— А ты? — спросила я Джей-Джея. — Что бы ты сказал Космическому Тони?
— А вот не знаю. Может, захотел бы вернуться на пятнадцать лет назад. Закончить школу. Забыть о музыке. Стать человеком, которому для счастья не обязательно становиться тем, кем он хочет стать, которому для счастья достаточно быть самим собой, понимаешь?
— Космический Тони не может так сложить обстоятельства.
Вот именно.
— Получается, тебе хуже, чем мне. Космический Тони может помочь мне, а тебе не может.
— Нет. Черт, нет. Прости, Морин. Я не имел этого виду. У тебя… У тебя очень тяжелая жизнь, и во всех твоих бедах нет ни капли твоей вины, а все случившееся со мной — это лишь следствие моей глупости, а еще… Тут и сравнивать нечего. Серьезно. Зря я вообще заговорил об этом.
Не зря. Мне было намного приятнее думать о Космическом Тони, чем о Боге.
Мартин
Заголовок в газете — на первой полосе, и с той фотографией, где я лежу на земле у ночного клуба, — гласил: «ХОЧЕШЬ УВИДЕТЬ АНГЕЛА — СПРОСИ У ШАРПА КАК». В статье упор делался не на красоту и загадочность произошедшего на крыше, как нам обещали. Линда решила взглянуть на это под другим углом, сосредоточившись на внезапном и весьма забавном помешательстве бывшего телеведущего. Моя журналистская сущность подозревает, что она, в общем, все сделала верно.
— Как это понимать? — спросила меня Джесс по телефону на следующее утро.
— Это из рекламы препаратов для похудания, — объяснил я. — «Хочешь похудеть — спроси у меня как».
— А какое отношение ко всему этому имеют препараты для похудания?
— Никакого. Просто фраза известная. И Линда ее переделала.
— Не важно. С какой стати там говорится только о тебе? О нас почти ни хрена нет.
Тем утром было много телефонных звонков. Тео позвонил и сказал, что статья вызвала интерес, что теперь ему наконец есть с чем работать — главное, чтобы я не переставал делиться с общественностью своими интимными духовными переживаниями. Пенни хотела встретиться и поговорить. А еще звонили мои дочки.
Синди не позволяла мне говорить с ними уже не одну неделю, но материнский инстинкт подсказал ей, что девочкам самое время поговорить с папой, коль скоро он на всю страну рассказывает о своем общении с посланниками Господа Бога.
— Папа, ты правда видел ангела?
— Нет.
— А мама сказала, видел.
— Но это не так.
— А почему мама так сказала?
— Спроси у нее.
— Мама, почему ты сказала, что папа видел ангела?
Я терпеливо ждал, пока закончится короткий разговор на том конце провода.
— Она говорит, что она такого не говорила. Говорит, что так говорят в газетах.
— Я это придумал, моя милая. Чтобы заработать немного денег.
— А…
— Чтобы я смог купить тебе хороший подарок на день рождения.
— А… Почему тебе дают деньги за то, что ты говоришь, что видел ангела?
— В другой раз объясню.
— А…
Потом я говорил с Синди, но недолго.
А еще позвонил мой шеф с кабельного. Он звонил сообщить мне, что я уволен.
— Ты шутишь.
— К сожалению, нет, Шарпи. Но ты не оставил мне выбора.
— А что я такого сделал?
— Ты видел статью?
— Тебя это беспокоит?
— Честно говоря, если судить по ней, то ты смахиваешь на психа.
— Зато многие узнали про канал. Об этом ты не подумал?
— Это плохая известность, по-моему.
— А тебе кажется, будто к твоему каналу применительно выражение «плохая известность»?
— Что ты имеешь в виду?
— Никто понятия не имеет, кто мы такие. Кто ты такой.
Последовала долгая, очень долгая пауза, во время которой я практически слышал, как скрипят шестеренки в голове у Деклана.
— А, понятно. Хитро придумал. Мне как-то не приходило в голову.
