– Пойдемте, я вас провожу… Кстати говоря, вы могли бы здесь пообедать, поминки, сами видите… – сказал Азаров.
В туалете было грязно, холодно, сыро, воняло мочой и размокшими окурками, которыми был усыпан цементный пол.
Дверь тесной кабинки, которую я тщетно пыталась за собой прикрыть плотно, образовала щель, в которую просматривалось помещение, где находились умывальники и зеркало. Я знала, что могу спокойно находиться в туалете, поскольку я заперла за собой первую дверь. И вдруг в какой-то момент окно справа от умывальников распахнулось, и в помещение хлынул свежий, прохладный воздух. Темный силуэт на мгновение заслонил щель, и я с силой схватилась за ручку двери, боясь, что неизвестные ее потянут. Помнится, я даже воскликнула: «Занято!».
Я подумала, что это видение – плод моего воспаленного воображения. Нервы, нервы ни к черту!
А потом я совершенно явственно увидела появившийся на подоконнике букет ромашек. Словно кто-то невидимый с улицы распахнул окно и положил цветы.
Ромашки. Это Зося напомнила о себе. Как там, на Арбате…
Но тогда, на Арбате, ее появление напугало меня, да так сильно, что если бы не присутствие Вероники, я подумала бы, что схожу с ума, а здесь, в Панкратово, где призрак чувствовал себя как дома, он имел право прогуливаться по улицам, дворам и садам деревни и даже заглядывать в окна людей.
И я вспомнила свою встречу с Зосей, свои страхи и надежды, бившиеся в унисон с моим сердцем и приведшие меня в лес, в обиталище Зоси.
Она напоила меня чаем на травах, накормила лепешками и, пока я ела, расспрашивала меня о Захаре, обо всем, что ее интересовало и что, по моему мнению, могло бы ей помочь заглянуть в мое будущее.
– Ты родишь девочку, но это случится тогда… – Она с какой-то нежностью смотрела, как я пью чай, и улыбалась при этом, словно видя то, что другим было видеть не дано. – Когда на тебя снизойдет сознание того, что ты в этом мире не одна. Когда в твоем сердце поселится любовь к людям, понимаешь?
Я восприняла это тогда как набор слов, поскольку любовь к людям – понятие абстрактное и сложное. Не могу вспомнить, чтобы я в своей жизни желала кому-то зла, я не такой человек. Я люблю своих близких, жить не могу без Захара, помогаю соседке по подъезду, даю ей денег в долг, другой соседке, матери троих деток, незаметно опускаю в почтовый ящик по сто долларов каждый месяц. Конечно, это крохи, но многие-то и этого не делают.
…Мне показалось, что я нахожусь в туалете целую вечность, хотя на самом деле прошла, может, минута. Видимо, я перетерпела, и у меня ничего не получалось, мои физиологические процессы были словно заблокированы.
Передо мной на гвозде, вбитом в дверь, висела моя сумочка. Я открыла ее, чтобы взять салфетку, и снова увидела розовую коробочку. Перевела взгляд на кажущийся нереальным в сумерках букет ромашек на подоконнике, усмехнулась своим странным мыслям о пророчестве Зоси и даже посмеялась над собой: неужели? Хотя почему бы и нет?
Взяла полосочку фраутеста в руку и почувствовала, что готова проверить его…
Через несколько минут я стояла уже возле того самого окна, которое пригрезилось мне открытым, пока я находилась в душной кабинке, и пыталась в свете пасмурного дня разглядеть результат.
Букета ромашек на подоконнике не было и в помине. Как не было никого, чей силуэт мне привиделся в помещении с умывальниками.
Игра светотени, мои растревоженные нервы, чрезмерная впечатлительность, усталость, наконец, сыграли со мной шутку.
Да. Ничего этого не было, кроме полоски фраутеста с положительным результатом.
Я даже дышать старалась тихо и ровно, чтобы не спугнуть обрушившееся на меня счастье.
