Из шестидесяти оставшихся не более десяти были крепки разумом или могли уверенно держать в руках оружие.
Он сам не был в числе этих десяти, и знал это. В слабом свете свечей он делал то, чего не делал с детства. Он молился. Так как рядом не было священника, чтобы направить его, Бертран молился Богу, повторяя вслед за воином, у которого на рукавицах были нашиты красные кресты, — тамплиером, знавшим несколько псалмов и сходившим за святого человека в этих проклятых местах.
— Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться?[2]
Голос старого тамплиера скрипел, Бертран повторял за ним.
— Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут.
Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться.
Бертран закрыл глаза.
— Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать храм Его.
Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаенном месте селения Своего, вознес бы меня на скалу…
Голос тамплиера внезапно прервался, словно для того, чтобы перевести дыхание, но больше не возобновился.
Глаза Бертрана были плотно закрыты, он молчал, не зная слов. Он слышал, как тамплиер издал звук — неровный, влажный, и как хрустнула и звякнула кольчуга на его теле, будто он укладывался отдохнуть. Бертран все еще не открывал глаз.
— Ты можешь посмотреть на меня.
Голос говорил по-французски с легкой шепелявостью. Бертран медленно приоткрыл глаза, уставясь на Лезвие тонкого кинжала, приставленного к его носу. За ножом и рукой, держащей его, виднелось темное лицо с густыми усами и горящими глазами.
— Знаешь ли ты, кто я? — Н-нет.
— Я Хасан ас-Сабах, основатель Ордена ассасинов, чью землю ты насилуешь своим длинным мечом.
Бертран издал сдавленный стон.
— Мне тысяча, две сотни и девяносто ваших лет. Я старше вашего Бога Иисуса, не так ли? И я все еще жив. — Губы ассасина улыбались, произнося это богохульство. — Каждые сорок лет или около того я играю сцену смерти и удаляюсь на время. Затем возвращаюсь и вступаю в Орден как молодой человек. Вероятно, твой Бог Иисус делает то же самое.
— Господь — спасение мое, — пропищал Бертран.
— Ты не понимаешь того, что я говорю?
— Пощади меня, господин, и я буду служить тебе!
— Пощадить?
— Дай мне жить! Не убивай меня! — Бертран бормотал, вряд ли понимая, что говорит.
— Только Аллах может дать жизнь. И только Ариман может сохранить ее дольше положенного времени. Но ты не можешь знать этого.
— Я буду делать все, что ты захочешь! Пойду, куда ты велишь. Буду служить тебе так, как ты пожелаешь.
— Но мне ничего не нужно, — довольно сказал Хасан. И с улыбкой на губах он вонзил лезвие в левый открытый глаз Бертрана. Хватка его руки усиливалась по мере того, как кинжал входил в мозг и голова христианина, содрогаясь, отклонялась назад. Хасан подхватил тело за шею, вертикально удерживая его. Из тела вытекли нечистоты, портя воздух.
Когда судороги стихли, он положил тело христианина рядом с его другом-тамплиером. Тамплиер, с горечью отметил Хасан, умер достойнее, без потока слов и обещаний. Он просто с ненавистью смотрел на своего убийцу.
На этот раз Хасан наклонился, чтобы вытереть кровь с клинка об одежды мертвого человека. Дело этой ночи было не террором, а простым убийством. В свете свечи он уловил движение. Кромка шатра медленно приближалась к земле.
— Стой, друг, — сказал Хасан. Ткань медленно поднялась.
За ней виднелась пара блестящих глаз.
— Почему ты назвал меня «друг»? — спросил старческий голос. Это был ассасин, которому следовало оставаться в Аламуте и наслаждаться прелестями Тайного Сада. Вместо этого он двинулся через стены на запах резни.
— Разве ты не Али аль-Фаттах, погонщик верблюдов, который некогда шутил вместе с Хасаном?
— Из моего рта не раз выходили глупости, чтобы отвлечь старика и облегчить его боль. Я был просто нахальным мальчишкой, и дым делал меня легкомысленным.
— Это были хорошие шутки, Али.
— Никто из ныне живущих не помнит о них.
— Я все еще помню.
— Нет, господин. Ты не живешь, так как мы погребли тебя в песке на расстоянии полудня пути отсюда. Я сам оборачивал полотно вокруг твоих ног.
— Ног нищего. Ног какого-то отверженного.
— Твоих ног, мой господин Хасан. Я хорошо знал твои ноги, ты достаточно часто пинал меня.
— Только чтобы улучшить твои мозги, Али.
