– Не надо! – заверещал Степаныч, бухаясь на колени. – Не убивайте! Я буду вам помогать! Я вот и сейчас подмогну!
И он неожиданно для своего возраста ловко подхватился с коленей, цапнул все еще валявшийся на снегу шлем и нахлобучил его на голову Кая, еле слышно прошипев на ухо:
– Я тебе, поганец, свово унижения долго не прощу! Ты тока вернись сначала!
– Да как ты смеешь!.. – возмущенно заорал было Кай.
А потом в голове что-то со звоном лопнуло, осыпаясь грязными хлопьями.
И от одного прикосновения к этим хлопьям, только что бывшим его желаниями и намерениями, Кая словно током било.
Током отвращения, омерзения и гадливости.
К себе и своим мыслям.
Судя по всему, кем-то навязанным…
Но кем именно – он разберется потом, а сейчас надо заняться делом.
– Главное, шлем не сымай, – удовлетворенно шепнул старик, увидев вспыхнувший в фиолетовой глубине огонь. – Так девчушка велела. – И уже громче, подобострастно глядя на старшего из немцев: – Вот видите, господин хер, я вам еще пригожусь.
Кай еле удержал внутри невольный смешок, но соплеменник, которого, кстати (или некстати), звали Адольфом, явно не настолько хорошо владел русским, чтобы понять издевку деда, он лишь высокомерно поправил:
– Надо говорить – герр, а не хер, без «господин», иначе получается господин господин.
– Как скажете, хер-хер!
– Тьфу ты, идиот! Пристрелить его! Клаус, выполняй!
– Так точно! – козырнул здоровой рукой тот и заковылял в сторону отброшенного пистолета.
Кай дернулся было, чтобы помешать ему, но старик еле слышно шепнул, стараясь не шевелить губами:
– Не суетись! Не мешай ей!
– Но…
– Цыц, я сказал!
Клаус тем временем доковылял до пистолета, поднял его и пошел обратно, деловито очищая оружие от налипшего снега.
Остановился как раз посредине между немцами и Степанычем, вытянул руку в сторону старика, прицелился и вдруг, резко развернувшись, открыл огонь по своим…
Глава 41
К сожалению, снайпером Клаус не был, и уложить всех преследователей он не смог. К тому же один из них стоял за спиной старшего, державшего Михаэля, и в него Клаус вообще не целился.
Но двое из пятерых тряпичными куклами неуклюже осели на снег, делая изначально черно-белую картину еще более кровавой. Третий вопил, судорожно вцепившись в простреленную руку.
А четвертый, тот самый, что оказался вне линии огня, сдернул с плеча автомат и, заорав что-то невнятное по содержанию, но понятное по смыслу, выпустил очередь по предателю.
– Осторожнее! – прошипел старший, старательно прикрываясь телом мальчика. – Кая не задень! Черт! Ты что наделал, кретин?!
– Я… – Лицо стрелка, от рождения не очень яркое, вылиняло еще больше, а глаза цвета застиранных портянок с ужасом наблюдали, как главная цель их погони, тот, которого велено было доставить целым и невредимым, медленно заваливается набок, а на плече его быстро, слишком быстро расплывается красное пятно. – Я не хотел! Я стрелял в предателя! Я…
– Я, я, я – что ты заякал, дебил! Лучше проверь, что там с нашими! Эй, старик, как дела у Кая?
– Живой пока, – буркнул Степаныч, осторожно расстегивая куртку мужчины. – Но его надо перевязать, рану обработать. У меня в мешке аптечка есть.
– Так действуй! Сможешь помочь – останешься жить. Да не дергайся ты, паршивец! – Немец раздраженно встряхнул снова начавшего вырываться мальчика. – А то придется тебя угомонить!
Но Михаэль ничего не слышал. И не видел ничего.
Кроме лежавшего неподвижно отца, вокруг которого снег становился страшным…
– Папа! Папочка-а-а-а!!! Пусти меня, пусти!