Беременна? Значит ли это, что Зося заглянула сюда ко мне, в это дурно пахнущее место, чтобы напомнить о нашей с ней встрече, о том, что не следует терять надежду, и это она, прекрасная Зося, вернее, ее неспокойная и заботливая прозрачная сущность, едва касаясь пола, приблизилась к окну, чтобы распахнуть его и впустить в мою жизнь свежего воздуха и осыпать меня ромашками?
Я выскочила из туалета, давясь от запахов и тошноты, выбежала на свежий воздух, где меня встретил Азаров.
– Вы в порядке? – спросил он меня, поддерживая под локоть.
– Да, все нормально, – сказала я. – Надеюсь, что я вам помогла…
– Безусловно! Главное – никуда не уезжайте, хорошо?
Он как-то слишком уж бережно поддерживал меня, словно и ему стала известна моя большая женская тайна. На самом деле я была ценна для него, для них с Евсеевым просто как свидетель.
И тут я вспомнила, что забыла отдать ему еще кое-что.
– Боже мой, я совсем забыла! У меня для вас есть еще кое-что!
И я достала из сумочки изрядно смятую записку, которую написала, готовясь к визиту.
– Вот, пусть это будет у вас. Хотя я и училась на переводчика, но давно уже не практикую, не даю уроки, и вполне возможно, что мой перевод оказался неточным. А в вашем деле важна каждая деталь, ведь так?
– Не понял… О чем вы?
– Вот посмотрите, отдайте вашим людям, профессионалам… А вдруг окажется, что все то, что я вам тут рассказывала, вообще не имеет никакого отношения к вашему делу?
Азаров развернул записку, пробежал по ней взглядом и поднял на меня глаза:
– Я не совсем понял. Что это?
– Как что? Та самая фраза, которую я и услышала… Ну, что полька и русская улетели…
– Все равно – не понял. Разве это было сказано не на русском?
– А я не сказала? Вот дурища!!! Нет! На немецком!
21. Борис Болотов
Пожалуй, это был самый тяжелый день в моей жизни.
Похороны Эммы.
Родные, близкие родственники и друзья моей возлюбленной собрались все вместе, чтобы проводить ее в последний путь и посмотреть в глаза друг другу с одним и тем же вопросом, который мучил всех: кто и за что убил Эмму?
У Кати совершенно идиотская фамилия, и я не понимаю, почему она ее не сменила. Катя Мертвая. Да она – живее всех живых. Энергия фонтанирует в ней, и я убедился в этом, когда начал работать вместе с ней над проектом усадьбы в Сухово. Теперь же все то, чем занималась Эмма, легло на хрупкие Катины плечи.
Но то, как она устроила похороны, заслуживает высшей похвалы. Все было торжественно и очень хорошо организовано.
Глядя на ее фигурку, мелькавшую среди толпы людей, одетых в темное, я подумал о том, что, быть может, именно работа, великое множество дел, которыми она себя загрузила, и не позволили ей впасть в депрессию.
Я сразу узнал родителей Эммы, очень красивая пара. Со слов Эммы, они давно разошлись и жили порознь, где-то за границей.
Громче всех выражала свои чувства одна из подруг Эммы, Аня, приехавшая в Москву из Венгрии. Полагаю, она рыдала так оттого, что считала и себя виновной в том, что Эмма оказалась в Панкратово. Ее утешала и держала под руку венгерка Нора, подруга Ани. По словам Кати, Нора тоже весьма тяжело переживала смерть Эммы, хотя и была-то знакома с ней недолго: ведь это ради нее Эмма отправилась к Зосе договариваться о том, чтобы она ее приняла по приезде в Москву. К тому же, как выяснилось, пока Нора была здесь, в Москве, и пыталась, как могла, помочь следствию, в частности, дала деньги следователям (не взятку, а на расходы, как объяснила мне Катя), ее друг там, в Венгрии, женился на другой женщине. И еще одна проблема свалилась на голову несчастной одинокой женщины: ее престарелый дед, о котором она заботилась, подхватил какую-то инфекцию, и сиделка, узнав об этом, ушла.
