Его сын, Абрахам Грин, рожденный в Америке, ненавидел своего отца, стыдился его и, будучи студентом Мичиганского университета, посвятил свою жизнь поиску нацистских преступников. Его жена Кора родила дочь, но семейная жизнь не сложилась, она бросила Абрахама, вышла замуж за фокусника, артиста цирка, с которым они исколесили весь мир, пока, наконец, не обосновались в Латвии.
– Значит, Нора – дочка Коры? – спросила Аня.
– Да, девочка несколько лет прожила в Риге, где выучила латышский и русский языки, потом, повзрослев, вышла замуж за Иоахима Кобленца, немца, офтальмолога, и переехала с ним жить в Германию. И вот там-то ее и нашел дед, сбежавший из Хорватии и к тому времени ставший практически инвалидом. Однако за все годы, что он скрывался, ему удалось сколотить приличный капитал, начало которому положили ценности, принадлежавшие богатым еврейским семьям.
Грин нашел общий язык с внучкой, которая в силу своего характера легко закрыла глаза на преступления деда. Его счета в швейцарских банках лишь укрепили их отношения. Нора развелась с Кобленцем, и они с дедом переехали в Венгрию, в курортное местечко Шиофок, где Нора купила дом и стала ухаживать за дедом, который в очередной раз сменил имя и стал называться Лайош Золтай.
По непроверенным данным, старик Грин поддерживал тесные отношения с представителями неонацистской организации на Украине и в России. В их доме в Шиофоке гостили друзья и знакомые Грина из России, в частности из Москвы.
Ханна проработала в доме Норы несколько месяцев и все это время тщательно скрывала, что больна раком. Ухаживая за стариком, она сама страдала и таяла, как свеча.
Появление в доме русской женщины, журналистки, о чем Эмма наверняка сообщила ей в беседе, решило исход дела – Ханна решила передать папку с документами на Лайоша Золтая Эмме, с тем чтобы та опубликовала этот материал, эту бомбу, в Москве.
Разговаривали Ханна с Эммой, скорее всего, на английском…
– Да, Эмма знала английский… И я сама слышала, как они разговаривали на террасе дома… – всхлипнула Аня. – И мы с Норой думали, что Ханна делится с ней кулинарными рецептами.
– Вероятно, у Ханны оставались какие-то сомнения, раз она не сразу выдала Георга Грина организациям, занимающимся поисками нацистских преступников. Быть может, просто не чувствовала в себе силы это сделать чисто физически. Или по натуре была человеком не таким решительным, как ее муж и его сестра. Но наиболее правдоподобная версия, почему она так тянула с разоблачением Грина, заключается в том, что ей не хватало кое-каких материалов. Нам точно известно, что Ханна ждала какой-то важный фотоматериал из Германии, который она должна была переслать в ближайшие дни Эмме. Нам удалось восстановить удаленную электронную переписку Ханны с Эммой, из которой следует, что уже в середине августа у Эммы должны были быть все доказательства виновности.
Я не знаю, каким образом Нора узнала об этом, возможно, оказалась случайным свидетелем их разговора, прочла переписку Ханны с Эммой, взломав почту, или же старик что-то услышал и передал внучке, а может, дом оснащен видеокамерами…
Обо всем этом мы в свое время узнаем от Норы…
Я перевел дух, Евсеев, кашлянув, встал и налил всем еще водки.
– Вероятно, сразу же после этого разговора Эмма покинула Шиофок, вернулась в Москву, где начала действовать. В ней проснулся журналист, она подумала, что сама судьба подарила ей эту встречу с Ханной, эту папку с материалами на Георга Грина. Пока Ханна в Шиофоке ждала фотоматериал, Эмма не теряла времени даром. Она стала искать переводчика и обратилась за помощью к своему другу, поэту и сценаристу Сергею Качелину, чтобы он посоветовал ей не просто хорошего переводчика, а человека, которому можно доверять, который умеет держать язык за зубами. Качелин посоветовал ей обратиться к Ренату Хазырову. Эта история затянулась, поскольку Хазыров не сразу согласился встретиться с ней. Но когда папка с документами на немецком языке оказалась в его руках и он понял, каким материалом располагает Эмма, то начал отговаривать ее заниматься этим. Сказал, что это опасно. И что семья Грина, в частности его внучка, наверняка в курсе того, кем был ее дед, а это значит, что она может быть опасна.
