– Не заметил я их, не заметил! Хотя признаю, сглупил, расслабился, не подумал.
– Об чем ты не подумал? Што мало их привел?
– Прости меня, Степаныч, но ты дурак.
– Ишшо и обзываитси! – возмутился старик, дернув винтовкой. – А ну, марш к своим! Иди-иди, супостат белесый! Щас будешь их к дереву привязывать, а потом я тебя привяжу.
– Степаныч, ну хватит дурить! У нас мало времени, очень мало! Думаю, эти двое уже сообщили координаты своим, и скоро сюда пожалуют очередные гости!
– И с имя разберемси! Патронов у меня на всех хватит!
В этот момент со двора раздался звон разбитого стекла и глухой стук. А через пару мгновений из калитки вылетел маленький серебряный метеор. Правда, метеор выглядел не совсем правильно – небесные камушки теплые комбинезоны не носят, но передвигался зато именно так, как и положено метеорам. Стремительно. Неудержимо.
Пока не врезался в конечную точку полета:
– Папка!!!
– Помпошик! – Кай подхватил сынишку на руки и уткнулся лицом в родную, так сладко пахнущую молоком и детством шейку. – Как же я соскучился, родной мой!
– Нет, я! Нет, я! Я больше соскучился! Я так ждал-ждал! А дедушка меня в доме запер! И злился так на тебя! И ничего слушать не хотел! А я ему говорил! А он не хотел! И запер! А я… я стекло разбил, вот! Потому что к тебе хотел! Дедушка, ты не ругайся за окошко, папа починит! И не злись на него, он хороший! Он самый лучший! А дядек тех я тоже не слышал, вот!
– И почему же это вы их оба не слышали? – примирительно проворчал старик, опуская ружье.
– А потому что на них защитные шлемы, вон, видишь, на летные похожи? – Кай, поудобнее устроив на руке сына, направился к валявшимся на снегу соплеменникам.
– У одного вижу, а у второго – нет.
– Слетел, наверное, когда его Лок завалил. Да вон он, лежит.
По мере приближения любимого хозяина амплитуда взмахов собачьего хвоста становилась все шире, а частота маха – все чаще. Лок аж привизгивал от нетерпеливого желания броситься навстречу долгожданному другу и завалить того на снег вместе с маленьким любимцем, и вылизывать, и обниматься, и взлаивать от восторга.
Но – нельзя. Он поймал врага, который хотел из пахнущей смертью железки причинить вред самым родным на свете существам. И должен охранять этого врага, пока хозяин не отдаст другой приказ.
– Та-а-ак, – Кай остановился в двух шагах от валявшихся на снегу соплеменников, – кажется, Ганс и Клаус? Верные прихлебатели Брунгильды? Интересно, а Грета и Президиум в курсе происходящего или это козни моей женушки? Кстати, обряд посвящения в ее постельные рыцари вы уже прошли? Небось и не по одному разу? Милейшая Брунгильда любительница этого дела.
– Не смей так отзываться о будущей Матери Нации, предатель! – ненавидяще прошипел оставшийся в шлеме. – Ты оскорбил ее изначально, спутавшись с грязной самкой! Да еще позволив ей родить ребенка, снова осквернив так тщательно очищенную кровь! Хотя, надо отметить, арийская кровь показала свою силу – даже ублюдок самки недочеловека выглядит твоей точной копией! У него и глаза такие же! А если бы его матерью была Брунгильда…
– Папа, – губы Михаэля жалобно задрожали, – а почему он говорит на непонятном языке? И почему у него так грязно внутри?
– Где – внутри?
– Вот тут, – маленький пальчик указал на голову. – И вообще, он весь грязный. Со всех сторон – серый и пыльный!
– Замечательно! – ухмыльнулся Ганс. – Ты и способности свои передаешь по наследству! Теперь мы непобедимы!
Глава 39
– Ну да, ну да, – покивал головой Кай, аккуратно опуская сына на снег. – Всенепременнейше! Но для начала давай-ка шлемчик снимем. Степаныч! Помоги ему от лишней тяжести избавиться!
