Ника прикрыла глаза и сосредоточенно прислушалась. Затем улыбнулась и покачала головой:
– Пока нет. Охранники все еще строят крепость.
– Ошибаешься, – еле слышно произнесла Сашка. – Погоня есть.
Только сейчас мы заметили, что Саша отошла от нас в сторону и стоит с закрытыми глазами. Как тогда, в аэропорту.
– Нет, тетя Саша, – Никуська смешно сморщила носик, – я не ошибаюсь. Там, в лесу, вокруг Кая никого нет. Они все под землей, за исключением строителей крепости да охраны на входе в пещеру.
– Но я слышу шаги трех человек! Один – немного впереди и двое – за его спиной!
– Слышите?! – вконец офонарел Сергей. – За три километра?! Когда лепит снег, приглушающий звуки?!! Бред какой-то! Люди, вы кто вообще? Вы хоть люди?
– Люди, люди, – дернул щекой Винс. – Но над одними людьми иногда проводят опыты другие люди, причем не спрашивая желания подопытных. Александре в свое время не повезло попасть к таким. И я, к сожалению, был причастен к этому.
– В смысле?
– Погодите вы! – зашипел Славка. – Не мешайте маме слушать!
Мы дружно заткнулись и напряженно уставились на Сашу.
Теперь и нам было слышно, как шуршит снег, закручиваясь в маленькие вихри. Как угрюмо стонет лес, поскрипывая стволами деревьев. Как шумно сопим мы все.
Но ничего больше мы не слышали.
Через минуту Саша открыла глаза и устало произнесла:
– За ним все-таки идут. Двое. Снег заглушает, но и помогает – скрипит по ногами.
– Тетя Саша! – В голосе моей дочери зазвенели слезы. – Ну нет там никого! Я вижу всех: и Кая, и Михаэля, и старика, и даже псов, не говоря уже о подземных жителях. А возле Кая никого не вижу! Но, самое главное, Кай их тоже не видит! А он, как и я, может это делать!
– Сейчас, когда вы перестали мне мешать своими разговорами, – глухо проговорила Саша, – я смогла расслышать не только скрип снега под ногами, но и их перешептывания. Во-первых, они почему-то говорят на немецком языке, а во-вторых… – Она судорожно вздохнула и закашлялась.
– Что… что во-вторых? – Вика до белых костяшек вцепилась в руку матери.
– Во-вторых, на них надеты специальные, блокирующие чужое ментальное проникновение шлемы. Причем эти шлемы не только защищают их от внешнего воздействия, но и не выпускают наружу собственные мозговые волны. Поэтому ни ты, ни Кай их не слышите, хорошая моя.
– Да что ж за фигня такая! – заорал Сергей. – У меня сейчас мозг взорвется! Какие шлемы, откуда? Это что, кто-то не только принял все эти телепатические штучки-дрючки как нормальный порядок вещей, но и о защите успел побеспокоиться? И вообще, откуда здесь, на Урале, немцы?!!
– Ты не о том сейчас, – поморщился Винсент. – Ника, срочно свяжись с Каем и передай ему эту информацию. Пусть меняет маршрут и движется к нам, иначе он выведет преследователей на мальчика. А когда мы разберемся с этой парочкой шлемоголовых, все вместе двинем за малышом.
– Да, Никочка, поскорее! – это Вика.
Ника кивнула, закрыла глаза и сосредоточилась. Мы все снова замерли, затаив дыхание. Секунды ртутными тягучими каплями потекли одна за другой, медленно собираясь в лужицу.
Ника прикусила губу, затем по лицу скользнула волна удивления, вот она напряженно свела брови – мы вообще перестали дышать, чувствуя, что происходит что-то неладное.
И вдруг… лицо моей девочки исказилось, словно от страшной боли, она жалобно вскрикнула и сломанной куклой упала на снег.
Глава 33
Заснеженное пространство вокруг свернулось в пульсирующий страхом кокон, я ничего не видела и не слышала, сознание отключило внешние раздражители, сосредоточившись только на невозможной, неправильной картине – каком-то неживом, синевато-бледном личике моей дочери.
Из горла вырвался лишь хрип – кричать я не могла.
В следующее мгновение я уже стояла на коленях перед своим ребенком, подсознательно отметив странное поведение тела – оно словно замерзло, двигаясь замедленно и неуклюже.
Но собственная неловкость стояла на стотысячном месте в списке моих сиюминутных жизненных приоритетов. Я ватными, непослушными руками приподняла дочку и прижала к груди, сипло клекоча:
– Ника, родная моя, что с тобой? Ну не молчи, бусинка, не молчи! Господи, ну что же это?!!
Голова девочки неудобно запрокинулась, глазные впадины стали еще глубже, вокруг рта проступила синева…
Нет, нет, нет!!!