Я разговаривал с Ренатом Бикбулатовичем вчера, и он мне рассказал, насколько недооценивала Эмма Нору. Она говорила о ней как об исключительно милом человеке. Эмма считала, что внучка не должна отвечать за проступки, грехи своего деда. И даже если она что-то знает, то наверняка стыдится этого. Словом, Эмма отнеслась к этой истории исключительно легкомысленно, в том смысле, что, работая над статьей, меньше всего думала о последствиях для себя. И уж никак не предполагала, что: первое – Нора каким-то образом узнает о готовящейся статье о Грине; второе – Нора сделает все возможное и невозможное, чтобы не допустить выхода этой статьи, которая может разрушить всю ее жизнь! Ее спокойная жизнь закончится, как только придут за Грином. Его осудят, посадят в тюрьму, а на всей семье будет позорное клеймо.
Эмма… К сожалению, мы никогда не узнаем, что двигало ею, когда она согласилась принять у себя Нору, пожелавшую приехать в Москву, чтобы развеяться, как та сказала, после стресса, связанного с разрывом с любимым человеком. Тем более Эмма в августе должна была получить фотоматериал на Грина.
– Да тут же все понятно! – не выдержала Катя. – Эмма в то время была сама влюблена, чувства ее были обострены, и она, как никто другой, понимала страдания Норы.
– А что это за фотографии? И как они могли появиться у Ханны?
– Человек, который пообещал их ей, он из Польши, неожиданно скончался, ему было почти сто лет, и внук этого старика дожидался приезда других наследников, чтобы получить доступ в банковскую ячейку, где хранились фотографии.
– Катя, Аня, Эмма никогда не говорила ни с кем из вас об этой папке, о Лайоше, то есть Грине? – спросил Евсеев.
– Нет, – ответили Катя и Аня одновременно.
Борис Болотов сидел, поставив локоть на стол и прикрыв глаза ладонью.
– Она мне говорила… Но не о Норе, конечно. А о том, что пишет статью-бомбу. Что в ее руки попал уникальный материал…
Он поднял голову, взгляд у него был потухший, веки припухли от слез.
– Но я не придал этому значения. Я не почувствовал опасности.
– Думаю, она просто хотела произвести на вас впечатление, – сказала Катя. – Она вас очень любила. Безусловно, ей нравилось заниматься кафе, но иногда она словно стыдилась этого, считала это дело легким, несерьезным по сравнению с журналистикой. Вот почему она рассказала вам о своих журналистских опытах…
– Впечатление… – вздохнул Болотов. – Да она как только вошла ко мне, так одной своей улыбкой произвела впечатление… А я просто идиот. Мне надо было сразу насторожиться, когда она только произнесла слово «бомба»…
– Дмитрий, получается, что Нора прилетела в Москву, чтобы убить Эмму? И забрать папку? – спросила Аня.
– Да. Но когда же она это сделала? Ведь она всегда была на виду! – сказала Катя. – У меня мозг скоро взорвется, отказываясь воспринимать то, что происходит. Сначала смерть Эммы. Теперь вот – Нора… Получается, что она была там, в Панкратово, ночью?
– Мы с Евгеньевичем проделали большую работу, задействовали немалое количество людей, чтобы представить себе, что же произошло третьего августа. Вот тебя, Катя, не удивило, что Эмма не встретила Нору?
– Конечно, нас это удивило! – ответила за нее и за себя Аня. – Это не похоже на ответственную Эмму! И с какой стати она поехала договариваться с Зосей о Норе? Да никто никогда с ней предварительно не договаривался, потому что Зося всегда на месте, всегда всех примет! Больше того, Эмма осталась там ночевать, что уж вообще не поддается объяснению, разве что она приболела…
– Вот и я отталкивался от этого. Поэтому и предположил, что Эмма все-таки была в аэропорту.
– В аэропорту? Как это?
– Так. Поехала, как и договаривались, встречать Нору из Будапешта. Возможно, Нора переоделась, зная, что повсюду в аэропорту и вокруг него, в том числе и на автостоянке, где она должна была встретиться с Эммой, имеется видеонаблюдение. Она вообще могла переодеться мужчиной, спокойно выйти в положенный час из аэропорта, по дороге снять парик, кофту там, куртку, на ходу возвращая себе нормальный вид, сесть в машину к Эмме и отправиться вместе с ней в Панкратово. Ведь у нас, подтверди Евгеньевич, имеются свидетельские показания людей, которые видели, как машина Эммы въезжала в лес, люди слышали, как дважды хлопнули двери, то есть из машины вышло два человека – Эмма и Нора.
Предполагаю, что, оказавшись уже в доме, Нора каким-то образом отвлекла Эмму, возможно, попросила ее вернуться в машину за какой-нибудь вещью, да мало ли… Не думаю, что она отвлекла Зосю, это маловероятно, учитывая, что она приехала все же к ней… Но это уже детали.
Предполагаю, что, оказавшись уже в доме, Нора каким-то образом отвлекла Эмму, возможно, попросила ее вернуться в машину за какой-нибудь вещью, да мало ли… Не думаю, что она отвлекла Зосю, это маловероятно, учитывая, что она приехала все же к ней… Но это уже детали.