– Это мы мигом. – Старик закинул ружье за спину и приблизился к сжавшемуся в комок немцу. – Ну-ка, недобитыш, подбородок подними! Мне так сподручнее будет.
– Не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами, недочеловек! – зашипел тот, попытавшись пнуть подошедшего ногой.
Совершенно забыв, похоже, о нависшем над ним звере. Но Казбек, зафиксировав попытку нападения на хозяина раньше самого исполнителя попытки, напомнил о себе весьма болезненно – для той ноги, что выступила в качестве оружия.
Крови на снегу прибавилось, поутихший было визг достиг уровня ста децибел.
– От жжешь, тля неугомонная! – проворчал Степаныч. – Вона как грабками сучит – не подступисси!
– Ладно, сейчас мы его угомоним. Ты отойди в сторонку и Михаэля придержи.
– Не надо меня держать, я буду помогать! – возмущенно завопил метеор в комбинезоне, но тяжелые ладони старика уже обняли мальчика за плечи, надежно зафиксировав на месте.
В первом ряду зрительного зала.
А на сцене тем временем главный герой приступил к делу.
Кай медленно, даже как-то небрежно повернулся к подвывавшему уже не от боли, а от страха Клаусу и пристально посмотрел ему в глаза.
Клаус знал, как выглядят глаза их сверхчеловека, но и никогда еще серебряный взгляд не задерживался лично на нем, на Клаусе. Обычно он равнодушно скользил мимо, уделяя человеку внимания не больше, чем столу или стулу, к примеру.
И Клауса это вполне устраивало!
У него и от мимолетного прикосновения этого серебра все тело покрывалось крупными такими пупырышками, вызывавшими нервную почесуху, так что спасибо, увольте нас от ненужного внимания чистейшего из арийцев!
И теперь он убедился в собственной правоте. И впервые пожалел, что связался с экстремистской группировкой Брунгильды. Но задний ум – он на то и задний, чтобы активизироваться в тот момент, когда хозяин ума находится в ней. Или в нем. Название этого дурно пахнущего места может быть любым, но суть – одна.
Фиолетовые пульсары в серебре становились все больше, они поглощали все видимое пространство, погружая сознание Клауса в фиолетовую бездну. И оставив на поверхности лишь одну-единственную жизненную установку – верно служить Господину, выполняя все его приказы.
– Сними с Ганса шлем и принеси его мне, – тихий голос Господина прозвучал в опустевшей голове немца оглушительным набатом. – Лок, отпусти его.
Тяжелые лапы, до последнего момента прижимавшие тело к земле, исчезли, и Клаус медленно и неуклюже поднялся, придерживая укушенную псом руку.
Затем оглянулся по сторонам, отыскивая указанную Господином цель, удовлетворенно улыбнулся и направился к корчившемуся на окровавленном снегу напарнику.
– Степаныч, отзови пса! – отрывисто приказал Кай. – Он там больше не нужен.
Старик, впервые наблюдавший «работу» Кая воочию, опасливо покосился на мужчину и велел Казбеку отпустить врага.
Зверь с радостью подчинился – он всем своим существом ощущал пульсировавшую в воздухе энергию, и находиться в эпицентре воздействия ему не хотелось. Лучше уж вместе с сыном, Локом, стоять возле старика и мальчика, так спокойнее.
Клаус приблизился к напарнику и склонился над ним, пытаясь расстегнуть застежку шлема. Сверкавшие бессильным бешенством глаза Ганса его абсолютно не впечатлили, как и яростные вопли:
– Ты что делаешь, тварь?! Очнись! Надень свой шлем!..! Кретин! Зачем ты его расстегнул, урод?!..! Пошел вон!..!
– Во блажит, – почесал затылок Степаныч, украдкой глянув на разинувшего от любопытства рот мальчика. – Небось матюками кроет, да?
– Есть маленько, – усмехнулся Кай.
– Хорошо хоть на немецком, на непонятном.