Так, прекрати истерить. Глубоко вдохни, теперь выдохни – надо угомонить грохочущее в висках сердце и остановить тремор рук. Иначе ты не сможешь понять, жива твоя дочь или…
Никаких «или»!
Я послушно вдохнула, прополоскала кислородом легкие и кровь, вернула сердце из височной зоны на отведенное ему место и, расстегнув курточку Ники, прижала хрупкую грудку к своему уху.
И все сильнее сдавливающее душу отчаяние с треском лопнуло, не выдержав тихого «тук-тук-тук»…
– Господи, ребеныш мой золотой, как же ты меня напугала! – улыбнулась я сквозь слезы, перехватив тельце дочери поудобнее. – Ничего, сейчас все будет хорошо, я рядом, я тебя очень-очень люблю. Отдохни, лапыш, похоже, связь с Каем далась тебе нелегко.
Да что ж такое-то! Язык ворочался с огромным трудом, а дикция была как у самого запущенного пациента логопеда.
Но фиг с ней, с дикцией. Зато я снова ощущала, как моя энергия обволакивает Нику, вливаясь в нее неудержимым потоком.
Вот ушла синева вокруг рта, слегка порозовели щеки, затрепетали ресницы.
И, наконец, распахнулись родные глаза, необычные, двухцветные, серые с карим:
– Мама…
– Я, солнышко, я, кто же еще! Ну и напугала ты нас!
Только сейчас до меня дошло, что все это время я одна с Никой. Рядом не было никого – ни Лешки, ни Саши, ни Виктории, не говоря уже о бравом спецназе. Никто из них не кинулся к упавшему ребенку, словно всем было абсолютно безразлично: что с девочкой, как она?
Но я подумаю об этом позже, сейчас главное – Никуська.
В глазах которой безмятежная детская радость от близости мамы сменилась… страхом?!
Моя девочка-индиго давно уже перестала бояться всерьез. Нет, она пугалась, когда на голову падал паук или неожиданно выбегала с лаем собака – да мало ли неприятных неожиданностей. Но всерьез, до полного отчаяния, Ника вот уже несколько лет не боялась. С тех пор, как там, на Амазонке, с помощью остальных индиго научилась управлять своей силой, делавшей ее неуязвимой.
Но сейчас в глазах моего ребенка плескался самый настоящий, неподдельный страх. И отчаяние. И… беспомощность.
– Что случилось, маленькая моя? – Надеюсь, дочка меня поняла, хотя ощущение замерзшего – как после анестезии – языка не проходило, и разговаривала я по-прежнему с трудом.
– Это они… – еле слышно прошептала Ника. – Они все-таки решились. А мы думали, они не рискнут, их ведь мало…
– Да кто они-то? Что случилось?
– Новые. Они нашли меня. Они ударили.
– Новые? Какие еще новые? Погоди… ты имеешь в виду…
– Да. Они стали старше. Помнишь, племена хотели убить их, пока они были маленькими, но Сильные не позволили – пожалели. Тем более Новые так плакали! А теперь они… они…
Ника всхлипнула, губы ее задрожали, но мой мужественный ребеныш держался, она просто еще сильнее прижалась ко мне, словно пыталась спрятаться в потоке моей любви.
Новые… Так вот в чем дело! Но как? Зачем? Почему?
Индиго амазонских племен, изуродованных экспериментами доктора Менгеле, получились, если можно так выразиться, естественным путем. Любознательный нацист поначалу не ставил целью вывести ментальных мутантов, сосредоточившись на физических изменениях тела. Но его эксперименты воздействовали, как оказалось, и на сознание подопытных, вернее, на их разум, пробуждая спящие до сих пор возможности человеческого мозга. И в последних поколениях начали рождаться дети с необычными способностями, которые тщательно скрывали от Богов – Менгеле и его подручных. Этих детей и назвали Сильными, и именно с ними три года общалась Ника, развивая свою силу. И именно они помогали ей преодолевать немыслимые расстояния, как в случае с Каем, а перед этим – с отцом.
Но за несколько лет до гибели Менгеле как раз заинтересовался возможностью создания сверхчеловека, вернее, послушного биоробота в нужной физической оболочке и с уникальными способностями – своеобразное супероружие.
Причем для своих экспериментов он выбирал совсем юных девочек из Сильных, из тех, кому не удалось спрятать свои способности. Подручные Менгеле являлись в определенное время и уводили девочек в лабораторию, откуда потом возвращались не все. А те, кто возвращался, свои способности полностью утрачивали, и не только способности – интерес к жизни в целом. Это были ходячие инкубаторы для вынашивания детей.
Рождавшихся в первое время либо мертвыми, либо такими хилыми, что не проживали и месяца.
