Внутри дома ничего не изменилось за год, разве что захламленные комнаты теперь казались меньше. В воздухе стоял запах размокших сигарет и мочи. В углах комнаты, словно ключевой элемент декора, стояли провинившиеся дети, повернувшись лицом к стене. Мистер Шпиц курил, развалившись в кресле перед телевизором.
В комнату, как тень, вошла Дарла.
– Привет, – сказала она. Черты ее лица стали еще прозрачнее, волосы истончились.
– Хотите молока с печеньем, девочки? – спросила миссис Шпиц.
Это было так неожиданно, что я растерялась. Должно быть, она решила меня задобрить, чтобы я рассказала соцработникам про «теплый прием». Дарла, еще более пугливая, чем обычно, поначалу не решалась сесть за стол, но через минуту мы уже вместе уплетали печенье.
Я оглянулась. Помимо Люси и Клэр, стоявших в углу, в комнате был Тоби, брат Дарлы.
– А где Люк? – спросила я.
– Твоя опекунша забрала его отсюда в какой-то дрянной приют, – проскрипела в ответ миссис Шпиц.
– В Лейк-Магдалин? – вырвалось у меня. Ведь в том осином гнезде Люка просто-напросто затравят.
– Об этом мне не доложили, – поджала губы миссис Шпиц и ушла смотреть телевизор.
Я протянула Дарле свое печенье, и она благодарно улыбнулась.
– Там, где я теперь живу, меня не наказывают, – похвасталась я.
– Везет тебе, – пробормотала Дарла.
Миссис Шпиц выпрыгнула из кресла, словно ее ужалила змея.
– Не забывай, Дарла, ты теперь моя, и я могу отшлепать тебя, когда захочу.
– Да, мэм, – прошептала Дарла. Ее лицо сморщилось от паники, и она стала похожа на испуганную старушку, а не девочку десяти лет.
– Отведи Эшли в новую спальню, – приказала миссис Шпиц. – А мне надо присмотреть за этими негодниками.
И она звонко шлепнула стоящего в углу ребенка. Он дернулся и вновь повернулся лицом к стене.
Перекинув сумку Марио через плечо, я поплелась по коридору туда, где была спальня для девочек, но Дарла махнула рукой в другую сторону. Через раздвижные стеклянные двери мы прошли в сарай, где раньше хранилась наша одежда. Теперь его переоборудовали в спальню. Все те же простыни с русалочкой: интересно, когда их стирали в последний раз. Дарла предложила мне спать на верхней полке ее двухъярусной кровати.
– Только убрали ограждения, – предупредила она. – Здесь все изменилось, потому что нас усыновили.
– Надеюсь, они не захотят усыновить и меня! – ляпнула я.
После ужина – вполне сносных спагетти и фруктового салата – я надела пижаму и стала искать свою зубную щетку, которую вроде бы положила в один из боковых карманов сумки. Щетку я не нашла, зато нашарила маленький шуршащий квадратик. Внутри лежала свернутая в колечко прозрачная резинка, скользкая на ощупь.
– Смотри, что у меня, – подозвала я Дарлу.
– Давай откроем, – хихикнула она.
Я разорвала пакетик.
– Фу! В чем это ее вымазали?
– Это для мальчишек! – охнула Дарла. – Не надо было открывать!
– Ты же сама предложила!
– Лучше спрячь, – предостерегла Дарла.
– За правду никогда не побьют, – вспомнила я слова миссис Меррит.
Я направилась к дому, а Дарла притаилась в тени сарая.
– Мэм, – громко позвала я миссис Шпиц, отвлекая ее от телевизора. – Я нашла чужую вещь и случайно ее открыла.
И я протянула ей прозрачную тряпочку.
– Где ты нашла презерватив? – набросилась на меня миссис Шпиц, и ее глаза чуть не вылезли из орбит.
Презерватив! Я слышала это слово от девчонок из Лейк-Магдалин, но никогда не видела, как он выглядит. Стараясь смотреть на миссис Шпиц в упор, чтобы заставить ее поверить мне, я продолжала:
– Нашла в своей сумке и хотела посмотреть, что это такое.