Я и сам не понимал, почему думал обо всех этих людях, об их проблемах, словно мой рассудок отказывался воспринимать все, что было связано непосредственно со смертью моей дорогой Эммы.
В кафе на поминальном обеде многие говорили об Эмме, вспоминали ее добрые дела, рассказывали о том, какой заботливой и участливой она была. Неравнодушной к чужой боли. Люди искренне делились всеми теми историями, которые они пережили вместе с Эммой.
И я, совершенно чужой в этой компании человек, готов был тоже разрыдаться… Я всех жалел и любил в тот вечер.
Даже следователя Дмитрия Азарова, который чувствовал себя на похоронах явно лишним и наверняка ловил на себе взгляды тех людей, доверие которых не оправдал: ведь убийца Эммы так и не был найден.
Мы курили с ним на улице на заднем дворе кафе, когда я осмелился обратиться к нему с просьбой:
– Послушайте, мне надо в Панкратово, – сказал я. – У меня в машине лежат цветы. Я хотел бы положить их там, в лесу, на пороге дома, в котором ее убили. Я должен, понимаете, должен увидеть то место, где она погибла.
– Еще скажите, что собираетесь поискать там улики… – мрачно отозвался Азаров и затянулся сигаретой. – Я угадал?
– Да. И что здесь такого? А вдруг мне повезет?
– Думаю, вы не в курсе, что подозреваемый находится под домашним арестом?
– Не понял… Какой еще подозреваемый? Мне об этом ничего не известно.
– Не так давно одна из подруг Китаевой, так же, как и вы, попросила меня отвезти ее на место происшествия. Мы с ней поехали. И она нашла улику! Да-да, не смотрите на меня так… Настоящую улику, указывающую на человека, которого я меньше всего подозревал. Я совершенно случайно заметил, как она подобрала ее с пола и сунула в карман.
– Что, что подобрала? И кто? – Я, помнится, даже схватил его за руку.
– Говорю же – улику. Так вот. Мы уже поехали обратно, домой, и я все ждал, что вот сейчас мне эту самую улику покажут, понимаете? Покажут и отдадут, но не тут-то было. Человек, с которым я ездил в Зосин дом, так мне ничего и не рассказал. И не показал, чем окончательно меня запутал.
– Дмитрий Павлович… Не томите. Кого вы подозреваете? Кто арестован?
– Катя Мертвая.
– Что? – Я даже отшатнулся от него, подумав, что он шутит. – Это у вас профессиональное?
– Что именно?
– Черствость, цинизм, жестокость, черный юмор… Я вот лично не вижу повода для шуток.
– А я и не шучу. Нора Кобленц, наша гостья из Венгрии, уговорила меня отправиться вместе с ней в Панкратово. Все твердила, что хочет сама поискать улики. Что чувствует себя обязанной сделать хоть что-то для Эммы, что это из-за нее Эмма погибла, ну и все такое…
– И что? Вы согласились?
– Ладно, Борис, садитесь в мою машину, поедем в Панкратово. А по дороге я вам все расскажу. Не для того, конечно, едем, чтобы вы там что-то искали, а чтобы вы положили цветы… еще я просто по-человечески вас понимаю – вам страшновато ведь ехать туда одному, я прав?
– Да… Стыдно признаваться, но это так.
В машине мы продолжили говорить о Кате.
– Обломок сережки… – возмущался я, когда он рассказал мне о найденной улике. – И сережка Кати оказалась сломана, там не хватало лепестка, так? Удивительно!
– Получается, что она, Катя, там была, понимаешь? – Азаров незаметно перешел на «ты».
– Но ты сам-то веришь, что она могла убить свою лучшую подругу? Да еще таким зверским способом? Да Катя – прекрасный человек!