— Я не собираюсь ни о чем умолять тебя, Дек. Это уже будет извращение. Ты берешь меня на работу, когда я никому не нужен. А потом увольняешь меня, когда я на коне. Кто еще из твоих ведущих оказался сегодня на первых полосах?
— Нет-нет. Логично, логично. Теперь я понимаю, о чем ты. Если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать, что выражение «плохая известность» неприменимо к… еще не раскрученному каналу.
— У меня, конечно, вряд ли бы получилось так изящно выразиться, но да. В общем и целом так.
— Ладно. Ты меня переубедил, Шарли. Кто у нас сегодня будет в гостях?
— Сегодня?
— Да. Сегодня же четверг.
— А…
— Ты забыл?
— В каком-то смысле, в общем, да.
— То есть гостей у нас на сегодня нет?
— Думаю, я могу пригласить Джей-Джея, Морин и Джесс.
— Кто это такие?
— Остальные трое.
— Какие еще остальные трое?
— Ты статью читал?
— Я читал только про то, как ты ангела увидел.
— Они были там со мной.
— Где были?
— Деклан, вся эта история с ангелом произошла потому, что я собирался покончить с собой. Забравшись на крышу многоэтажки, я столкнулся там с людьми, которые собрались сделать то же самое. А потом… В общем, если вкратце, то ангел сказал нам спуститься обратно.
— Ни хрена себе.
— Не без этого.
— И ты думаешь, ты сможешь привести их на шоу?!
— Я в этом почти уверен.
— Господи. А во сколько нам обойдется их появление, ты не знаешь?
— Триста фунтов на всех, наверное. Плюс расходы. Одна из них… В общем, она одна растит ребенка, которому нужен постоянный уход.
— Зови их. Плевать. Плевать на расходы.
— Вот это я понимаю, Дек.
— По-моему, это хорошая мысль. Я доволен. Старина Деклан еще не потерял нюх, а?
— Это точно. Ты сенсации за милю чуешь. Прямо как собака Баскервилей.
— Вы просто должны понять, — объяснял я им. — Это никто не будет смотреть.
— Это один из твоих старых профессиональных трюков? — со знающим видом спросил Джей-Джей.
— Нет, — ответил я. — Поверьте. Это действительно никто не будет смотреть, в самом прямом смысле этого слова. Я еще не встречал людей, которые бы видели мое шоу.
Центральная студия нашего всемирно неизвестного канала располагается в помещении гаражного типа в районе Хокстон. Там есть приемная, две гримерные и студия, где записываются все четыре наши передачи. Каждое утро женщина по имени Кэнди-Энн продает косметику; по четвергам я делю студию с человеком по имени Диджей Добрая Весть, который общается с мертвыми — обычно, от имени секретаря, мойщика окон, водителя такси, который должен отвезти его домой, или любого другого попавшегося человека: «Тебе о чем-нибудь говорит буква „А, Асиф?“», и так далее. Остальные вечера забиваются старыми американскими записями собачьих бегов — изначальной задумкой было дать зрителям возможность делать ставки, но ничего не вышло, а на мой взгляд, если нельзя делать ставки, то собачьи бега, особенно старые записи собачьих бегов, несколько теряют в привлекательности. Еще есть передача, где две женщины просто сидят и болтают друг с другом — по большей части о нижнем белье, — а зрители шлют неприличные сообщения, на которые женщины не обращают никакого внимания. И в общем и целом это все. Деклан управляет каналом от имени загадочного бизнесмена из Азии, и мы, работники этого канала, предполагаем, что неким образом — образом слишком сложным и запутанным для нас — вовлечены в торговлю тяжелыми наркотиками и распространение детской порнографии. Согласно одной из теорий, собачьи бега — это закодированное сообщение: если, скажем, собака, бегущая по внешней дорожке, выигрывает, то таиландцы должны на следующее утро выслать пару килограммов героина и четыре кассеты с тринадцатилетними. Или не обязательно так, но что-то в этом духе.