– Если это чужое, зачем ты открыла? – Она заметила стоящую в дверях Дарлу. – Дарла, это не твоих рук дело?
– Нет, мне Эшли показала, – дрогнувшим голосом ответила Дарла.
– Ты ничуть не изменилась, Эшли Родс, – вздохнула миссис Шпиц, покачав головой, словно списывая меня в расход. – Выбрось эту дрянь в мусорное ведро и ложись спать. Если услышу хоть слово, будете спать в разных комнатах.
Я только вздохнула с облегчением. Чем раньше я усну, тем скорее наступит воскресенье, и я уеду. Я почти совсем не сердилась на Дарлу, которая сама же подговорила меня открыть пакетик, а потом соврала, чтобы ей не влетело. Она хотела выжить.
Когда приехал мистер Феррис, презерватив лежал на столе в прозрачном пакете. Миссис Шпиц помахала им, как уликой, перед носом у куратора.
– Она специально его привезла! – с гримасой отвращения заявила миссис Шпиц. – И показывала всем, даже малышам, как им пользуются! Девочке нужна помощь! – В ее голосе зазвучали фальшивые обеспокоенные нотки. – Знаете, что она мне заявила, как только приехала? «Простите, что я плела про вас невесть что», вот как она сказала. А потом бросила эту дрянь прямо мне в лицо!
Мистер Феррис негодующе посмотрел на меня и велел садиться в машину.
Я молча прошмыгнула мимо него и забралась на сиденье. Внутри пахло плесенью. Пока мистер Феррис заводил мотор, я бросила последний взгляд на сарай, где, как я точно знала, все еще лежали мои игрушки.
Почти всю дорогу мы ехали молча.
– Эшли, – наконец сурово сказал мистер Феррис, – самое важное качество в человеке – это честность. Обманщиков никто не любит. Отсюда все твои неприятности.
– А где Люк? – спросила я.
– В «Доме Джошуа».
– Это приемная семья?
– Нет, это приют.
– Когда я его увижу?
– Может, на следующей неделе. Я поговорю.
Бедняжка Люки, подумала я. Впрочем, теперь у него есть Мэри Миллер, которая не даст его в обиду.
Когда я вернулась из логова Шпицев домой, я спросила Мадлен, что она привезла мне из «Диснейленда».
– Мы никуда не ездили, – улыбнулась Мадлен. – Просто разыграли тебя, вот и все.
Весной Чавесы взяли на воспитание девочку по имени Вивиан, чуть младше меня. Ее кроватку поставили в хозяйской спальне. Миссис Чавес упомянула, что Вивиан «осталась без попечения родителей», значит, ее можно удочерить. Словно речь шла о котенке, которого отдают даром. Мэри Миллер говорила, что и меня могут удочерить. Но вот, например, Шпицы удочерили Дарлу и теперь могут безнаказанно издеваться над ней. Такой участи я не хочу. И все же, когда миссис Чавес сказала, что темнокожая Вивиан наверняка приживется у них, меня взяла зависть. Я-то, со своей светлой кожей и веснушками, была совсем другая. Ни Чавесы, ни кто-либо другой никогда не удочерит меня, как бы мне этого ни хотелось.
Когда Мэри Миллер подняла документы, выяснилось, что вопрос о нашем статусе годами стоял на месте, в нарушение всех законов, согласно которым дети должны либо воссоединиться с родителями, либо перейти в другую постоянную семью. Сначала Мэри занялась бумагами Люка, чтобы представить его на усыновление, а затем определила на государственное обеспечение меня. Она быстро разобралась с правами моего несуществующего отца, но мама упорно не хотела от меня отказываться. Мэри, подозревая, что мама по-прежнему употребляет наркотики, убедила судью отказать маме в свиданиях со мной. Впрочем, если в маминых анализах ничего не найдут, ей все еще могли разрешить меня забрать.
