— Как в прошлом месяце…
— Вот именно. Например, в прошлом месяце. Значит, бывают дела, где я совершенно определенно не нужен. И есть дела, подобные этому. Я делаю то, что велит Старик. Вношу свой вклад. Но это… не соответствует моей квалификации. По жизни я специализируюсь совсем на другом. Но здесь это «другое» не требуется.
Мы остановились и распластались на сырых стенах друг напротив друга в сужающемся коридоре. В свете нашлемного фонаря я видел капельки пота, бегущие по лицу Моравиа, и почувствовал влагу также у себя на лице. Я подумал об известняковой породе, о том, как жидкости становятся твердыми, и в качестве некоторого обратного процесса представил нас обоих превратившимися в лужи после этого приключения. Творилось что-то невидимое, но очень важное, решающее.
— Эй, ты что, ждешь ответа? Например, ты можешь копать. Как тебе такое?
— Ерунда.
— Я попыталась, — ровно сказала она, и было непонятно, шутит она или нет.
— Думаю, могу судить объективно: я не вношу достаточный вклад, — заявил я.
— Ты очень ошибаешься, — вздохнула Моравиа. — Как ты этого не видишь?
— Чего не вижу? — Я выставил раскрытую ладонь, словно она могла положить на нее свое объяснение.
— Старик знает тебя лучше, чем ты сам. Естественно, у тебя есть всякие занятия, бумаги и прочее. Твоя обычная работа. У меня тоже есть. Но кто мы… Старик использует нашу суть. Он знает, что ему надо. Он знает наши истинные таланты. Возможно, эти скрытые способности не приносят нам денег. Но они служат Делу.
Дело. Сердце учащенно забилось, тяжелое дыхание стало слышно по всему коридору глубокого подземелья. Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы успокоиться. Когда Моравиа увидела, что я готов, она спросила: «Нормально?», и я ответил тем же словом, и мы продолжили искать путь к миру, которого так и не нашли.
* * *Если Старик знал наши сильные стороны, то он знал также наши слабости, болевые точки, как работает наша человеческая природа. Он знал, что каждый из нас будет делать в данных обстоятельствах. Я почему-то нашел это утешительным, когда позвонил Раксби. Также меня поддерживала мысль, что при нашей истовой вере в могущество Старика он не допустил бы терактов, а если это произошло, должно быть, он умер. Если он жив, как настаивал Раксби… значит, я встречусь с ним и расскажу все, что знаю — на самом деле я знаю лишь одну-единственную вещь, которую можно хоть как-то применить.
* * *Лет через пять-шесть после женитьбы я увидел старого врага — Демонтажника — в парке аттракционов: он держал за руку маленького ребенка. Специальностью этого человека были устройства, которые разбирали на части здания, самолеты и всякое такое — изнутри. Обычные негодяи с ограниченной фантазией подкладывали бомбы, но приборы Демонтажника анализировали, как части соединены в целое, и разрушали эту сборку, словно для них стрела времени летела задом наперед. Понятия не имею, как действовали эти штучки. Настоящий кошмар был в том, что они сканировали и анализировали все, попадавшее в поле их действия, поэтому, когда пара самовольных поселенцев нашла склад активированных аппаратов-монстров, упрятанных в маленькие коробочки, другой прохожий увидел через окно, что именно случается, когда человека буквально разбирают по косточкам.
Старик нашаманил хитроумное изобретение в виде проблескового маячка, который выдавал мигающий желтый луч, долженствующий сбивать с толку оружие Демонтажника. Наш налет на его тайный штаб, скрытый глубоко под землей, был прямо-таки световым шоу, хотя память моя сохранила от этой атаки лишь визуальные фрагменты. Ужасающий эпизод. Когда уже на поверхности, на свежевспаханном поле мы собрались вокруг Демонтажника, а Старик стоял коленями у него на спине, мне показалось, что мы вернулись из ада, прихватив оттуда самого дьявола.
Увидев его спустя годы, я чуть было не бросился в драку: первым инстинктом было сбить его с ног. Вместо этого я застыл без движения.
— Что с тобой? — спросила Клара.
— Вон тот человек.
— Ты его знаешь?
Границы моего видения чуть расширились: около Демонтажника была женщина, державшая ручку прогулочной коляски. Вся небольшая группка стояла в очереди на аттракцион. Мужчина смеялся чему-то, сказанному спутницей. Он почувствовал мой взгляд, мельком поглядел в мою сторону и одарил сердечной улыбкой — видимо, по его мнению, я просто отреагировал на его веселье, — а потом обратил все свое внимание на женщину.
— Милый, ты с ним знаком?
— Больше нет, — ответил я и несколько нервно взял жену за руку.
Естественно, очень нелегко превратить социопата в приличного человека. Естественно, Старик не просто укладывал людей под нож и вырезал то, что делало их аморальными типами. Не его методы!.. Процесс должен быть более… гуманным. Более личностным.