Большого вреда трепыхания ребенка немцу не причиняли, они просто мешали. До тех пор, пока маленький кулачок не засветил прямо в отороченный белыми, очень похожими на свинячьи ресницами глаз.
– Уй-юй! – как-то несолидно взвизгнул детина, выпустив из рук ребенка и судорожно ощупывая лицо. – Вроде цел… Ах ты, гаденыш! Ну, ты у меня сейчас получишь! Дитрих!
– Я! – замер по стойке «смирно» неудачливый стрелок.
– Держи их под прицелом, а я пока с нашей ударной группой свяжусь. Может, им все же удалось незаметно от Греты взять снегоходы. А я еще отказывался от их помощи – нас ведь целых семеро вместе с той парочкой предателей!
– Я не предатель, – подал голос притворявшийся невнятной кучкой Ганс. – Это все Клаус! Наверное, Кай ему совсем мозги вышиб!
– Это я ему мозги вышиб! – хвастливо уточнил Дитрих, но, наткнувшись на свирепый взгляд командира, захлопнул рот и сосредоточил внимание на главных объектах.
Один из которых лежал сейчас на снегу, не подавая признаков жизни, а другой горько плакал у первого на груди:
– Папочка, ну открой глазки! Не пугай меня, папочка! Я тебя совсем не слы-ы-ышу!!!
– Мишаня, да не убивайся ты так, – ласково прошептал Степаныч. – Ты лучше сбегай, сумку мою принеси. Мы сейчас папку твово лечить будем.
– Правда? – Серебряные глазенки засияли надеждой. – Он не умрет?
– Нет, ну что ты, маленький, что ты! Его не сильно ранили, я смогу папке подмогнуть. Кстати, када взад потопаешь, вон, видишь, такая же шапка, как на папе твоем, лежит?
– Ага, вижу.
– Ты и ее прихвати, ладушки? Мне тоже велено энту ерунду надеть.
– Ага, понял! Я быстро! – Мальчик вытер ладошками заплаканные глаза и шустро затопал к калитке, возле которой лежал на снегу вещмешок старика.
– Стоять! – заверещал Дитрих, дернув стволом автомата. – Эй, дед, верни его! Не то пристрелю!
– Да он за лекарствами побег, папку лечить будем! Герр, как там тебя, объясни ты долдону своему, что тутока к чему! А то, не ровен час, шлепнет сдуру мальчонку-то, а он ить вам нужон, рази нет?
– Фу, как ты ужасно разговариваешь, старик! – поморщился старший, убирая в нагрудный карман рацию. – Одно слово – недочеловек! Дитрих, в мальчишку стреляй только в том случае, если он в дом рванет. И то целься по ногам, понял?
– Так точно! А что там наши?
– Скоро будут! – довольно ухмыльнулся немец. – На трех снегоходах! Великая Мать Нации смогла задурить голову старухе Грете, убедив ту отправить на поиски заблудившегося сыночка снегоход.
– А что фрау Ландберг скажет, когда мы привезем мальчишку?
– Ничего, – пожал плечами старший. – Она не увидит выродка, его сразу отправят к нашим людям.
– А если заговорит Кай? Он ведь, кажется, нас опять обманул!
– Да, хитрый, сволочь! Но ничего, на нем шлем, так что пока он безопасен. К тому же ранен, поэтому особых проблем сейчас не доставит. А потом фрау Брунгильда что-нибудь придумает. Наше с тобой дело – выполнять ее приказы, и только. О, видишь, мальчишка вернулся с мешком. И шлем зачем-то притащил! Гляди-гляди, старый пень его себе на голову натянул! Вот ведь обезьяна! Ладно, потом заберу, пусть пока Каем занимается. Кстати, как там наши?
– Наповал. А у Ганса снова рана открылась.
– И чего он ждет? У него ведь должна быть с собой походная аптечка!
– Говорит – собака повредила, когда грызла.
– Так брось ему свою! Хотя нет, следи за стариком и мальчишкой, я сам помогу Гансу.