На финальное слушание дела в суде мама принесла свидетельство о прохождении курса реабилитации. Однако Мэри Миллер, заподозрив неладное, попросила судью назначить маме тест. Должно быть, мама поспешила отпраздновать окончание реабилитации и наперед знала про положительный результат. Как бы там ни было, она не стала проходить тест и подписала отказ от родительских прав. В распоряжении за подписью судьи Винсент Э. Джилио значилось: «Действуя исключительно в интересах данного ребенка, суд постановляет лишить Лорейн Родс родительских прав», а еще – что «ребенок помещается на полное государственное обеспечение с последующей передачей на удочерение».
Всякий раз, как я пыталась заговорить о маме, миссис Чавес отводила взгляд. Никто из кураторов не отвечал мне, когда я снова увижусь с мамой. Мэри Миллер, возможно, считала, что я не готова узнать правду, и была права. Тем не менее я понимала: что-то произошло. Что-то изменилось, и я это чувствовала. Пока судебное решение еще не вступило в силу, оставался шанс, что события примут другой оборот и я снова буду маминым солнышком. Пока судья не подписал бумаги, все можно было повернуть вспять. Но одним росчерком меня сделали сиротой. Без родителей и каких-либо осязаемых перспектив.
Глава 8 Приют для безбашенных
Переезд в «Дом для детей», что в Тампе, стал тринадцатым за истекшие семь лет. Мэри Миллер сказала, что там живет Люк, и пообещала, что до конца третьего класса меня не станут забирать из школы в Бойетт. Немного успокоившись, я все равно не хотела уезжать от Чавесов: кто знает, что меня ждет на новом месте.
Мне назначили нового куратора – Дикси Элмер. Она на все лады расхваливала новый приют, словно то был не детский дом, а волшебная страна, хотя выходило, что приют больше смахивает на Лейк-Магдалин, чем на «Диснейленд». Мне дали тесты, где требовалось дополнить предложения. После «Я боюсь…» я написала: «что больше не увижу маму», а после «моя мама…» добавила: «наркоманка». «Мой отец…» – «я его не знаю», дописала я. И последнее: «Мне нужны родители…» – «когда мне одиноко, грустно и не с кем поговорить».
– А если бы у тебя было три желания? – спросил работник приюта, который проводил собеседование.
Окинув комнату взглядом, я остановилась на игрушечном тигренке.
– Хочу быть с мамой, хочу стать очень-очень умной и хочу много денег, чтобы содержать семью. Если она у меня будет.
Должно быть, собеседование я прошла, потому что в июне меня перевезли в «Дом для детей». Мои самые дорогие вещи покоились в голубой коробке с оттиском «Тиффани» на крышке. Когда-то внутри лежала ваза из этого магазина, которую торжественно преподнесли на Рождество миссис Чавес. Узнав, что я уезжаю, я выпросила эту коробку, и миссис Чавес нехотя отдала ее мне. Мисс Элмер втащила мешки с моей одеждой в приемную. За стойкой какая-то приятная пожилая дама, даже, скорее, бабушка, сняла телефонную трубку и объявила:
– Эшли уже здесь.
Зацокали каблуки. Ко мне подошла внушительного вида женщина в юбке до пят и протянула руку.
– Меня зовут Бет Риз. Я директор службы психологической поддержки. Можешь называть меня мисс Бет.
Кто-то подошел совсем неслышно, и мисс Бет обернулась.
– А это мисс Саннес, твоя наставница.
Мисс Санднес выглядела как студентка колледжа, в кроссовках и толстовке, вывернутой наизнанку. Светлые волосы были стянуты в хвост на макушке.
– Привет, Сандра, – поздоровалась мисс Элмер, ослышавшись.
– Саннес. Вообще-то, пишется «Санднес», но «д» не читается. – Девушка смешно сморщила нос и покосилась на меня. – Сама удивляюсь, почему так… Пойдем, осмотримся. – Она потянулась к моей коробке, и я нехотя разжала пальцы. – Не бойся, мисс Марджи ее никому не отдаст.