Ей важно было остаться наедине с одной из женщин, поскольку Зося, свидетельница, была обречена с самого начала.
Убив одну женщину найденным на кухне ножом, Нора позже убивает и вторую.
С Эммы она снимает одежду, оставляя ее в майке и белых носках, и укладывает в постель, как будто бы Эмма осталась ночевать у Зоси. Одежду ее, кстати говоря, мы так и не нашли. Вероятно, Нора ее уничтожила.
Тело хозяйки остается на полу.
Затем Нора забирает ключи из сумки Эммы, выбегает из дома и садится в другую машину, которая ожидает ее с другой стороны леса.
– В другую? Но кто же там, в машине?
– Наберитесь терпения… Но то, что ее там ждали, это точно. Мы нашли это место и множество окурков. Сейчас эти окурки переданы в лабораторию, где проверяются на ДНК. Но я и без этого знаю, кому они принадлежат.
Борис Болотов словно проснулся, очнулся и теперь сидел, выпрямив спину, на стуле, бледный, с жадностью меня слушая. И, безусловно, представляя себе хронику событий, как и все собравшиеся за столом, включая и уставшую суетиться Людмилу.
– Таким образом, убив двух женщин, Нора возвращается в аэропорт, и уже там, прекрасно зная, что ее алиби будет проверяться, «знакомится» с одной женщиной с ребенком, ожидающей регистрации в Рим, с которой проводит за разговорами почти три часа!
Вы спросите меня, как мы нашли эту женщину? Проследили за ее перемещением при помощи имеющихся в аэропорту записей видеонаблюдения. Ее заметили у стойки, где проходила регистрация пассажиров, следующих в Рим. Кроме этой маленькой девочки, на борту самолета не было зарегистрировано ни одного ребенка.
– Постойте! Но в чем фишка? – спросила Катя. – И при чем здесь эта женщина?
– Да при том, что когда мы ее нашли, а она вернулась из Рима уже на следующий день, что тоже, согласитесь, подозрительно, она подтвердила алиби Норы, начиная с трех часов дня, то есть с момента прибытия Норы из Будапешта. Понимаете? С трех часов! Словно она никуда из аэропорта и не отлучалась.
– Не поняла… Но камеры видеонаблюдения…
– Это был не простой свидетель. Ей куплены билеты в Рим, и ребенок при ней был для пущей убедительности. Алиби в случае с Норой – гарантия безопасности, понимаете?
– Но если она вернулась из Рима на следующий день, то как она сама объяснила такое быстрое свое возвращение?
– Она сказала, что почувствовала себя плохо и решила вернуться. Вычислив ее из списка пассажиров самолета, следующего в Рим, и узнав ее фамилию – Шапошникова Лариса Васильевна, мы пробили ее адрес, и мой помощник встретился с ней спустя три дня после убийства Эммы. Если бы я подозревал Нору с самого начала, то нашел бы свидетельницу уже на следующий день, поскольку она ждала нашего появления и была готова отвечать на вопросы, связанные с алиби Норы.
– А если бы у Зоси в доме были еще посетители, люди, которые пришли к ней погадать? – задал Борис Болотов правильный вопрос. – Тогда эта тварь не убила бы Эмму?
– Я вообще полагаю, что убийство было задумано не в доме Зоси, а в лесу. Но что-то пошло не так, может, в лесу было много грибников, да еще пастух этот…
– Значит, их убили приблизительно в четыре часа дня, ведь до Панкратово от аэропорта час езды, – заметил Борис. – Но вы сами говорили, что убийство было совершено ночью.
– Подождите… – осипшим от волнения голосом сказала Людмила, с брезгливостью и паникой глядя на крепко спящую Нору, походившую на тряпичную куклу, забытую в большом кресле. – А что, если эта Нора не спит? Что, если она сейчас придет в себя и сбежит?
– Как вы усыпили ее? – спросила Аня.
– Стакан с компотом, – ответил Евсеев. Он сидел мрачный и много пил. Жена то и дело подкладывала ему закуску со словами: «Ты ешь, Миша, нельзя же так». – Она проспит часа три.
– Но как она могла так быстро уснуть?
– Новое, быстродействующее снотворное, – объяснил я.
Между тем Евсеев продолжал:
– Дело в том, что Татьяна, та женщина, которая той ночью убила своего мужа-алкголика и потом, прибежав в дом Зоси, обнаружила трупы, ясно слышала, как в доме молились. Она решила, что это Зося молится на своем, польском языке.
– И кто же там молился?
