Итак, дано: Шершнев, который не Шершнев, но Шершневым, тем не менее, может назваться по некоему никем так и не озвученному праву. Замысловато и интригующе.
«Фамилия матери? Может статься, но кто, тогда, у нас мать?»
* * *Судя по всему, Наташа пользовалась в обществе известной популярностью, хотя никто из присутствующих — даже князь Бекмуратов, пусть он и намекал на обратное, — не знал всей правды. Они помнили девушку из хорошей семьи, знали цену ее титулу. Догадывались, что она не появляется в Обществе не без причины. Не просто так. И все-таки, они и представить себе не могли, кем стала за эти годы баронесса Цеге фон Мантейфель.
«Ирония судьбы… Впрочем, если вспомнить историю… Да, пожалуй. Если вспомнить историю, не она первая».
Сейчас, «унесенная потоком», Наталья оказалась вблизи рояля. Там собралась «молодежь», если, разумеется, это определение уместно для гостей графа Нелидова. На самом деле, всего лишь несколько в той или иной мере холостых мужчин и незамужних женщин, достаточно молодых, чтобы все еще оставаться в этой возрастной категории. Незнакомый — «А кого я здесь, собственно, знаю, кроме стариков?» — гвардейский штаб-майор, как раз из приснопамятного Первого Шляхетского полка, традиционно стоявшего не в Новогрудке, а именно в Петрограде, играл что-то романтическое. То ли из Густава Малера, то ли из Рихарда Штрауса. Остальные слушали, несуетливо общаясь между собой неслышным на таком расстоянии полушепотом. Рядом с Наташей оказался высокий спортивного сложения господин. Породистое лицо, безупречный смокинг с камербандом, прямой пробор в коротко стриженных пшеничного цвета волосах, узкая полоска светлых усов над верхней губой. Генрих наблюдал за ними краем глаза, пытаясь понять, отчего его вдруг заинтересовало с кем и о чем беседует Наталья. Не анархист, скорее всего. И не агент конкурентов. Возможно, бывший любовник. Может быть, будущий.
«Твою мать!»
— На два слова, если позволишь! — Павел подошел с той технической улыбкой, с какой, по идее, радушный хозяин осведомляется, все ли хорошо у его гостя и не может ли он чем-нибудь быть ему полезен.
— Я полностью в твоем распоряжении! — Все личное, что могло между ними стоять, осталось, как надеялся Генрих, в далеком прошлом. Остальное — от лукавого. Не захотел бы Павел принимать «такого гостя» в своем доме, мог и отказать. Губернатор, все-таки, не говоря уже о том, что аристократ и богач.
— Не знаю, во что ты ввязался на этот раз, — говорил Павел по-видимости спокойно, но спокоен, похоже, не был, а вот чем вызвано его беспокойство, можно только гадать, но гадание не лучший способ постижения истины. — Хочу, однако, предупредить по старой дружбе, — продолжил губернатор в полголоса, — Варламову верить нельзя. Он человек скверный, и преследует не вполне понятные мне цели. Карварский же и вовсе палач.
— А Бекмуратов? — в конце концов, в дом Нелидовых Генриха привел генерал, так отчего бы и не спросить хозяина дома?
— Бекмуратов — человек умный и в целом порядочный, но при этом себе на уме, а это при его профессии можно рассматривать и как достоинство, и как недостаток.
— Зачем же ты с ними водишься? — вопрос напрашивался.
— От безысходности! — ответ не из тех, что ожидаешь услышать в такого рода разговоре.
— Можешь объяснить?
— Ты совсем не в курсе наших дел? — Павел казался удивленным, но, скорее всего, так оно и было. Однако разубеждать его в своей «наивности» Генриху показалось не с руки.
— Я третий день в городе, — чуть пожал он плечами.
— Что означает, ты третий день в России?
— Так точно.
— Что ж, — неодобрительно покачал головой Павел, — если коротко, у власти в России находится коалиция центристских и правых партий, и я второй номер во внепартийном списке «Традиция». То есть, правительственное большинство формируется с нашим участием. И вес нашего участия — двадцать семь мест в Думе. Петр Евгеньевич Львов — лидер «Традиции» — получил при формировании правительства портфель вице-канцлера. По-новому, он министр иностранных дел. Ну а мне достался Северо-запад, то есть, я тоже впрягся. Так что, пока Львов с Лаговским заодно, мне уходить некуда.
— Но Варламова ты не любишь.
— Презираю.
— А Карварского?
— У тебя есть более сильный эпитет, чем «презираю»?
— Нет, но я тебя понял. Спасибо.
— Даже и не знаю, зачем я тебе все это сказал.