– А что такое матюки? – немедленно заинтересовался Михаэль. – И как ими можно крыть? Ой, папа, смотри, он кусается! Прямо как крыса в той ловушке, что деда в подвале ставил!
– Так крыса он и есть, самая что ни на есть взаправдашняя, – проворчал старик.
А тем временем Клаус, вытерев прокушенную напарником ладонь снегом, как-то механически размахнулся и сильным ударом отправил Ганса в нокаут. А может, и в нокдаун, во всяком случае, препятствовать выполнению приказа Господина тот перестал.
Клаус аккуратно расстегнул застежку, стащил с головы напарника шлем и принес его Каю:
– Что дальше?
– А дальше – подними свой шлем и отнеси оба в дом.
– Нет уж! – возмутился Степаныч. – Еще чего! Не хочу я всякую шваль в свой дом пускать, мало ли чего! А вдруг он очнетси, как тока от тебя отойдет, да снова шапчонку свою на голову натянет, а? Че тада делать будем? У меня в доме ить ишшо оружие имеитси, и забор вон какой – хрен его потом оттуда выковыряешь! Давай-ка лучше я энти шлемы прострелю, они ить нам не нужны и даже опасны!
– Наверное, ты прав, – улыбнулся Кай. – Надо их просто уничтожить…
«Не надо! Не вздумай!»
Кай озадаченно встряхнул головой, а потом оглянулся.
– Ты че башкой трясешь, словно лошадь от слепня? – озадачился старик. – И по сторонам зыркаешь – примстилось че?
– Ты ничего не слышал?
– Нет. Тока этот вот, – дед кивнул на застывшего столбом Клауса, – зомбя твой сопит громко. И дружок евоный стонет.
– Ты че башкой трясешь, словно лошадь от слепня? – озадачился старик. – И по сторонам зыркаешь – примстилось че?
– Ты ничего не слышал?
– Нет. Тока этот вот, – дед кивнул на застывшего столбом Клауса, – зомбя твой сопит громко. И дружок евоный стонет.
– Нет, детский голос.
– Ох, видать, перенапрягси ты, Каюшка! Откуда тутотка детям взяться! А Мишанька вроде ни слова не говорил.
– Это не я! – топнул ногой малыш. – Это девочка! А я – мальчик!
– Ты тоже слышал? – Кай присел перед сыном на корточки.
– Да! Она не хочет, чтобы мы эти штуки портили.
– Но…
«Кай, я слишком устала, чтобы объяснять, просто поверь! Эти шлемы понадобятся и тебе, и мне, и Михаэлю, и Вике!»
Это действительно был голос девочки. Девочки-подростка. Именно тот голос, что звучал тогда в ванной. И сегодня, когда он шел сюда.
Кай прикрыл глаза и сосредоточился:
«Кто ты? Это ты помогла мне там, в подземелье?»
«Да. Меня зовут Ника. Я – такая же, как ты».
«Но почему? Почему ты решила мне помочь? И откуда ты узнала обо мне?»
«От мамы Михаэля».
«Виктория?!! Она… помнит о сыне… обо мне?!»
«Ты дурак, да? Как можно забыть о своем ребенке?! Да именно ее боль и тоска и вывели меня на вас с Помпоном!»
Кай почувствовал, как замерло, а потом бешено заколотилось его сердце, а мысли сплелись с эмоциями в нераспутываемый узел – общаться с незнакомкой он пока не мог.
Но беседа продолжилась – в нее вмешался робкий голосок сына:
«Мама? Моя мама? Она есть? Она… хочу к маме!»
Личико Михаэля сморщилось, и он горько заплакал.
«Скоро! Не плачь, маленький! Мама уже совсем рядом! Вас приведут к нам скоро!»
– Мама! – в голос рыдал мальчик. – Я хочу к маме!
– Мишанька, ты чего? – Старик ошарашенно переводил взгляд с заходящегося в истерике ребенка на бледного до синевы, но с безумными от счастья глазами Кая. – Чего это с вами обоимя? Он ить давно про мамку не вспоминал, чего вдруг?! Эй, эй, ты куда?! Стой, Мишанька, стой! Кай, да окстись ты – парень убежал!