Моими гостями на шоу обычно были мои друзья, которые хотели мне помочь, или бывшие знаменитости, с которыми мы оказались в одной лодке, или не в одной, но их лодка мало чем отличалась от моей — пробоина ниже ватерлинии, и тонула так же быстро. Иногда моими гостями становились люди, которые что-то собой представляли в свое время, — тогда все приходили в небывалое возбуждение. Но, как правило, моими гостями были люди, которые если что-то собой и представляли, то в незапамятные времена. Кэнди-Энн, Диджей Добрая Весть и две полураздетые женщины не раз появлялись у меня на шоу, предоставляя зрителям шанс узнать их получше. (Шоу длится два часа, и хотя отдел рекламы — точнее, наша секретарша Карен — делает все возможное, мы редко прерываемся на рекламу.) Заманить людей масштаба Морин или Джесс было удачей — редкий мой гость появлялся в газетах и на моем шоу в одно и то же десятилетие.
Я гордился своим умением брать интервью. То есть я и сейчас горжусь, но тогда, когда я больше вообще ничего толком не умел, я хватался за это умение как за спасательный круг. В свое время я брал интервью у пьяных расчувствовавшихся актеров в восемь утра и у пьяных агрессивных футболистов в восемь вечера. Я заставлял лживых политиков говорить нечто похожее на правду, мне приходилось иметь дело со скорбящими матерями, чьи беды делали их невозможно многословными, но ни разу не терял контроля над ситуацией. Моя студия была школьным классом, в котором я не терпел непослушания. Даже в те жуткие месяцы на кабельном, где мне приходилось разговаривать с ничтожествами, которым нечего сказать, которые и сказать-то ничего не могут, я утешал себя тем, что кое-что я еще умел. А когда Джей-Джею с Джесс показалось, будто моя программа — это шутка, и они стали вести себя соответственно, мне вдруг не хватило чувства юмора. Жаль, конечно, мне бы хотелось выглядеть не таким напыщенным, чуть более расслабленным. Да, я призывал их рассказать о незабываем событии, которого не было; я и сам знал, что его не было. К тому же это выдуманное незабываемое событие было нелепостью. И все равно, несмотря на все трудности, я ожидал от них несколько более ответственного подхода к происходящему.
Я не хочу ничего преувеличивать; черт, интервью брать — не ракеты строить. Ты заранее перебрасываешься с гостями парой слов, намечая примерный ход беседы, напоминаешь им смешные анекдоты, которые они должны рассказать, а еще уточняешь некоторые моменты, которые мы будем обсуждать — в нашем случае то, о чем говорила Джесс в первом интервью: ангел был похож на Мэтта Дэймона, он парил над крышей, на нем был белый костюм свободного покроя.
— Смотрите ничего не перепутайте, — сказал я им. — Иначе такой бардак начнется, что мы хрен из него выберемся.
И как вы думаете, что происходит? Практически сразу же? Я спрашиваю Джей-Джея, во что был одет ангел, а он мне отвечает, что на нем была футболка с Сандрой Баллок и рекламой фильма «Пока ты спал». К счастью, Джесс видела этот фильм по телевизору и могла поддержать разговор.
— Не могли бы мы вернуться к нашей непосредственной теме, — попросил я. — Многие видели фильм «Пока ты спал». Но мало кто видел ангела.
— Да хер с ним. Все равно нас никто не смотрит. Сам сказал.
— Это был один из моих старых профессиональных трюков.
— Тогда плохи наши дела. Я ведь только что сказала «хер с ним». Ваши зрители будут жаловаться.
— Думаю, наши зрители — достаточно тонкие люди, они могут понять, что экстраординарные события могут вызывать неординарную реакцию.
— Хорошо. Херснимхерснимхерсним.
Словно извиняясь, Джесс махнула рукой в сторону Морин, а потом в камеру, в сторону негодующего народа Британии, и добавила:
— К тому же дурацкий фильм с Сандрой Баллок — это не самое экстраординарное событие.
— Но мы говорим об ангеле, а не о Сандре Баллок.
— Каком еще ангеле?