Но постепенно Менгеле совершенствовал методику, и дети стали появляться на свет более жизнеспособными. Но все равно – слабыми и болезненными. А еще – какими-то безэмоциональными. Биороботами, как и хотел Менгеле.
Но постепенно Менгеле совершенствовал методику, и дети стали появляться на свет более жизнеспособными. Но все равно – слабыми и болезненными. А еще – какими-то безэмоциональными. Биороботами, как и хотел Менгеле.
Их не изымали от матерей, оставляя жить в племенах, – нацист не желал возиться с малышами, обустраивая для них детский сад. Этих детей просто на пару часов ежедневно увозили в лабораторию, а что там с ними происходило, никто не знал. Сами же дети ничего не рассказывали. Они вообще мало общались с соплеменниками, только в случае крайней необходимости. Они не играли, не резвились, как остальные детишки, они либо сидели в своих хижинах, либо собирались вместе и куда-то уходили.
В племенах назвали их Новыми и относились с инстинктивной враждебностью, отторгая Новых, как звери выкидывают из стаи больных детенышей.
А когда научный центр доктора Менгеле вместе со всеми его обитателями был сметен с лица земли, Новых хотели отправить вслед за породившими их Богами, но Сильные, ставшие после уничтожения Менгеле главными в племенах, запретили – это ведь дети, как можно убить детей?
На тот момент самому старшему из Новых было тринадцать лет, самому младшему – шесть. А всего их на все три племени набралось десять человек.
Три года спустя, перед нашим отъездом с Амазонки, Новых осталось пятеро. Самых старших. Самых осторожных…
Потому что племена так и не смогли принять этих странных, каких-то мертвых детей. Рядом с ними невозможно было находиться дольше пяти минут – становилось физически плохо от пустых оловянных глаз, застывших лиц, от их давящей энергетики.
И с младшими Новыми начали происходить несчастные случаи. Один утонул, другой упал с дерева и разбился, третьего утащил ягуар (по версии вождя). А две девочки просто пошли гулять и не вернулись.
Пришлось Сильным поговорить с вождями племен, попытаться убедить их в безопасности Новых. К тому же оставшиеся постепенно перестали уединяться, начали принимать участие в жизни племен – мальчики ходили на охоту, девочки помогали выращивать овощи. Они научились общаться и даже улыбаться. Зачем их убивать?
И оставшихся Новых, в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет, вожди пообещали не трогать.
Я помню этих ребят. Странное впечатление они производили – знаете, как в фантастических фильмах роботы пытаются подражать людям, цепляя на лицо либо улыбку, либо расстроенную гримасу… В кино это выглядело забавно, а вот в жизни…
У меня лично от этих кривляющихся лиц с застывшим свинцом вместо глаз по спине мчался эскадрон мурашек летучих. И Ежик мой их сторонился, и Ника.
Но если сынишка при виде кого-то из Новых мгновенно вскарабкивался мне на руки либо прятался за спину сестры, то Ника вежливо кивала и даже перекидывалась парой слов, но лицо у нее при этом было очень напряженное.
Никуська говорила, что никто из индиго – ни она, ни Сильные – не могут проникнуть в разум Новых. Да что там разум – не удавалось уловить даже эмоции этих подростков, словно это были не люди, а манекены.
Или роботы…
Но, поскольку Новых было всего пятеро и, кроме душевного дискомфорта, особых проблем они не доставляли, а даже помогали, на них в конце концов перестали обращать внимание.
А мы с детьми, уехав оттуда, просто забыли об их существовании.
Но они напомнили…
Глава 34
– Я не смогла ничего передать Каю… – еле слышно прошептала Ника. – Сначала я ничего не поняла – я продолжала слышать его, но связаться никак не получалось. Словно между нами была прозрачная звуконепроницаемая стена. Я усилила давление – ничего не получалось. Тогда я позвала остальных, но они… – Дочка судорожно вздохнула. – Мама, они молчат! Словно их нет больше! А потом – удар. Черный такой, душный. Он словно взорвал все внутри… Так больно…
– Господи, родная моя, ты смотри, а каши во рту стало меньше. Но как? Хотя нет, не то… зачем им это надо?
– Я не… – устало начала Ника, но вдруг глаза ее испуганно расширились. – Мама, осторожнее!
Инстинкт самосохранения, давно уже оравший мне что-то на ухо, раздраженно рявкнул и, отшвырнув в сторону разум, взял управление моим телом на себя. Иначе я начала бы оглядываться, смотреть, что случилось, – в общем, терять время. Драгоценное время. Спасительное время…
А сейчас доля секунды, и нас с Никой уже нет на прежнем месте, я, не выпуская из рук дочку, пусть неуклюже, но зато быстро откатилась в сторону.
И в следующее мгновение в то место, где мы только что были, врезался приклад автомата.