Мисс Санднес повела меня по коридору и заглянула в открытую дверь.
– С приездом, Эшли, – помахал мне незнакомый мужчина. На другом конце комнаты трое мальчишек бросали мягкий мяч в подвесную корзину.
– Где она будет жить? – спросил самый высокий из них.
– Там же, где и твои братья, в корпусе Лайкс-коттедж.
– Они долго тут живут? – спросила я, когда мы снова пошли по коридору.
– Года три-четыре.
– А я тут долго пробуду?
– Около года. Наших детей либо усыновляют, либо возвращают родителям.
– А я вернусь к маме?
Мисс Санднес закусила губу, не решаясь ответить.
– Боюсь, что нет. – Она взглянула на часы. – Надо поселить тебя до ужина.
Я побежала в приемную. Мисс Марджи уже запирала конторку.
– Твои вещи никто не трогал, – сказала она, и в ее глазах сверкнула искорка, точь-в-точь как у феи-крестной из «Золушки».
Мы вышли на широкий двор, и мисс Санднес показала мне все шесть корпусов, расположенных вкруговую. В каждом корпусе жили двенадцать детей.
– Вот это – корпус Конн, – сказала она, указав на здание возле площадки для игр. – Там живут детки помладше, и с ними твой брат. А ты будешь жить в корпусе Лайкс-коттедж, где я работаю. Мы позже ложимся, и у нас есть кое-какие поблажки.
Мимо на велосипедах пролетали дети всех возрастов и цветов кожи.
– У меня тоже был велосипед. Но мне сказали, что тут нельзя будет кататься.
– Конечно, можно! Завтра подыщем тебе велосипед на складе, а потом попросим куратора привезти твой.
– Да они никогда ничего не привозят. Спросите Мэри Миллер, мою представительницу, она подтвердит.
У нашего корпуса группка детей грузилась в белый микроавтобус. Какой-то мужчина подсадил совсем маленького ребенка на подножку. Мисс Санднес заулыбалась.
– Эшли, знакомься, это мистер Тодд, он тоже работает в нашем корпусе.
– Мы с семьями едем в кино. – Вокруг него, как цыплята вокруг наседки, сгрудились еще несколько детей. Мистер Тодд подмигнул нам с мисс Санднес. – Пока, Эшли!
– Он классный? – спросила я у мисс Санднес.
– Еще бы! У нас вообще самый классный корпус.
Мы вошли внутрь. На одной из стен в вестибюле висел плакат мультфильма «Король Лев». В соседней комнате стояли потертые диваны и кресла. Работал телевизор. У одной из стен виднелся пустой аквариум.
– А где рыбки?
– Кто-то вылил в воду сок, и рыбки погибли, – объяснила мисс Санднес.
Мужчина, сидящий в кресле, оторвался от записей и кивнул мне.
– Привет! Меня зовут мистер Ирвин. С приездом!
За столом сидели дети и ужинали.
– Есть хочешь? – спросил мистер Ирвин. – У нас сегодня еда на вынос, так что можешь приходить на ужин, когда захочешь.
Еда на вынос? Наставница? Семьи? На каком языке они говорят?
– Сначала поселимся, потом все остальное, – ответила за меня мисс Санднес.
Мы вошли в мою комнату.
– Волнуешься? – спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Я – да. Открою секрет: я стала наставницей совсем недавно.
На моей кровати лежал новый комплект постельного белья с картинками из «Покахонтас».
– Что значит «семья» и «наставница»? – спросила я.
Пока мы застилали постель, мисс Санднес объяснила: «наставница» – основной воспитатель. В «семье» у каждой «наставницы» или «наставника» несколько детей. Раз или два в неделю «семья» ходит в кино, в боулинг или еще куда-нибудь.
– Вы здесь живете?
– Нет, я работаю посменно, но обычно я здесь с двух часов и до отбоя.
Я показала ей музыкальную шкатулку, подаренную мамой.
– Ты ею очень дорожишь, да?
Я кивнула.
– Тогда давай поставим ее на самую видную полку.