– Постой, Аня, давай послушаем, что было дальше, – сказала Катя. – Значит, после того как Нора убила, она вернулась в аэропорт и там делала вид, что нервничает по поводу того, что ее не встретили. Так? И эта женщина, Шапошникова, помогала ей в этом.
– Да. После этого, как бы не дождавшись, Нора берет такси и едет к Эмме в кафе. Вроде бы ищет ее.
– Вот гадина! – не выдержала Аня. – Мне снова снится кошмарный сон… Господи, да когда же он закончится? Когда я наконец проснусь?!
– Вы остановились на том, что Нора взяла ключи из сумки Эммы. И что? Зачем ей ключи? Чтобы найти дома эту папку с документами?
– Да, она показалась в кафе, все поняли, что Эмма ее не встретила, после чего Нора едет в гостиницу. Но на самом деле она все на том же такси или просто пешком добирается до квартиры Эммы и ищет папку. Но ищет она очень аккуратно, в перчатках. Ее задача представить убийство таким образом, будто убийца собирался убить не Эмму, а Зосю. А потому она должна была оставить квартиру Эммы в полном порядке.
И когда она не находит эту папку, то понимает, что Эмма могла хранить ее в своем сейфе в кафе. А ключей от кабинета и сейфа у нее нет, значит, они остались в сумке Эммы. Каким бы монстром ни была Нора, конечно же, она нервничала, совершив два убийства, и очень спешила. Поэтому, увидев в сумке ключи, схватила их, и все! Да у нее тогда вообще могло крышу снести!
Я перевел дух, сделал небольшую паузу, после чего продолжил:
– К тому же, возможно, там, в доме Зоси, она могла что-то обронить. Или же ей приходит в голову мысль ввести следствие в заблуждение, прогрев комнаты, в которых находились трупы, чтобы время смерти было не в четыре-пять часов дня, а в полночь. Я сейчас говорю о мотивах, которые заставили ее вернуться ночью в Панкратово. Иначе зачем бы она возвращалась в Панкратово и включала обогреватели?
– Но как вы узнали об этом?
– Во-первых, я сразу заметил, когда только прибыл на место преступления, что там очень жарко и душно. Во-вторых, если вы помните, когда мы все в прошлый раз были здесь, в Луговском, Нора настаивала на своей поездке в Панкратово. Была глубокая ночь, темно, но она решила, что должна лично осмотреть место преступления, чтобы попытаться найти там какую-нибудь улику.
– Да, она рассказывала, – вздохнула Катя. – Но ведь ничего же не нашла!
– А лепесток? С твоей сережки? – напомнил ей я.
– А разве это она нашла? Я думала – ты…
– Нет, это Нора нашла. Она знала, догадывалась, что я слежу за ней, а потому сделала вид, что нашла этот лепесток на полу, как будто он застрял в бахроме половика, а на самом деле, я полагаю, она сняла с тебя, Катя, сережку, когда ты уже спала здесь, в этом доме, ведь вы с Аней перебрали… Сняла сережку, раздавила ее ногой, предположим, взяла обломок с собой в Панкратово, чтобы превратить ее на моих глазах в улику.
Если бы она показала мне ее, вот, мол, Дима, вам и улика, то было бы все слишком просто, понимаете? И тогда я бы сам мог заподозрить ее в подбрасывании улики – уж слишком сильно было ее желание попасть в этот дом, пусть и ночью.
Она же сделала вид, что ничего не нашла. И даже утром, когда, помнишь, Катя, Людмила принесла из дома твою сломанную сережку и когда Нора уж точно бы поняла, кому принадлежит этот обломок, она не выдала свою подругу. Чем ввела меня снова в заблуждение.
– Ты собирался меня арестовать! – воскликнула обиженным тоном Катя.
– Нора умело отвлекала мое внимание от своей персоны. Ей было выгодно, когда следствие двигалось в направлении Зоси, что это ее хотели убить. Или же – в сторону Кати, которая стала наследницей Эммы.
– Все-таки странно все это… – заметила Аня. – Нора включает обогреватели в доме, когда приезжает туда ночью, чтобы запутать следствие… а алиби у нее на это время имеется?
– Алиби… – сказал я. – В том-то и дело, что алиби на это время у нее как раз имеется! Она заказала ночную экскурсию по Москве! И в гостинице подтвердили, что приблизительно в двадцать три часа третьего августа Нора Кобленц спустилась вниз, где ее ждал водитель экскурсионного автомобиля, с которым она и уехала. Вернулась госпожа Кобленц под утро и поднялась в свой номер.
– Вы нашли этого водителя? – спросил Борис.
– Нашли. Да его и искать-то не надо было – пока он дожидался Нору, он разговорился с девушкой на ресепшен и дал ей несколько своих визиток, договорившись, что поделится с ней, в случае если она будет посылать ему туристов. Обычное дело!