– Сергей! – То ли от дикости происходящего, то ли из-за все еще обиженно возившегося в пыли разума отреагировала я, мягко говоря, не совсем адекватно ситуации – рассмеялась. – Что за шуточки! У тебя что, крыша совсем ветхая стала, ветер сквозь дыры сквозит? Винс, а ты что стоишь? Угомони своего партнера! Винс? Лешка? Хали?.. Да что происходит, в конце концов?!! Ч-черт!
Снова пришлось уворачиваться от удара прикладом. На наше счастье, двигался Сергей очень странно – медленно, рывками, словно марионетка, так что можно было сколько угодно кататься по снегу, играя со свихнувшимся спецназовцем в догонялки.
Вот только не хотелось почему-то. Мы и так уже больше походили на снежных баб, вывалявшись в мягком снегу, да и вообще – что за фигня?
А фиговая фигня. К командиру такими же рваными шагами, напоминавшими движения киношных зомби, подтягивались остальные спецназовцы. И у всех были одинаковые лица: искаженные судорогой, с неподвижными остекленевшими глазами.
Но самое страшное – парни, в отличие от командира, явно собирались действовать не прикладами автоматов, а использовать автоматы в качестве стрелкового оружия. Во всяком случае, дула их автоматов не смотрели в небо, как у Сергея, а медленно, но до захолонувшего сердца верно поднимались на нас.
– Мама! – закричала Ника, пытаясь высвободиться из кольца моих рук и встать на ноги. – Нам надо бежать! Они сейчас нас расстреляют!
– Да перестань, – проблеяла я, продолжая сидеть на снегу. – С какого перепугу?
Так, похоже, очухался разум и пытается все происходящее разложить по логическим полочкам.
А логики здесь не было. Зато бред… был.
Другого объяснения у меня не находилось. От перенапряжения, от страха за дочь уехала моя собственная крыша, открыв незащищенный разум глюкам.
Премерзостным глюкам. Нас с дочкой зажимают в кольцо зомби с автоматами наперевес, а наш папа и муж вместе с остальными участниками спасательной команды играют в игру «Замри!».
– Мама, ты что, не понимаешь – ими управляют! Новые! Это они! Они хотят нас убить! Вернее, меня!
– Но зачем?
– Потому что я – самая сильная из всех, я представляю для них реальную угрозу! Вставай же! Нам надо бежать отсюда!
Легко сказать – бежать! А вот выполнить, когда вокруг глубокий вязкий снег, довольно проблематично.
Но мы все же поднялись. И побежали. В сторону дороги, где призывно манили открытыми дверцами «тигры».
Вот только между дорогой и нами оказался один из спецназовцев. Комод, он же Санек. А дуло его автомата поднялось до уровня моей груди. И шеи Ники…
Сейчас, когда я смогла рассмотреть лицо парня вблизи, я поняла, что гримаса, исказившая его лицо почти до неузнаваемости, была гримасой дикого напряжения. Он сопротивлялся! Вернее, пытался, но…
Палец на спусковом крючке дрожал все сильнее и сильнее, но все же сгибался. Медленно, но верно.
Я зажмурилась и, обхватив Нику, снова хлопнулась на снег, подмяв под себя дочь.
А потом загремели выстрелы. Пули с противным вжиком ерзали по воздуху, пролетая иногда в опасной близости и врезаясь в снег рядом с нами. А я могла думать только об одном – хватит ли моего тела для того, чтобы остановить пулю, остановить смерть, оставив ее в себе, не пустив к дочери.
Ника подо мной странно затихла, но я чувствовала, что тело девочки напряжено. Еще бы…
Знакомство с пулевым ранением у меня уже было, и не могу сказать, что оно мне понравилось. Больно, знаете ли.
И теперь моя спина взмокла от ожидания этой боли. Хорошо хоть, что на этот раз все закончится очень быстро… Очередь из автомата – это вам не одиночный выстрел из пистолета, тут без вариантов.
Действительно, закончилось. Правда, не очень быстро, но закончилось. А боли все не было.
Просто стихла стрельба, затем послышался торопливый хруст снега, и теплые родные руки обхватили нас с дочкой.
– Господи, пусть они будут в порядке, пожалуйста! Я не смогу жить дальше без них!
И на мое зажмуренное веко капнула слеза.
Я стерла ее, открыла глаза и улыбнулась:
– Нет уж, Лешик, даже не надейся – жить без нас мы тебе не позволим!
– Где, где болит? – Он, похоже, ничего не слышал и не видел, продолжая ощупывать нас с Никой. – Вы ранены? Винс, аптечку сюда!
– Да мы в порядке, ни одной царапины, – устало произнесла Ника, прижавшаяся к моему боку. – Мама очень вовремя упала. Теперь все нормально. Они ушли. Правда, не знаю, надолго ли.