Мы в два счета разложили мои скудные пожитки.
– Ну что, пойдем ужинать? – спросила мисс Санднес.
«Еда на вынос» – было в этом что-то перебивающее аппетит.
– Я пас.
– А я пойду поем, – сказала она. – Интересно, что там принесли из столовой.
Я потащилась за ней на кухню. Мисс Санднес заглянула в кастрюльки, накрытые фольгой.
– Так… жареная курица, печеные бобы, салат с капустой и персики. Дать тебе тарелку?
– Я не всеядная.
– Я тоже.
– Мне не нравится мясо на косточке.
– Я обрежу.
– И я не люблю, когда еда навалена на тарелке.
– Возьми несколько тарелок.
Она всегда такая или только с новенькими? Мы сели за стол. Еда немного остыла, но было вкусно.
– Примешь душ пораньше? – спросила мисс Санднес. – Это дело небыстрое.
– Почему?
– Есть ряд правил, которые нужно соблюдать; они для твоей же безопасности и спокойствия.
Наставница протянула мне ярко-розовую корзинку, в которой лежали зубная щетка, паста и бутылочка шампуня. Маркером мисс Санднес написала на корзинке мое имя, украсив буквы округлыми засечками. Когда я вышла из душа, моя наставница познакомила меня с соседкой по комнате, Сабриной, которая была на год младше.
– Жаль, что ты не смогла поехать с нами на «Каспера», – сочувственно сказала Сабрина.
Подлизывается, подумала я; впрочем, в ее широко распахнутых глазах читалось неподдельное сожаление.
Утром, когда я вышла из корпуса, донесся знакомый голос. Ко мне подбежал Люк и бросился меня обнимать.
– Мистер Том! – закричал он своему наставнику из корпуса Конн-коттедж. – Мистер Том, это моя сестричка!
– Ай! – Я безуспешно попыталась расцепить его руки. – Задушишь!
– Эй, Люк! – крикнул ему мистер Том. – Лови!
И кинул Люку теннисный мячик, который братец ловко поймал.
– Умеешь играть в теннис? – спросил Люка мистер Том.
– Не-а, – помотал головой Люк.
– Пойдем, разложим твои вещи и поиграем, – предложил мистер Том.
Люк подбросил мячик к небу и вприпрыжку поскакал за своим наставником.
Обрадовавшись, что Люк в хороших руках, я догнала Сабрину и Дафну. Дафна была старше меня на год и казалась не такой наивной, как Сабрина. Мы дошли до административного корпуса, и Сабрина ушла на консультацию к психологу.
– Психологи – полный отстой, – заявила Дафна.
– А я и не думаю к ним ходить, – поддакнула я.
– Куда ты денешься, – фыркнула Дафна. – Пойдешь как миленькая.
Моего психолога звали Мэри Фернандес. Ее попытки меня разговорить действовали мне на нервы. Зайдя в кабинет, я плюхнулась в кресло, скрестила руки на груди, уставилась на подходящую трещину в стене и приготовилась к допросу.
– Как дела? – приветливо спросила она.
– Нормально.
– Тебе нравится твой корпус?
– Нравится.
– Когда ты виделась с мамой в последний раз? – спросила она, желая завязать разговор.
– Не помню.
– По-моему, это тебя огорчает. – Я прикусила губу. – Ты сердишься? Может, ты чувствуешь что-то другое? – И она указала на таблицу с условным изображением разных эмоций.
– Я вообще ничего не чувствую.
– Почему?
– Я все равно ничего не могу изменить. – Мой голос предательски задрожал.
– Это нормально – скучать по маме.
– А я, может, ненормальная.
Я тут же пожалела о сказанном: выходит, я проболталась, что у меня действительно не все в порядке.
– Что еще, по-твоему, в тебе не так, Эшли?
Остаток консультации прошел в тягостном молчании.
На консультациях мы играли в карточную игру о чувствах. Если моя фишка останавливалась на голубом поле, которое означало «грусть», я брала голубую карточку и читала вопрос: «Когда тебе бывает грустно?»