— Может быть, по старой дружбе? — предположил Генрих. Ничего хорошего, на самом деле, он от продолжения разговора не ожидал, но не поддержать беседу, было бы моветоном.
— Скорее, по старой вражде, — кисло улыбнулся Павел. — Можешь наслаждаться, меня Софья попросила. И все об этом! — закончил он резко. — Иди! Тебя Варламов ждет. По той вот лестнице наверх, и направо по коридору. Дверь в кабинет открыта. Он там…
«Он там… Ты тут… а я в пути. Как же славно бывает, порой, переговорить со старым другом, даже если он давно всего лишь бывший враг».
* * *— Ну, что вы, право, все вокруг да около! — Генриху надоело «наводить тень на плетень», пора бы и определиться, ей-богу!
— А вы, как думали? — поднял бровь Варламов.
— Я думал, что имею дело с серьезными людьми, — сухо бросил Генрих. Он балансировал на грани вежливости: еще чуть сжать зубы, и выйдет оскорбительно.
— Полагаете, Статс-секретарь Государственного совета недостаточно серьезная фигура?
— Зависит! — Генрих достал папиросы и неторопливо закурил. Сигару он припас для другого случая. До того момента, когда удастся раскурить ее ради удовольствия, а не для дела.
— От чего же это зависит? — вывести Варламова из себя оказалось непросто, но попытка не пытка, не правда ли?
— От государства, например, — усмехнулся Генрих.
— Китайцы лучше? — улыбнулся собеседник, демонстрируя, что знает о Генрихе много больше, чем тому хотелось бы.
— Господин Сюжэнь серьезный собеседник, — пыхнул папироской Генрих. — Он сделал мне предложение. Я обещал его обдумать. И вот я здесь, в Петрограде. Думаю. Третий день. Между тем, всякая сволочь устраивает на меня покушения. Начальник штаба отдельного Корпуса жандармов ни мычит ни телится. Товарищ министра Внутренних дел выписывает арабески, да еще статс-секретарь Государственного совета… — последние два слова он подчеркнул интонацией.
— Значит, хотите определенности.
— Время деньги, Петр Андреевич, так, кажется, говорят голландцы?
— И бриты так говорят, — хмыкнул в ответ Варламов. — Но они нам, русским, не указ!
— Это они вам, русским, не указ, — поправил его Генрих. — А я деньги зарабатываю честным трудом.
— Честным трудом? — «Удивленно» поднял бровь Варламов. — А я думал, вы наемник, Генрих… Романович.
— Во-первых, если я сказал «достаточно», то так оно и будет! — Генрих был возмущен, но воли гневу не давал. Говорил нарочито спокойно. Разве что холодно, без эмоций, но это максимум того, что он себе мог позволить. Не унижаться же, в самом деле, перед каждым сукиным сыном?!
— Во-вторых, служба в наемном войске не позор. Во всяком случае, в старой России. И в-третьих, вы уж решите, Петр Андреевич, кто я для вас, Николаевич или Романович. Определитесь и тогда, милости просим, а пока, извините! Честь имею! — он небрежно вбросил дымящийся окурок в зев огромной бронзовой пепельницы, отвернулся и сделал шаг к двери.
— Постойте! — Все-таки он достал Варламова, и вот, что обидно, на ерундовый прием взял! Мелок оказался статс-секретарь, совсем не того пошиба фигурой, какую хотелось бы видеть во главе великой страны.
«Оперетка! Банановая республика! Ей-богу, за державу обидно!»
— Да, постойте же вы! — Харламов явно испугался, что Генрих уйдет и уедет служить в Китай, но Китай Генриху не родина, и от случая, послужить отечеству он так скоро не откажется. Вот только Варламову и иже с ним знать об этом не обязательно. Этот народ от власти наглеет, а вот чувства ответственности за взятые на себя обязательства, как не было, так и нет.
— Поговорим о деле!
— Уверены? — обернулся от дверей Генрих. — Или опять начнем плести кружева?
— Возвращайтесь, Генрих Романович, — приглашающий жест, вежливая улыбка. — Садитесь, пожалуйста. Поговорим серьезно. Выпьете?
— Я могу и всухую, но отчего же не выпить, если предлагаете? Что там у вас?
— Все, что душе угодно! — усмехнулся довольный поворотом разговора Варламов. — У Павла Георгиевича отменный вкус!
— Тогда… Это что там у вас? — прищурился Генрих, вглядываясь в недра бара. — Это виски Port Ellen?
— Сейчас посмотрю, — Варламов достал бутылку, осмотрел, поднес к глазам этикетку. — Да, Port Ellen, тридцать два года. Должно быть стоит целое состояние.
— Да, нет, — отмахнулся Генрих. — Восемьсот фунтов, не более. Разливайте! Итак?
