эшли обязательно приедет, миссис Шпиц, – сказала в трубку миссис Чавес.
Я замотала головой что было сил и одними губами проговорила: «Ни за что!», однако миссис Чавес не обратила внимания.
– Ладно, пусть Майлз за ней утром заедет.
– Это та самая злющая тетка, которая нас обижала!
– Она была очень любезна и сказала, что ее дочка очень скучает по тебе.
– Никуда я не поеду!
– По-моему, у нее живет твой брат.
– А вот и нет! Люк у Мерритов.
– Его забрали у них после Рождества.
– Мэри Миллер не за что не допустит, чтобы он вернулся к Шпицам!
В кухню вошла Мадлен.
– Что тут такое, мам?
– Эшли приглашают в гости в одну из приемных семей, где она раньше жила, – сказала с ехидной улыбочкой миссис Чавес. – Может, пока ее не будет, смотаемся в «Диснейленд»?
Я убежала к себе в комнату и хлопнула дверью. Так вот как они собрались избавиться от меня! Уезжать так уезжать – в первый раз, что ли? – но отправить меня к этой ведьме, которая в моих кошмарных снах пекла пироги из приемных детей?
Утром миссис Чавес протянула мне спортивную сумку Марио.
– Ну вот, то, что нужно для ночевки.
Только переночевать! Я вздохнула с облегчением и бросила в сумку самую поношенную одежду, на случай, если Шпицы вдруг захотят ее отобрать.
Мистер Феррис пытался завести разговор; я не отвечала, только смотрела на него исподлобья. Тут мне пришло в голову: вдруг удастся забрать своих кукол, радиоприемник и «Чудо-печку»? За окном замелькали знакомые места: как будто начинался фильм ужасов, давно виденный, но оттого не менее жуткий. Почтовый ящик Шпицев весь зарос темно-зеленым мхом. Деревья, окутанные бородами испанского лишайника, казались еще страшнее, колючие заросли – гуще, а стебли ползучих кустарников – еще запутаннее. Дом выглядел еще более зловещим, а дворик для игр превратился в вонючее болото. В нос ударил резкий запах навоза. Я вернулась в ад.
– Увидимся в воскресенье, – добродушно попрощался мистер Феррис.
Как только я вышла из машины, он тут же тронулся. Хорошо еще, что я не бросила свою сумку в багажник, а то он бы так и уехал с ней.
Глубоко вздохнув, я поднялась по бетонным ступенькам и постучала в покосившуюся дверь. Миссис Шпиц, вытянув шею, посмотрела поверх моей головы.
– А что, Майлз уже уехал? – спросила она сладким голосом, которым она очаровывала кураторов.
– Да, мэм, – робко ответила я.
– Жаль. А я испекла ему угощение. – Миссис Шпиц вышла на крыльцо. – Эшли, я хочу спросить тебя кое о чем.
Несмотря на вкрадчивые интонации в голосе, взгляд миссис Шпиц был холодным, как сталь.
– Помнишь, какие гадости ты наговорила про нас? Ты ведь все выдумала, правда?
Я сжалась и лихорадочно искала, на чем остановить взгляд, но в глазах помутнело. Сердце тяжело и гулко стучало. С тех пор, как я уехала из этого ужасного дома, мне никогда не было так страшно. Неужели в доме сидит очередной инспектор и ждет, что я начну путаться в своих словах? Даже если в доме никого нет, я пробуду здесь целых два дня, и миссис Шпиц сможет делать со мной, что ей вздумается. Но извиняться вслух за то, чего я не делала, – ну уж нет. Я уставилась в пол и молча кивнула.
– Я так и думала. Ну что ж, заходи, располагайся. Будет как в старые добрые времена.