Кай вздрогнул и оглянулся – маленькая фигурка в комбинезоне упорно таранила снег, медленно углубляясь в лес.
– Никуда он не убежит, не волнуйся, – улыбнулся мужчина. – Видишь, снег какой. Сейчас я его догоню.
– Да куда ж он рванул-то так, объясни!
– К маме.
– Какой еще маме?! Откедова она взялась?
– Приехала.
– Да ити твою мать!
– Степаныч, какая-то у тебя реакция странная на радостную новость!
– А ты оглянись! Казбек, Лок, стоять!
Угрожающий рык, грохот выстрелов, отчаянный визг смертельной боли…
Глава 40
Расслабленно бултыхавшееся в счастливой эйфории сознание поначалу лишь зафиксировало увиденное, не вникая в смысл ситуации. Но душа Кая, его сердце съежились и почернели, словно их опалило пламенем.
Испепеляющим пламенем боли…
Наверное, он слишком устал. Постоянная борьба за жизнь, вернее, за смысл этой жизни – сынишку, игра в слюнявого идиота, поединок с Брунгильдой, наконец, этот побег, завершившийся, как он думал, удачно…
Как он думал.
Но ведь он думал и о том, что выследившие его соглядатаи Брунгильды должны были передать свой маршрут сообщникам, он сам несколько минут назад предупреждал об этом Степаныча!
А потом – расслабился. Растаял ледяной стержень в душе, превратившись в лужицу счастья.
Теперь вот расхлебывай эту лужицу, кретин.
Смотри, как пойманным зайчонком бьется в руках одетого в белый комбинезон верзилы твой сын. Слушай, как он жалобно кричит, как он зовет папу на помощь. И наблюдай за тем, как снег под замершими на снегу собачьими телами очень быстро меняет цвет с белого на красный…
И кроши зубы в отчаянном бессилии – головы всех пятерых блеклоглазых клонов были надежно защищены шлемами.
– Сволочи!
За спиной клацнул затвор, но тот, кто держал мальчика, насмешливо покачал головой, кивнув на приставленный к виску ребенка пистолет:
– Даже не думай, старик. Даже не думай. Брось свою пукалку, иначе я снесу выродку полголовы.
– Говорил же – следи за мальчонкой, – глухо произнес Степаныч, медленно опустив на снег винтовку. – Догоню, догоню! Что, догнал?
Кай промолчал. Не потому, что возразить было нечего – ему вдруг стало все безразлично. Наверное, шок от увиденного окончательно спалил душу, оставив от желания бороться только пепел.
Он проиграл. Все. Конец. Остается одно – сдаться на милость победителей и надеяться только на их снисхождение. А может, удастся заслужить прощение жены? Тогда он будет жить, и жить комфортно. Кем-то вроде принца-консорта.
Михаэль? А что Михаэль – в конце концов, его вряд ли уничтожат. Все-таки носитель ценных генов, пусть и немного подпорченных самкой недочеловека. К тому же внешне сын – точная копия отца, так что вполне можно рассчитывать на то, что мальчик останется в живых и даже вырастет. Если переживет эксперименты ученых.
Ну а если не переживет – что ж, Брунгильда родит других детей, правильных…
– Ты чего столбом встал?! – зашипел Степаныч. – Сделай хоть что-нибудь! Вон энтих двоих, что без шлемов, отправь на выручку мальчонки!
– Успокойся, – холодно произнес Кай, – умей признавать поражение. Мы с Михаэлем возвращаемся домой.
– Домо-о-ой? – недобро прищурился старик, вглядываясь в ставшее вдруг каким-то неживым лицо мужчины. – А я думал, дом Мишаньки здесь.
– Ты ошибался.
– Папа! – Михаэль уже рыдал в голос, захлебываясь от отчаяния. – Папочка! Ты где?! Я тебя не слышу! Папа!!!