Михаэль, присев на корточки, внимательно наблюдал за уверенными движениями дедушки. Мальчик почти успокоился – раз дедушка говорит, что с папой все будет в порядке, значит, так оно и будет. К тому же девочка в голове обещала то же самое. Правда, он ее давно не слышал, как и папу, но малыш чувствовал – девочка где-то здесь, совсем недалеко. Она просто занята сейчас.
А потом в голове как-то странно, очень неприятно зашуршало, словно змея вползла, осмотрелась и вкрадчиво прошипела: «Во-о-он, видишь, в мешке нож лежит? Возьми его и помоги дедушке лечить папу. Врачи всегда раны ножом увеличивают, чтобы удобнее было возиться! И ты ножом в рану ткни!»
– Так нельзя! – растеряннно пролепетал Михаэль. – Так неправильно!
– Чего это неправильно! – удивленно посмотрел на мальчика Степаныч. – Ишь ты, яйцо курицу учить вздумало! Я всю жисть раны и болячки разные врачую, и папку твово когда-то травами на ноги поднял, он потом мой чаек все время просил. Я, кстати, его захватил, дам папке попить, как рану перевяжу.
– Деда… – Губы малыша задрожали, а в наплаканных глазах снова заблестели слезы. – У меня в голове змея поселилась! Она противно шуршит и всякие гадости заставляет делать!
– Ох ты! – встревожился старик. – А о тебе мы и не подумали! Вот же сволочи какие, а?! За мальчонку принялись! Ника, девочка, ты слышишь это? Я-то ни тебя, ни энтих гадов не слышу в шлеме, но ты уж огради Мишаньку, подмогни ему! А ты, Мишаня, никого не слушай! Это болезнь папкина к тебе приползла, но мы ее выгоним! Сейчас девочка наша тебе поможет! Ну, пришла она?
– Не-а, – всхлипнул Михаэль. – Де-е-еда, змея меня заставляет ножик взять!
– А мы сейчас ножик уберем от греха подальше!
За спинами заскрипел снег, и в следующую секунду чужие руки снова схватили мальчика.
– Хватит, набегался! – рявкнул немец. – Старик, заканчивай возиться, нам пора возвращаться.
– Хватит, набегался! – рявкнул немец. – Старик, заканчивай возиться, нам пора возвращаться.
– Вы что, собрались его по лесу вести?! В таком состоянии? Он не дойдет! Лучше Кая в дом перенести…
– Ну да, обязательно, – глумливо хмыкнул старший, закидывая на плечо неожиданно вялого мальчика. – Еще и сыночка с ним оставим, потом извинимся и на цыпочках уйдем! Не забыв трупы наших людей забрать и забыв, кто виновен в их смерти! – Ухмылка сменилась злобным оскалом. – С минуты на минуту наши люди на снегоходах должны подоспеть, так что давай, в темпе заканчивай. Да, кстати, шлем-то сними! Не для твоей поганой головы был сделан!
– Не сниму, – угрюмо буркнул старик, стараясь незаметно ухватить рукоятку ножа.
Но сделать что-либо незаметно, когда соглядатай навис прямо над тобой, довольно сложно.
И болезненный пинок твердым носком лыжного ботинка подтвердил это.
– Нож отбрось в сторону, старый пень! И быстро снимай шлем!
– Слышь, ты, хер-хер, – процедил Степаныч, поднимаясь после пинка, – не мешай мне раной Кая заниматься, а то, не ровен час, помрет он! Кажись, кость задета! Я ему сейчас настой, силы прибавляющий, дам, а потом отдам тебе твою шапчонку, не хнычь!
– Сейчас отдай!
– Вот ведь привязался! Да не могу я, застежка у ево мудреная больно, опосля возиться буду!
– Ну ладно, заканчивай, – раздраженно дернул щекой немец. – Но не надейся сбежать!
– Ты за меня не беспокойси. – Старик внезапно побледнел, встревоженно глядя куда-то за спину верзилы. – Ты за себя волнуйси. И мальчонку сюда давай, тока медленно и осторожно, не дергайси…
– А что…
Вопрос испуганно всхлипнул и трусливо убежал обратно в глотку немца, когда за его спиной почти одновременно послышались рычание, выстрел, противный хруст и душераздирающий вопль Дитриха. А затем к товарищу по партии присоединился и фальцет Ганса.