— Да, нет, — отмахнулся Генрих. — Восемьсот фунтов, не более. Разливайте! Итак?
— Правительство обеспокоено положением в провинциях… — Варламов открыл бутылку и стал разливать виски по хрустальным стаканом, но следил, кажется, больше за своей речью, чем за бутылкой.
— Провинции на то и существуют, чтобы беспокоить, — пожал плечами Генрих. — Сначала их приобретают, как триппер, а потом удивляются, что зудит.
— Это вы про Хазарию или Сибирское ханство? — Варламов не улыбался, он был серьезен.
— Вообще-то про Сянцзан и Афганистан, на худой конец, про Померанию и Мекленбург.
— В Сянцзане вы нам не нужны, — покачал головой Варламов. — Зачем? Уж всяко-разно две-три штурмовые дивизии Россия поднять еще может. Армия сдюжит, не сомневайтесь, даже при нашем нынешнем бардаке. А афганцев те же татары с жидами вырежут. Без проблем, как выражается нынешняя молодежь.
— Вот как! — задумчиво произнес Генрих. Он был удивлен, не без этого. Но все-таки не ошеломлен. Чего-то в этом роде он, на самом деле, от всех этих варламовых и ожидал, но даже ему, как выяснилось, не хватило цинизма, чтобы оценить их по достоинству.
«Татары с жидами… Н-да, те еще деятели!» — иудеев в Хазарии хорошо если набиралось процентов пятнадцать, да и те исторически носили прозвище жидовинов, а не жидов, как их европейские единоверцы. Но важнее другое — Хазария являлась частью России с пятнадцатого века, Сибирское ханство — с семнадцатого. Назвать эти земли — а их именования входили и в титулование российских императоров — провинциями все равно, что считать нацменами литвинов или поляков.
«Или малороссов…»
— Ну, а в Хазарии чем я могу быть вам полезен?
— Кое-где поднимают голову сепаратисты…
— Жандармерия разучилась ловить мышей? — оскалился Генрих, принимая у Варламова стакан с виски.
— Не разучилась, — покачал головой собеседник, — но даже самый большой кот не справится с армией крыс.
— Генерал Бекмуратов с такой оценкой отдельного Корпуса согласен?
— Не знаю, право, — пожал плечами Варламов. — Но в Сянцзане наши доблестные жандармы, мягко говоря, опростоволосились. И восстание, извините за выражение, просрали, и удар не выдержали. А ведь там стояла целая бригада! С артиллерией, между прочим, и бронетехникой. Каково!
— Да, удручающе, — согласился Генрих. — А армию, стало быть, вы боитесь использовать из-за ее, так сказать, национального состава.
— Именно так.
— И кем же я, по-вашему, должен командовать?
— У вас ведь есть свои люди? — прищурился Варламов.
— Есть, — кивнул Генрих. — Две-три бригады. Четыре, если вымести всех подонков Европы подчистую. Но это дорого вам станет, да и недостаточно для таких густонаселенных районов. Объявлять вербовку в обеих Америках? Долгая история, и не факт, что ваши «друзья» в Пруссии, Австрии или Голландии не захотят воспользоваться моментом.
— Об этом и речь! Тут медлить нельзя! — оживился Варламов. — Дело следует сделать быстро и решительно, чтобы ни здесь, ни там никто и чирикнуть не успел. Жандармерия, к слову, понадобится, чтобы наших либералов и социалистов утихомирить, а армия на границах потребна. В Европе неспокойно, и не мне вам об этом рассказывать. Сами знаете, небось!
— Все равно не пойму, с кем же прикажете приводить к смирению непокорные провинции?
— С народным ополчением! — судя по всему, иронии, небрежно спрятанной в вопросе Генриха, Варламов даже не заметил.
— С дружинниками Половцева и Семака?
— Их, между прочим, до ста тысяч набирается, и подготовку какую-никакую получили!
— Вот именно, какую-никакую. Мне рассказывали, что дружинники эти, скорее бандиты, чем солдаты.
— А для такого дела, Генрих Романович, солдаты и не нужны. Бандиты даже лучше. Мятеж следует не просто подавить, мятежников надо раздавить. И так это проделать, чтобы и другим неповадно стало. Вы ведь понимаете меня?
— На каталонский манер? — Генрих сделал аккуратный глоток виски и теперь закуривал. — Аля полковник Кейн?
— Скажете, плохо получилось?
— Вообще-то, плохо, — выпустил дым Генрих. — На мой вкус.
— А на мой вкус — вполне! — Варламов взял из потемневшей от времени деревянной, инкрустированной старым серебром сигарницы светлую «кохибу» и потянулся за настольной гильотинкой.