– Сдулся твой папа, – ненавидяще процедил Степаныч, – нет его больше.
Он хотел еще что-то добавить, но вдруг дернулся и замер. Озлобленное выражение его лица сменилось ошарашенным, а затем власть перешла к сосредоточенности.
Но Кай ничего этого не видел. Потому что не смотрел.
Он поднял вверх руки и равнодушно произнес:
– Я сдаюсь.
– Так я тебе и поверил, – ухмыльнулся державший мальчика. – Ты нас всех месяц дурил, притворяясь дебилом, так что новым спектаклем меня не проведешь. Тем более что с Гансом и Клаусом ты смог справиться, даже несмотря на их шлемы.
– Мне помогли псы. Но теперь их нет.
– Все, заткнись и делай, что тебе велят. Для начала отпусти Клауса и Ганса, они себя странно ведут.
– Я их уже отпустил.
– Да? Так что же они до сих пор заторможенные такие? Клаус, Ганс, вы в порядке?
– Похоже на то. – Клаус встряхнул головой и оглянулся по сторонам. – А что происходит? Последнее, что я помню – Кай подошел ко мне и посмотрел в глаза. И – все. Провал.
– Провал, да? – процедил Ганс, сплевывая на снег сгусток крови. – Да ты мне нос сломал, придурок!
– Я?!!
– Ты!
– Зачем?
– Шлем стаскивал по приказу этой сволочи!
– Не помню…
– Гм, а ты, похоже, действительно одумался, – усмехнулся старший, убирая пистолет от виска ребенка. – Впрочем, я не удивлен. Несмотря на все твои завихрения, ты – «истинный» ариец, способный мыслить трезво и рационально. Думаю, Брунгильда это оценит. Но рисковать я не хочу, так что давай-ка, приятель, надевай на голову шлем.
– Не хочу.
– Это еще почему? Ты же вроде все понял и сдался?
– Именно поэтому и не хочу. Унизительно. Я и так на вашей стороне.
– Надевай, кому сказано! Иначе прострелю мальчишке ногу! Или руку!
– Стреляй, – равнодушно пожал плечами Кай. – Мне все равно. Но шлем я не надену. Мне нельзя.
– Что значит – нельзя?
– То и значит. У меня от шлема голова болит.
– Папа?.. – Михаэль уже не бился и не рыдал, он обессиленно повис на плече верзилы и лишь судорожно всхлипывал, пытаясь поймать взгляд отца.
Но у него не получалось – самый родной, самый любимый в мире человек (после мамы, конечно, но ее малыш почти не помнил… так, образ, ощущение), его папочка, которого мальчик чувствовал, понимал, знал всю свою коротенькую жизнь, вдруг исчез. Совсем. Нет, человек, точь-в-точь похожий на папу внешне, остался, вон он, но там, внутри, больше нет света и тепла. Только пыль какая-то…
«Успокойся, Помпон, папа скоро вернется. Он просто заболел».
– Так, мне надоело тут торчать! – рявкнул старший, поудобнее перехватив вялое тельце ребенка. – Снег почти перестал, и солнце вон выглядывает, глазам больно.
– Кстати, для меня очков солнцезащитных не прихватили? – деловито поинтересовался Кай.
– Кстати, нет. И так обойдешься – вон капюшон какой глубокий. Ганс, Клаус, вы обратно дойдете?
– Я – вряд ли, – простонал Ганс. – У меня нога повреждена.
– Понятно. Ну что же, вы с Клаусом останетесь пока в этой халупе, а завтра мы за вами пришлем снегоходы.
– А старика куда девать?
– Туда же, куда и его собак. Пристрелить. Все, Кай, надевай шлем – и вперед. Гм, ты же без лыж, будешь нас задерживать. Дитрих!
– Я! – гаркнул один из преследователей, вытянувшись в струнку.
– Уступи свои лыжи Каю.
– А я как же?
– А ты останешься здесь, за ранеными присмотришь. И старика этого прихлопнешь, когда мы уйдем.