— Ты не пинал меня в голову, господин.
— Я знаю. Твоя задница была мягче, чем голова.
— Сейчас это не так, — старик посмеялся над собой.
— Вспомни меня, Али.
Человек вглядывался в глубь палатки, где за поверженными телами виднелась стройная фигура Хасана и его большая тень на стене.
— Нет, господин. Я не должен запоминать эту ночь. Это не неуважение к тебе, но если я запомню, я расскажу. А если я начну рассказывать, они скажут, что мой мозг размягчился, как масло. И тогда ничего хорошего Для меня не будет.
— Ты мудро говоришь.
— Никогда не умирай, Хасан. И никогда не рассказывай мне, как ты живешь. — Рука отпустила ткань, и старик исчез. Хасан слышал, как его туфли шаркали по песку.
Прямо перед рассветом следующего дня эскадрон сарацинской кавалерии под командованием молодого капитана, некоего Ахмеда ибн Али, ехал по дороге на Тирзу. Они двигались с востока. Когда первые лучи солнца осветили их спины, Ахмед увидел загадочную картину.
Свет падал на глубокую расселину в горе, к северу от дороги и справа от Ахмеда. Как только яркие солнечные лучи осветили ее, воздух наполнился стонами сумасшедших. То были христиане, одетые в белые плащи с красным крестом, на лошадях и пешие. Некоторые были вооружены, многие с обнаженными головами, и двое совсем голые, обмотанные белыми плащами вокруг бедер.
По слову Ахмеда, его воины вытащили мечи и поскакали, чтобы пересечь дорогу сумасшедшим и окружить их. Христиане не сопротивлялись. Те, что бежали, упали на колени, а конные спешились. Ахмед построил их в два ряда при помощи жестов и похлопывания широкой стороной меча и отправил пленных по дороге на Балатах, где находился временный лагерь Саладина.
— Господин!
Саладин не сводил глаз с молодого жеребца.
Тренер, юноша лет шестнадцати, который в лучшие времена мог быть главным конюшим Саладина, едва касался хлыстом ног лошади. Саладин заметил, что тренер выдерживает время между своими касаниями и жеребец понимает это как намек. Причинял ли тренер боль лошади, чтобы сделать ее такой умной? Или ей самой нравится это?
Вот самый важный вопрос, который может быть задан всякому, кто дрессирует животное. Но Саладин не хотел задавать его. Юноша знал, как ответить, и его ответ мог быть ложью. Поэтому Саладин сам искал отгадку.
— Господин!
Саладин оторвался от созерцания жеребца и его тренера, подняв глаза на вестника.
— Да?
— Ахмед ибн Али привел пленных из Тирзы.
— Пленных? В какой же битве он их взял?
— Битвы не было, господин. Они сдались по дороге.
— Очень странно. Они были пешие? Вероятно, потеряли свое оружие?
— Они бежали, спасая свои жизни.
— От Ахмеда?
— Из-под Аламута — так они сказали.
— Аламута? Даже норманны не столь глупы, чтобы пытаться захватить эту крепость. Это какая-нибудь команда?
Саладин видел, что юный воин обдумывает вопрос, чему Саладин старался научить своих подчиненных.
— Нет, господин. Ахмед сказал, что это были наемные рыцари и полукровки. Они бежали, как свора испуганных собак. Всадники во главе, пешие тащились сзади и взывали о помощи.
— Гашишиины гнались за ними?
— Никто их не видел. Саладин вздохнул:
— Приведи их ко мне через два часа.
В назначенный час норманны и их слуги сидели и лежали на плотно утрамбованной площадке между палатками. Страдая от солнца, они откинули свои капюшоны из железных колец и шерстяные головные покрывала. Саладин запретил давать им воду до тех пор, пока не решит, что может от них потребовать.
Стоя перед палаткой, сарацинский военачальник смотрел на два десятка человек, расположившихся перед ним.
— Есть ли среди вас тамплиеры? — спросил он на чистом французском. Пленные, щуря глаза от яркого света, уставились на него. Судя по снаряжению и бородам, человек восемь из них точно были воинами по норманнским стандартам. Шестеро из них собрались с одной стороны и не сидели на своих задницах, не топтались беспорядочно по грязи, а настороженно сидели на корточках. Это были воины, которые взвешивали свои шансы во внезапной рукопашной схватке. Тамплиеры, или Саладин не знает европейцев.
— Те из вас, кто рассчитывает на выкуп, станьте здесь. Я приму плату в обмен на доблестно сражавшихся воинов…
Шестеро тамплиеров немедленно встали, уверенные в том, что Орден сможет их выкупить.