* * *Каким бы ни был этот процесс, разве врачи делают не то же самое — таблетками латают химическую или генетическую рану в чьей-нибудь личности? Мы созданы несовершенными, любой из нас. И что означает свободная воля для одержимого, для человека, унаследовавшего склонность к садизму, для того, чье детство, возможно, было чередой мучений? При попечительстве Старика такой человек впервые в жизни будет иметь по-настоящему свободную собственную волю.
Хотя… насколько свободной была моя?
Каким бы ни был этот процесс, прошла молва, что Старик проводит эти хирургические операции в своей арктической цитадели, которую он называл «мое северное убежище», а Джим Отмычка нарек «айсберг-лагерем».
Меня туда взяли только однажды, но я понял, что Старик проводил там немало времени, когда не занимался очередным Делом. Мы прибыли на самолете в маленький канадский городок и уже оттуда предприняли скоростную подземную поездку под тундрой по туннелю — сооруженному когда? кем? Старик не настолько квалифицированный специалист, чтобы самостоятельно совершить такой инженерный подвиг. Никакой тряски в вагончике, будто это не подземка, а пневмопочта, которая доставляла документы в старых офисных зданиях.
Мы оказались в холодном зале, изолированном от остальных помещений. Внутри я успел получить лишь мимолетные впечатления — быстро промелькнувшие перед глазами картинки общего дизайна: под очень высоким купольным потолком располагались комнаты внутри комнат, видимо, сооружение строилось по принципу аттракциона с несколькими выходами в каждом помещении, в дверных проемах виднелись разветвляющиеся коридоры, и все это выполнено в спартанском стиле: ничто не выступало из ледово-голубых стен. В некоторых комнатах на редких полках имелись книги, подстилки и подушки для сидения; мы остановились на кухне, где Старик выложил замороженные блоки рыбы — наш будущий обед, перед тем как вести нас в арсенал, на сбор снаряжения и затем к транспорту.
Мы катались на двухместных снегоходах по плотному снегу, глаза были спрятаны за толстыми защитными очками, которые слишком сильно сдавливали мне скулы. Я оглянулся и увидел, что мы выехали из грани небольшой скалы.
На следующий день, похитив радиомаяк и двух нужных нам безмолвных мужчин (оба теперь лежали без сознания в транспорте Старика), мы вернулись из нашего полярного приключения тем же путем. Тогда я и смог более четко рассмотреть характерные черты ландшафта: отвесную башню изо льда, бескрайние равнины абсолютной белизны, простирающиеся во все стороны, в отдалении — синусоиду горных кряжей.
* * *Раксби пришел на встречу по моей просьбе. Вечером предыдущего дня выпал снег, и утренняя гололедица заставила меня запоздать. Поворачивая за угол около пекарни, я приостановился, удержавшись за кирпичную стену, потом увидел Раксби, который выбирался с пассажирского места своей машины; вторую фигуру внутри автомобиля я рассматривать не стал.
Я рассказал Раксби все. Он попросил меня приблизительно определить размеры и подсчитать расстояния. Два дня спустя я нырнул на заднее сиденье его машины. Его коллега отсутствовал. Раксби открыл компьютер, чтобы показать фотографии со спутника и подвижные трехмерные макеты — увеличенные изображения серых глыб с тех картинок. Определили три вероятных местоположения.
— Вот оно, — указал я на второе изображение. Даже в таком несуразном виде картинка напомнила мои ощущения того дня: санки упруго катятся по белой бесконечности, и меня переполняет великая радость от работы на Старика. Еще я почувствовал ужасный холод того места. Он проникал внутрь, словно клинок убийцы. После этого приключения я несколько дней не мог полностью согреться. Теперь непреходящий холод снова охватил меня.
Раксби захлопнул компьютер.
— Вы поедете с нами, — сказал он, потом подождал, пока я выйду из машины.
* * *В самолете меня охватил ужас: шлем заглушал звуки, болтанка заставляла судорожно хвататься за скобы, вокруг сидели до зубов вооруженные вояки — я был ошеломлен и уже наполовину уверился в абсолютной тщетности мероприятия. Если Старик жив, если он здесь, в арктическом бастионе, если его не предупредили о приближении опасности… Эти «если» создавали вымышленное повествование, в котором ни один символ не мог быть принят на веру. Ближе всего к подобным историям я оказывался, работая со Стариком, и даже те сюжеты иногда разыгрывались в реальной жизни так совершенно или так ужасно, как хотели провернуть дело эти люди.