Не выпуская из рук ребенка, немец резко развернулся и буквально налетел взглядом на янтарно-желтые волчьи глаза. Матерый зверь стоял всего в двух шагах от человека, уши его были плотно прижаты к голове, пасть оскалена, а где-то в глубине горла клокотал, нарастая, очень такой неприятный рык.
А со всех сторон к обильно залитому свежей, остро пахнущей кровью участку леса бесшумно скользили серые, отощавшие за зиму и от этого особо озлобленные тени…
Глава 42
– Эх, мне бы ружжо мое щас! – еле слышно прошептал старик, скрипя зубами от бессилия. – Я бы… Чего застыл, герр, у тя ж пистолет есть, Мишаньке в голову им тока што тыкал! Отдай мне мальчонку и стреляй!
– Не успею, слишком долго, – выдавил из себя немец, не спуская помертвевших глаз с напружинившегося перед прыжком волка. – А вот так – успею!
И он мощным толчком швырнул маленькое тельце прямо в оскаленную пасть…
– Господи, Мишаня!!! – совершенно ошалев от ужаса, старик попытался помешать мерзавцу, но не успел.
И мальчик с размаху налетел на клыки. Нежная кожица на щечке мгновенно лопнула и заплакала кровавыми слезами, а Михаэль смог только пискнуть – от страха и боли ребенок почти сомлел.
Зверь, явно не ожидавший такого подарка, отступил на шаг и склонился над так легко доставшейся ему добычей. Так вкусно и сладко пахнувшей добычей. Из пасти на снег закапала слюна.
– Вот, забирай! – заорал немец, трясущимися руками пытаясь выдернуть из кобуры пистолет. – Он гораздо вкуснее меня, посмотри, какое нежное мясо, какие тонкие косточки! Жри его, а я пока…
– Ах ты, сволота поганая! – взревел Степаныч, медленно поднимаясь. – Да я тя щас голыми руками придушу, тварь! Да я… Опаньки!
Блондин, справившийся наконец с подло застрявшим в кобуре пистолетом, мимолетно удивился изменившейся вдруг интонации голоса этого недочеловека. Но размышлять над причиной ему было некогда – остальные волки медленно сужали круг, совершенно не задерживаясь возле таких больших, таких аппетитных кусков мяса, еще недавно носивших имена Ганс, Клаус, Дитрих…
На что очень и очень рассчитывал единственный оставшийся в живых кусок – по имени Адольф. Голодные звери сейчас должны были с аппетитом пожирать добычу, оставив его на потом!
Но они вели себя неправильно! Но самое главное – старик тоже вел себя неправильно! Он почему-то совсем перестал бояться! Недочеловек усмехнулся, покачал головой и, буркнув вполголоса странную фразу: «Во девка дает!», направился прямо к ближайшему волку.
Который сейчас должен был смачно хрустеть тонкими косточками ребенка, ведь никакой зверь не удержится, почувствовав на клыках свежую кровь!
Но и этот зверь был неправильным!!!
Он не тронул ребенка! Поскуливающий от страха мальчишка сидел на снегу, размазывая слезы и кровь грязными кулачками, а волк, аккуратно обогнув ребенка, снова шел к Адольфу!
И в янтарно-желтых глазах хищника к охотничьему азарту прибавилось явное презрение. Но…
– Бред! – заорал немец, направляя на зверя пистолет. – Ты не человек! У тебя нет эмоций! Нет! Нет!! Нет!!!
И он нажал на спусковой крючок.
Раз, другой, третий…
Но пули с противным визгом ушли в небо, одна, правда, убила еловую ветку, и та с жалобным шелестом упала на снег.
– Ты что, дед, сдурел?! – зарычал Адольф, направляя пистолет на ударившего его по руке старика. – Ты зачем это сделал?! Их же вон сколько, закончат со мной – все равно за вас с мальчишкой примутся!