— Отчего же не пригласили его? — Генрих наблюдал за тем, как Варламов раскуривает сигару и думал о превратностях судьбы. Пару дней назад его чуть не убили, случайно перепутав с Кейном. Впрочем, случайно ли? И действительно ли перепутали? Начинало казаться, что нет.
— Кейн — чужой! — пыхнул дымом Варламов. — А вы мало что свой, доморощенный, так еще и с историей. И в Хазарии, может статься, человек не чужой.
— Звучит цинично.
— Зато честно.
— Это да, — согласился Генрих. — Хорошо, я обдумаю ваше предложение, но прежде — огласите цену.
— Всем выходцам из империи, вам, Генрих Романович, в первую очередь, полное забвение прошлого.
— Амнистия? — уточнил Генрих.
— Забвение, — повторил Варламов.
— А на бумаге вы это как оформите?
— Не бойтесь, не в первый раз! Так сформулируем, что и нам спокойно будет, и вас никто по судам не затаскает.
— Я в таких делах на слово не верю, — покачал головой Генрих. — Сначала я должен увидеть документ.
— Хорошо, через… — Варламов задумался. — Через три дня, я думаю. Да, пусть будет три дня!
— Значит, через три дня.
— Так вы согласны? — снова оживился Варламов.
— На что?
— На мое… на наше предложение!
— Я должен все обдумать, и ведь я ничего еще не слышал о гонораре.
— Вам миллион…
— Рублей?
— Золотых рублей, — подтвердил Варламов. — Остальным обычные расценки плюс 15 процентов.
— Двадцать пять.
— Вы с ума сошли!
— Не сошел, но, если вы предлагаете менее двадцати пяти процентов, мне и думать не о чем.
— Китайцы готовы платить вам двадцать пять процентов?
— Право, не знаю! — усмехнулся Генрих. — Но вы заплатите. Впрочем, и я еще не согласился, так что думайте!
* * *Генриха не было полчаса. Может быть, чуть больше. Ей показалось — очень долго. Поговорил коротко с Павлом Георгиевичем и ушел куда-то наверх. Если верить Бекмуратову, в кабинет Нелидова, — чтобы встретиться там со статс-секретарем Варламовым, но самого Петра Андреевича она не видела. Тот, похоже, воспользовался другим входом.
«Знать бы еще, в чем интрига!»
Но чтобы понять «что к чему» и «зачем», не дурно было бы для начала узнать, отчего такой ажиотаж вокруг фигуры полковника Шершнева и зачем, черт побери, премьер-министру понадобился собственный кондотьер! Начать, разумеется, стоило с Генриха.
«Что ж, рассмотрим вводные, как они есть…»
Не претендуя на основательность своего знания, Натали все-таки отнюдь не поверхностно разбиралась в вопросах современной истории, а потому скромный чин Генриха — полковник — в заблуждение ее не ввел. Полковник — не звание, а дань традиции, не более, но и не менее. На самом деле, из того что помнила Натали, получалось, что с тем же успехом Генрих мог называть себя и генералом.
«Как минимум генерал-лейтенант… как максимум…»
Среди людей, начальствовавших в Великую войну над сопоставимыми воинскими контингентами, армиями и фронтами, крепостями, городами и провинциями, легко припоминались и генерал-полковники, и генералы от инфантерии и кавалерии, и даже маршалы и фельдмаршалы, если иметь в виду галлов и австрияков, но отчего бы их и не иметь?
Мысль получилась двусмысленная. От нее Натали сначала едва не бросило в жар, а потом пробило на смех. Она не засмеялась все-таки, но улыбнулась, и улыбка эта не осталась незамеченной.
— У вас хорошее настроение, мон шер? Вспомнили что-то приятное? — рядом с ней, буквально за левым плечом Натали, стояла графиня Нелидова. Невысокая, изящная, все еще более чем привлекательная, несмотря на возраст. На рельефно вырезанных губах вежливая улыбка, в глазах — вопрос.
— Да, ерунда всякая в голову лезет, — честно призналась Натали. — Думала о французах, пришел в голову каламбур, «улыбнуло».
— Господи прости! — притворно ужаснулась Софья Викентьевна. — И вы туда же! Титулованная особа, а изъясняетесь как, извините за выражение, э… работница из-за Нарвских ворот!
— Хотели сказать, как шлюха из-за Московских?
— А что нынче шлюхи за Московской заставой обретаются?
— А черт их знает, любезная Софья Викентьевна, это я так — фантазирую от слабого знания предмета.
— А если серьезно, — улыбка Нелидовой стала еще шире, но во взгляде плескалось нечто уже вовсе безумное. — Вы давно с… полковником?
— Два дня, — как на духу призналась Натали. — Но оно того стоило. Впрочем, вы же знаете.