– Согласен. Мне она тоже нравится. Но ведь именно Катя в результате стала единственной наследницей Эммы. На ее счетах огромные суммы денег!
– Да я в курсе… Значит, она убила ради денег? Тогда почему же она не остановила строительство усадьбы? Зачем она продолжает переводить деньги, ведь стройка идет полным ходом!
– Да я все знаю… Больше того, вчера, когда я предъявил ей обвинение, неофициальное, я ее, конечно же, не арестовывал… Так вот, незадолго до нашей с ней встречи она виделась с Сергеем Качелиным…
– Знаю! Я, кстати говоря, о нем недавно читал в Интернете, на одном из киношных сайтов… По его сценарию американцы сняли фильм!
– Так вот, буквально за час до нашей встречи с Катей, Качелин в том же кафе, сидя за столиком, перевел ей восемьсот тысяч евро!
Я был ошеломлен, потрясен услышанным. Потом взял себя в руки:
– Тогда тем более она ни в чем не виновата! Ведь Эммы-то уже нет, а он перевел ей деньги. По своей воле! Вероятно, вдогонку к тем деньгам, которые пожертвовал на строительство санатория в Сухово?
– На этот раз – нет. Он попросил Катю помочь купить квартиру для дочери. Там совсем отдельная история. Ты понимаешь, все завязано на Кате! Все! Я узнал, тоже от Кати, она рассказала мне вчера, что она по поручению Эммы помогает ее двоюродной сестре Валентине… На Катю свалилось поистине огромное количество дел и обязательств, все то, чем прежде занималась Эмма. Как ты думаешь, могла она сбежать, прихватив деньги, если бы убила Эмму из корыстных побуждений?
– А я о чем?! Конечно, могла! Но она не сделала этого.
– И я так думаю, поэтому и не арестовал ее. И не задержал. Я замучил ее вчера вопросом: когда и где она потеряла свою сережку? Но она не знает. А я сам лично видел, как Нора выпутывает эту маленькую золотую штучку из бахромы половика. Видел в окно, я стоял снаружи и курил. Видел, как она сунула ее в карман.
– А ты с ней, с Норой, почему еще не говорил?
– Завтра утром мы договорились встретиться с ней в кафе Эммы. Но я уверен, что она не выдаст Катю. Возможно, она, так же, как и мы с тобой сейчас, решила для себя, что Катя не может быть виновна в смерти подруги, поэтому ни за что никогда не покажет мне эту улику. Ведь если бы она допустила причастность Кати в этом преступлении, то она выбежала бы из дома Зоси с криком: «Азаров, я нашла улику!»
– Ну и работка у тебя… Не представляю себе, как ты будешь искать убийцу.
– Я все равно найду. Обязательно. Нам бы еще с Евсеевым понять, кого планировали убить: Эмму или Зосю.
Мы приехали в лес затемно. Зашли в дом, включили свет.
– Вот здесь, в этой маленькой комнате ее нашли. Она была раздета, легла спать… – рассказывал мне Азаров, не выпуская изо рта сигарету.
– Вот это мне тоже не ясно. Как Эмма могла заночевать тут, если она должна была встречать Нору в аэропорту? Она что, раздумала?
– Может, заболела? Я об этом тоже думал. Но, зная уже сейчас многое об Эмме, могу с уверенностью сказать, что по своей воле она никогда бы не осталась в этом доме, зная, что ее ждут в аэропорту. Не такой она человек.
Я с ним полностью согласился.
Мы с Азаровым еще раз осмотрели дом, все внимательно обследовали и собирались уже возвращаться обратно, в Москву, когда я случайно, безо всякой надежды, приоткрыл дверцу печки. Сунул руку в темноту, сажу и холод, нащупал что-то, достал. Рука моя была черная от сажи.
Азаров, наблюдавший за мной, присел рядом на корточки.