Так мы и продолжали, пока не пришел Деклан с гримершей и не выгнал нас из прямого эфира на улицу, а в моем случае — с работы.
Джесс
Думаю, кому-нибудь надо написать песню под названием «Они тебя достали — мать и отец». Что-нибудь из серии «Они тебя достали — мать и отец. Тебе очень плохо, тебе полный капец». Потому что достали. Особенно отец. Отсюда и рифма. Ему не понравится, но я все равно скажу: если бы не мы с Джен, о нем бы никто не знал. Он не начальник всей образовательной системы — для этого есть настоящий министр. А есть еще куча так называемых младших министров, и он один из них. Хотя забавно, что его так называют, потому что он совсем не маленький уже. На самом деле он в каком-то смысле неудавшийся политик. Вы бы поняли, если бы все дело было в том, что он не придержал язык за зубами и сказал, что он на самом деле думает по поводу Ирака или еще чего-нибудь, но дело не в этом; он говорит, что ему велят говорить, но пока это не сильно ему помогло.
Между многими людьми протянута нить, которая их связывает. Эта нить может быть короткой или длинной. Правда, длину не определить. Ты не выбираешь. Нить, привязывающая Морин к Мэтти, — сантиметров двадцать длиной, и это убивает Морин. Мартин привязан к своим дочерям — он как собака на привязи, которая, глупая, не понимает этого. Он сбегает куда-нибудь — в ночной клуб за девицами, на крышу многоэтажки или еще куда-то, — а потом цепь натягивается, перехватывая шею. Он удивляется, но на следующий день делает то же самое. А Джей-Джей, думаю, привязан к этому Эдди, о котором он все время говорит, с которым он еще в группе играл.
А я понимаю, что привязана к Джен, а не к маме с папой — не к дому, как это должно быть. Джен, я уверена, тоже думала, что привязана к ним. Чувствуя себя в безопасности только оттого, что у нее были родители, она все шла и шла, пока не дошла до обрыва, или до пустыни, или до Техаса с механиком. Она думала, нить натянется, и ее отшвырнет назад но никакой нити на самом деле не было. За осознание этого она дорого заплатила. Так что я теперь привязана к Джен, но ведь Джен — не дом, она воздушная, она парит где-то, и никто не знает, где она. Получается, толку-то от нее ни хрена нет, так?
Как бы то ни было, маме с папой я ничего не должна. Мама это понимает. Она уже давно ничего от меня не ждет. Она все никак не оправится от истории с Джен, папу ненавидит, а на меня махнула рукой, так что здесь все честно. А вот папа на самом деле думает, будто должен что-то делать, и это уже смешно. Например: он показывал мне газетные статьи о себе, в которых ему предлагали уйти в отставку из-за того, что он не может уследить за собственной дочерью. Можно подумать, мне есть до этого хоть какое-то дело. Я ему и говорила: и что? Уходи в отставку. Или не уходи. Как хочешь. Об это ему нужно было поговорить с каким-нибудь консультантом по кадрам, а не с дочерью.
К тому же газеты все равно потеряли к нам интерес. Мы, правда, еще подзаработали на ток-шоу на «Канале 5». На этот раз мы решили постараться вести себя нормально, но ведущая меня задолбала, и я сказала ей, что мы все это придумали, чтобы заработать деньжат, а она приказала нам уходить, и отмороженные стариканы в студии начали недовольно гудеть. На этом все закончилось, больше никто не хотел брать у нас интервью. Нам ничего не оставалось делать, кроме как самим придумывать себе занятие. Это было несложно. У меня была куча идей.
Например: я придумала, чтобы мы регулярно встречались за кофе — либо у Морин, либо где-нибудь в Айлингтоне, если удастся найти кого-нибудь приглядеть за Мэтти. Нам не жалко было потратить на это немного денег — мы притворялись, будто хотим дать Морин возможность выбраться из дома, но на самом деле мы просто не хотели ходить к ней все время. Не хочу никого обижать, но присутствие Мэтти было всем в тягость.