— Тамплиеры могут заплатить выкуп, господин, — сказал самый крупный из них, определенно старший. Другие норманны, не столь уверенные в своих возможностях, поднялись помедленнее.
— Остальные будут проданы в не слишком обременительное рабство, из которого могут со временем освободиться. Кроме, конечно, тамплиеров. Я поклялся отомстить этим фанатикам, которые столь яростно сражались против меня. Эти, — он показал на шестерых, стоящих отдельно, — будут преданы смерти.
Он видел их сжатые кулаки и напряженные колени, готовые к прыжку.
«Сделайте это, — мысленно пожелал он. — Мои телохранители нуждаются в небольшой практике».
Но в конце концов никто из шестерых не двинулся.
— Не повезло, Анри, — громко сказал один.
— И как же здесь казнят? — так же громко ответил другой. — Вешают? Или отрубают голову?
— Они засунут тебя в мешок со своей матерью и собакой. Вопрос в том, кого трахнут первым.
Саладин, единственный из присутствующих, кто мог оценить эту шутку, сдержал свое негодование и холодно посмотрел на тамплиеров.
— Теперешний способ — привязать к копытам диких жеребцов. Но для вас мы используем медлительных ослов.
Какой бы реакции ни ожидал Саладин, он был разочарован. Тамплиеры зашлись от смеха, и ни в одном из них не было признаков безумия.
Файл 02 Вальс на фортепианных струнах
Тишина за дверью остановила Тома Гардена. Это была не тишина пустого, но обитаемого жилища — шум мотора холодильника, бульканье водопровода, тиканье часов. Это было напряженное молчание тела, находящегося в боевой готовности. Он чувствовал это через толстую дверь.
Гарден остановился с ключом в двери, готовый открыть замок. Вместо этого он жестом показал Сэнди на холл и обдумал свои возможности: может, уйти отсюда и пообщаться с ней где-нибудь еще, обманув ее, что это не та дверь, не то здание. Ответа не было. Замерзшая Сэнди стояла под коридорным плафоном и с удивлением смотрела на него.
Квартира была оставлена ему приятельницей, которая на три месяца уехала в Грецию. Плата была очень низкой, поскольку Гарден согласился поливать ее цветы, кормить шестью видами пищи по трем расписаниям ее рыб и периодически очищать почтовый ящик. Здание было удобным, в нескольких минутах ходьбы от Харбор-Руст, где Гарден нашел работу — игра вечером в подходящее время перед обедающей публикой вместо выпивох. И никто из его клуба не окажется ближе чем за сотню километров от этого места.
Но почему за закрытой дверью чувствуется чье-то присутствие? Это не могла быть Рони, вернувшаяся с Эгейского моря. Она уж будет там до тех пор, пока у ее приятеля не выйдут деньги. И Рони передвигалась бы не таясь или валялась бы в постели после изрядной дозы спиртного.
Назад. Слова эти он отчетливо слышал в голове, как будто Сэнди шепнула их ему в ухо. Из-за упрямства он решил сделать наоборот. Гарден вытащил звуковой нож из кармана пиджака и сдвинул предохранитель. Затем повернул ключ в замке и резко толкнул дверь. Она распахнулась, и Том прыжком заскочил внутрь. Он принял позу сейунчин в открытой прихожей и провел вокруг своим молчаливым ножом. Никого. Он видел лишь коридор, который был пуст на тех трех метрах, что вели из прихожей к закрытой двери спальни. Дверь в ванную также была закрыта. Гарден пытался и не мог вспомнить, закрывал ли он ее утром.
Сейчас это может убить его. Второй коридор был с поворотом на полпути. Туда выходили двери в кухню и прачечную, там же располагались ниши с батареями отопления. Если недруг не ждал за поворотом, тогда он/она/оно спряталось в кухне. Оттуда можно было через столовую попасть в шестиугольную гостиную с аквариумами, которая была центром этой квартиры и выходила в прихожую.
Через арку Гарден попытался вглядеться в комнату. Подсветка аквариумов освещала одну стену и отражалась на противоположной. Прямо напротив прихожей находилось окно, сейчас скрытое за портьерами. Книжные переплеты на полках, тянущихся вдоль остальных трех стен, поглощали свет, лишь блестели золото и серебро заголовков.
Любой мог спрятаться за низким диваном. На Гардена накатила жаркая волна. Он прошел в арку. — Сзади! — вскрикнула Сэнди.