– Не бойся, я не собираюсь прятать улику, – грустно пошутил я, развернул смятый в плотный шарик листок бумаги, и мы увидели написанное крупными печатными буквами: «СГИНЬ ВЕДМА».
Азаров даже присвистнул.
– Вот каждый день это дело закручивается все затейливее и затейливее, словно кто-то играет с нами, – сказал он, доставая платок и обматывая им руку, чтобы взять записку. – Значит, были все-таки у Зоси враги?
– Да уж…
– А ты молодец, Борис! Постой-ка! Мне надо позвонить.
По разговору я понял, что он звонит эксперту, который осматривал дом Зоси, чтобы спросить его, заглядывал ли тот в печку.
– Ясно, спасибо. Я так и думал. Потом расскажу…
И, обращаясь ко мне:
– Говорит, что в печке ничего не было. А заглянул он туда знаешь зачем? В доме было очень тепло, понимаешь?
– Нет пока…
– Август. Ночью прохладно, но не настолько, чтобы топить печку. Но в доме было душно, понимаешь! Жарко.
– Так в каждой комнате стоит по масляному обогревателю! Разве вы не видели?
– А я про что!
– Значит, хозяйка решила включить обогреватели, чтобы Эмма не замерзла, – высказал я свое предположение. И развил свою мысль: – Возможно, она простыла, приболела, у нее поднялась температура, вот поэтому-то и не поехала встречать Нору. И не позвонила ей, может, уснула…
– Но вскрытие показало, что она была совершенно здорова.
– Хорошо… А может, Нора прилетела другим рейсом, о чем успела предупредить Эмму?
– Мы проверяли. Она прилетела в три часа дня, вернее, в половине третьего, полчаса у нее ушло на то, чтобы получить багаж. И потом она долго ждала Эмму, постоянно звонила ей… Есть показания свидетелей, которые подтвердили, что видели ее в аэропорту. Я даже запомнил фамилию этой свидетельницы – Шапошникова Лариса. У нее были куплены билеты в Рим, она собиралась лететь туда с маленькой дочкой. Мы проверили, она действительно улетела в Рим… Это я к тому, что мы все проверяли тщательнейшим образом! Эта Шапошникова разговорилась с Норой, рассказала, как поссорилась с мужем, что он изменил ей… Нора тоже рассказала, что у нее сложности с ее другом, что она прилетела в Москву немного развеяться, заодно навестить одну гадалку в деревне… Нора, кстати говоря, расплескала кофе, который купила в автомате, на джинсы Шапошниковой и потом долго извинялась.
– Значит, алиби стопроцентное. Постой, так что же случилось с Эммой? Почему она не поехала встречать Нору?
– Да потому… – медленно, растягивая слова, произнес Азаров, – что она уже была мертва. Но это лишь мое предположение.
– Как это? Разве их убили не ночью?
– Невозможно точно определить время смерти. Особенно если преступник умный и включает обогревательные приборы по всему дому, чтобы трупы подольше оставались теплыми.
Я выбежал из дома. Меня вырвало.
Возле дома был кран с водой, где я привел себя в порядок. Достал платок и промокнул лицо.
Азаров вышел из дома, протянул мне фляжку:
– Виски. Выпьешь?
Я сделал несколько глотков. Потом принес из машины большой букет роз и положил на скамейку, у стены дома. Там уже лежали полевые цветы, несколько букетиков из васильков, ромашек, принесенные сюда, вероятно, жителями деревни.
– А Зосю похоронили?
– Да, сегодня, – задумчиво проговорил Азаров. – Я уже был здесь, узнал много интересного… Оказывается, Зося была беременна от жителя села Луговское. У них была любовь, которую они скрывали от людей. Но собирались пожениться, по словам его сестры… Ты не представляешь, как больно было видеть этого Алексея… Сердце разрывалось. И это у меня, у мужика… Алексей потерял Зосю, ты – Эмму… Словом, грустно все это, Борис! Поехали?