Мартину моя мысль, естественно, не понравилась. Во-первых, он захотел узнать, что значит «регулярно», потому как просто так соглашаться он не собирался. Я тогда ему сказала: да, конечно. Когда у тебя нет ни детей, ни жены, ни девушки, ни работы, сложно, наверное, выкроить время. А он ответил, что дело не во времени, а в самом факте наших встреч, и мне пришлось напомнить ему о том, что он согласился быть в нашей шайке. А он такой: и что с того? Ну, я у него спросила: а какой смысл было соглашаться? Никакого, — сдался он. Наш диалог показался ему смешным, потому что примерно то же самое я говорила ему на крыше. Я тогда сказала: знаешь, ты намного старше меня, и мое мировоззрение еще не сформировалось окончательно. На что он ответил: заметно.
А потом мы никак не могли решить, где встречаться. Я хотела в «Старбакс», потому что у них вкусные холодные кофейные коктейли, но Джей-Джей отказался идти туда из своих антиглобалистских принципов. Мартин сказал, что в одном модном журнале читал про небольшую пафосную кофейню, в которой выращивают кофейные зерна или что-то в этом духе. Чтобы его не расстраивать, мы пошли туда.
Как бы то ни было, в этом заведении, похоже, все сильно изменилось: и название, и атмосфера. Пафосным заведение не получилось, и теперь пафосом тут даже не пахло. Оно называлось «Трес Мариас» в честь знаменитой бразильской дамбы, но новый владелец подумал, что такое название будет только смущать людей — какое отношение к кофе имеет некая Мария, не говоря уж о трех Мариях? Да у него и одной Марии не было. Теперь заведение называлось «Капитан Кофе», и все знали, что у него новый владелец, но ничего особенно не изменилось — там все равно было пусто.
Как только мы зашли, с нами поздоровался человек в старой военной униформе, хозяин кофейни. Он сказал: «Капитан Кофе» к вашим услугам. Мне это показалось забавным, но Мартин сразу же взвыл: о господи Иисусе. Он даже попытался уйти, но Капитан Кофе был в таком отчаянном положении, что не мог дать нам уйти. Он пообещал нам бесплатный кофе на первую встречу, а еще пирог, если захотим. Мы остались, но возникла другая проблема: там было очень тесно. Там было не больше трех столиков, стоявших вплотную к барной стойке, так что Капитан Кофе слышал все, о чем мы говорили.
А учитывая особенности того, кем мы были и что с нами произошло, несложно догадаться, что мы хотели поговорить о личном и нас смущало его присутствие.
Мартин предложил допить кофе и уйти оттуда. Но Капитан Кофе сразу такой: а что случилось? Тогда я ему объяснила: понимаете ли, нам нужно поговорить наедине. На это он ответил, что все прекрасно понимает и подождет на улице. Ну, я ему начала объяснять: на самом деле все, о чем мы будем говорить, — очень личное, и мы не можем объяснить почему. Он ответил, что для него это не важно, и он в любом случае подождет на улице, если только в кафе еще кто-нибудь не придет. Так он и сделал, и именно поэтому мы стали собираться в «Старбакс». Было сложно сосредоточиться на том, какие мы жалкие, пока этот идиот в армейской униформе то и дело заглядывал в окно, проверяя, не таскаем ли мы со стойки его бисквиты — «бисковиты», как он их называл. Места вроде «Старбакс» обвиняют в том, что они лишены индивидуальности, но что, если от них именно это и нужно? Я бы совсем растерялась, если бы Джей-Джей и ему подобные победили и в мире не осталось мест, лишенных индивидуальности. Мне нравится знать, что есть большие кафе и магазины, в которых нет окон и всем на всех наплевать. Чтобы зайти в маленький книжный или музыкальный магазин, в маленький ресторан или кафе — любое небольшое заведение, где есть постоянные посетители, — нужно иметь уверенность в себе. Мне очень нравятся огромные кафе и магазины, где всем наплевать и никто тебя не знает. Мама с папой все время начинают занудствовать: мол, какие эти места бездушные. А я им тогда отвечаю: ну, ясен пень. В том и смысл.