Гарден повернулся вполоборота, чтобы встретить нападение из коридора — на левую руку и бедро. Мужчина ударил его в грудь, перевернув Тома через его собственный центр тяжести. Гарден тяжело упал на правое плечо, перекатился и встал на четвереньки.
Нападающий — один из тех коротких, плотных личностей, что опекали его последние три недели, — неуклюже пытался встать там, куда по инерции сам упал после удара.
Том нажал кнопку звукового ножа и направил его в спину мужчины. Приподнявшись на одной руке, нападавший откатился в сторону, прочь от невидимого луча. Вспыхнул и задымился синтетический ковер. Гарден повернулся вслед за мужчиной, переводя нож на уровень талии. Луч прошелся по аквариуму, и вода закипела на его пути. Рыбы метнулись к дальним углам и замерли там.
Мужчина уже поднялся, держа наготове свой собственный нож. Это была тонкая треугольная полоска стали. Когда Том вновь попытался пустить в ход свое оружие, мужчина увернулся. Гарден попал в аквариум позади него, одна стенка которого треснула, не выдержав перепада температуры, и сотня галлонов соленой воды вместе с водорослями хлынула в комнату.
Мужчина покатился, как мяч, чтобы избежать воды и осколков стекла. Том повернулся к нему, но нападавший сбоку ударил ногой по его вытянутой руке. Звуковой нож вылетел из онемевших пальцев. Луч поджигал все на своем пути — диванные подушки, переплеты книг, портьеры. Ткань на рукаве Тома расплавилась и прикипела к коже.
Он вскрикнул от боли — в тот же миг человек оказался перед ним. Лезвие ножа прошло в двух сантиметрах от его горла, затем последовал удар коленом в пах.
Этот достиг цели. Том скорчился от боли, поскользнулся на мокром ковре и упал. Сверкая глазами, нападавший поднял нож для завершающего удара.
Чирр-свип!
Глаза, блестевшие в свете аквариумов и горящих книг, закатились. Нож выпал из пальцев. Руки нападавшего потянулись к горлу, белую кожу которого вспорола тонкая линия, и окрасились кровью. Он с усилием приподнялся на цыпочках. Струя крови, брызнувшая из горла, запачкала лицо. В тот же момент темное пятно расплылось на его брюках. Тело качнулось вправо — влево. Сначала ноги вели этот вальс, будто пытаясь найти точку опоры. Затем остановились. Тело завалилось — на колено, потом руку, бедро, грудь. Наконец он уткнулся лицом в пол. За нападавшим стоял другой человек. Его руки все еще держали пару деревянных брусков. В брусках были проделаны отверстия, через которые продета жесткая проволока, спирально обернутая другой, более тонкой. Фортепианная струна. Том узнал ее.
Гарден уставился на орудие казни, затем на человека, державшего его.
— Я — Итнайн, — его спаситель застенчиво улыбнулся. — Сосед. По коридору.
Гарден вытянул ноги, стараясь уменьшить боль в паху.
— Я услышал шум борьбы и пришел посмотреть.
— Да-да. Где девушка? Сэнди!
— Здесь, Том. Я не знала, что… — она осторожно вошла в комнату, обходя лужи и обгорелые пятна на полу.
— Ты в порядке?
— Да. Я здесь ничего не могла сделать, правда? Так что осталась снаружи.
— Ты предупредила меня.
— Слишком поздно. Я не видела его, пока он не оказался напротив тебя.
Гарден повернулся к своему спасителю:
— Я обязан вам жизнью.
— Не стоит. Это моя профессия.
— Профессия? — Гарден приподнялся на локтях. — Я не понимаю.
— Я был солдатом палестинской армии. Коммандос.
— И так случилось, что у вас наготове был этот кусок фортепианной струны?
— Старая привычка. Улицы не всегда безопасны, даже в таком прекрасном городе.
— Да, я полагаю, вы правы.
— Если вы позволите, я должен идти по делам.
— А как насчет закона… Здесь же убит человек!
— Человек, который пытался убить вас: это ваша проблема.
Не сказав больше ни слова, палестинец поклонился и направился к выходу. Гарден жил в этом доме меньше недели, но был уверен, что никогда прежде не видел мистера Итнайна. Пока он собирался окликнуть его, тот ушел.
В то время как Гарден старался привести в порядок свои ноги и свой ум, Сэнди обошла вокруг комнаты с кучей мокрых водорослей из разбитого аквариума и загасила дымящиеся пятна на книгах и занавесях. Она нашла звуковой нож и принесла его Гардену. Он вышел из строя, его заряд кончился.