– Не примутся, – угрюмо процедил Степаныч, поднимая сжавшегося в комок ребенка. – Им ты нужен!
– А-а-а, – в белесых глазах зашевелилось понимание, – вот оно что! Ими кто-то управляет, верно?
– Ты смотри, Мишаня, – усмехнулся Степаныч, укрыв дрожавшего мальчика полой своего тулупа, – сообразительный какой фриц попался!
– Так это ты, старик?! – прищурился Адольф. – Ты что, колдун местный?
– Да пошел ты!
– Не-е-ет, это ты сейчас пойдешь!
И пистолет в руках немца снова плюнул смертью.
Но именно в этот момент волк атаковал. И пуля досталась зверю, с жутким хрустом влепившись прямо в широкую грудь.
Хищник умер мгновенно. Но инерция мощного прыжка все-таки донесла уже мертвое тело до добычи, сбив блондина с ног.
И подняться он уже не смог. Не успел…
Серые тени молча накинулись на извивающееся тело, и по ушам резанул дикий крик, очень быстро перешедший в предсмертный хрип…
– Не смотри туда, Мишаня, не надо, – глухо произнес старик, прижав голову малыша к своей груди. – Пойдем лучше к папке, посмотрим, как там евоные дела. Я рану-то толком и не перевязал, тока промыл и лекарство положил. Да и твою щечку полечим… – Степаныч вдруг замолчал, прислушался и, огорченно сморщившись, закричал: – Да что ж энто такое! Кажись, фриц не брехал – подмога на снегоходах катит! Они кончатся када-нить?! Скока их в подземелье – тыща?
– Нет, меньше, – криво улыбнулся открывший глаза Кай. – А что, у нас еще гости? И где предыдущие?
– Папка! – жалобно вскрикнул Михаэль, измученным воробьенышем выглядывая из-под тулупа Степаныча. – Ты живой? Ты не умер?
– Да вроде нет.
– А тут так страшно было без тебя!
– Вижу. – Кай приподнялся на локте здоровой руки и, нахмурившись, осмотрелся.
Волки, абсолютно не обращая на них внимания, трапезничали. И назвать это зрелище приятным глазу и уху не смог бы даже самый прибабахнутый оптимист.
– Что произошло, я вижу. Но кто привел зверей?
– Девчуха та, наверное, Ника, больше некому. Так, давай-ка, подымайси. – Степаныч аккуратно поставил мальчика на снег и подхватил Кая под спину. – Надо успеть до ворот доковылять, а там отобьемси. Ружжов у меня, ты знаешь, хватит, штоб цельный месяц оборону держать. Смогешь идти-то?
– Попробую, – простонал мужчина, побледнев от напряжения. – Мне бы чайку твоего, тогда точно дойду.
– От старый хрен! – звучно шлепнул себя по лбу Степаныч. – Я ить и собрался тебе настоя-то дать, да отвлекся маненько.
Он вытащил из вещмешка фляжку:
– На, пей, да поболе. И побыстрее, твои уже совсем близко, чуешь?
Действительно, рокот снегоходов становился все громче.
Кай жадно припал губами к горлышку фляги, и терпкая горьковатая жидкость полилась в пересохшее горло.
Этот настой всегда был мощным стимулятором для него, а сейчас чай по рецепту старика оказался настоящей живой водой из сказки.
Слабость и головокружение, только что правившие его телом, были свергнуты революционно настроенными массами: силой, энергией и жаждой жизни.
Конечно, раненое плечо напоминало о себе дергающей болью, но двигаться больше не мешало.
– Все, Степаныч, я готов. Ты бери Помпошку и беги вперед, а я следом.
– Не, так не пойдет. А вдруг свалисси?
– Не свалюсь. Но и бежать не могу пока, а нам ведь надо оружие приготовить! И Михаэля в подвал спрятать.
– Не хочу в подвал, хочу с вами!
– Давай, Степаныч, бери его и вперед. Не время спорить!
– Лады, – кивнул старик. – Тока и ты поспешай!
Он ловко подхватил завопившего от возмущения мальчика и, смешно переваливаясь, потрусил к дому.