В самолете меня охватил ужас: шлем заглушал звуки, болтанка заставляла судорожно хвататься за скобы, вокруг сидели до зубов вооруженные вояки — я был ошеломлен и уже наполовину уверился в абсолютной тщетности мероприятия. Если Старик жив, если он здесь, в арктическом бастионе, если его не предупредили о приближении опасности… Эти «если» создавали вымышленное повествование, в котором ни один символ не мог быть принят на веру. Ближе всего к подобным историям я оказывался, работая со Стариком, и даже те сюжеты иногда разыгрывались в реальной жизни так совершенно или так ужасно, как хотели провернуть дело эти люди.
Когда самолет задрожал особенно сильно, сидящий рядом со мной солдат пояснил: «Это небольшая турбулентность». Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным, и хотя он повернулся в мою сторону, его глаза были крепко зажмурены. Его челюсти непрерывно двигались — он жевал жвачку.
Раксби, одетый, как и все, в комбинезон из плотной темной ткани, враскачку передвигался от скобы к скобе, как человек в вагоне метро; он приблизился ко мне и немного подождал, пока я его узнаю.
— Что? — выкрикнул я, пытаясь перекрыть вой моторов.
— Я не хочу ему вредить, — ответил Раксби, безуспешно пытаясь перекрыть шум самолета. — Не хочу вредить никому.
— Как скажете.
— Так и скажу. Послушай, — он опустился на одно колено и ухватился за мой наплечный ремень, чтобы не болтаться и не валиться с ног. — Последний шанс покопаться в памяти — там были другие выходы?
— Все, что знаю, я вам уже рассказал. Но Старик… — я отвел взгляд на изогнутые стены транспорта и на прижавшихся к ним людей, поглощенных своими мыслями. — Только он знает все, больше никто, — закончил я.
— Мы выведем из строя туннель, как только ударим по убежищу. — Он сфокусировал взгляд в точке позади меня, словно мысленно рисовал там картину того, что произойдет. — Потом будет слишком поздно.
Что я мог сказать? Раксби наблюдал за моей реакцией несколько мгновений, потом поднялся и, шатаясь, поковылял прочь.
Мы опустились на лед даже мягче, чем я полагал возможным. Когда завыли механизмы, открывающие десантный люк, военные организованной шеренгой покинули самолет, пока я намеренно замешкался, возясь с ремнями.
Раксби снова появился рядом и снял с меня шлем.
— Мы в двух милях, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты был во второй машине. Ты это уже видел снаружи, значит, лучше подготовлен и скажешь, где вход.
— Я нарисовал вам схему, — напомнил я.
— Мне по-прежнему нужны твои глаза, — это прозвучало как угроза.
Ослабленный путешествием — и событиями вообще — я наблюдал, как он снимал с меня парашютную сбрую, потом отрешенно поднялся на ноги.
— Погодите, — вдруг отреагировал я. — В какой еще машине?
Только когда я сошел с борта на лед, освещенный огнями самолета, чувствуя себя коровьей лепешкой, я узнал, что самолетов было два. В ста ярдах открылась крышка люка второго транспорта, и оттуда выехала пара танкообразных машин на гусеничном ходу для передвижения по льду.
Недавно выпал снег, сухой и рассыпчатый, и мои ботинки проваливались в него на несколько дюймов, почти до верха шнуровки. Солдаты стремительно помчались на дистанцию, невзирая на снег. Это напомнило мне одно из приключений со Стариком в пустыне, когда мы преследовали остатки затерянной германской танковой бригады. Там фигурировали семейные тайны и украденные картины, хотя, признаться, хитроумные изгибы и сложные разветвления сюжета стерлись из памяти, а может, вообще меня не заинтересовали. Высматривая, какие еще силы привлечены к поиску, Моравиа в нескольких шагах впереди заметила что-то металлическое. Бегать среди дюн — примерно то же самое, что и маневры здесь, на снегу.
Раксби схватил меня за руку.
— Погоди-ка, — сказал он и указал на машины, выходящие на дорогу. Одна остановилась забрать людей из нашего самолета, а другая прошла совсем близко, приглушенно рыча. Когда она проехала мимо, ветер подхватил снежное крошево из следа гусениц и швырнул его ярдов на пятьдесят прямо мне в лицо.
* * *Снегоход шел вперед и вперед с бьющей по нервам равномерностью. Я сидел в кабине между водителем и Раксби, наши взгляды были прикованы к впереди идущему транспорту, направляющемуся прямо к сине-белой ледяной грани.
— Ожидалась пасмурная погода, — произнес Раксби.
— Его здесь нет, — я попытался проявить некоторую твердость.
— Ну, тут ты ошибаешься.
— Теперь это гробница, — вздохнул я. — Если он сюда пришел, то только затем, чтобы умереть.
— Знаешь, — сказал Раксби, — непохоже, что ты владеешь всей информацией, которая есть у меня. — И его убежденность удержала меня от дальнейших слов.
* * *«Дело левиафана», мой второй год со Стариком. Я думал, что огромное внутреннее озеро на вулканическом архипелаге поглотило его. Из глубин выскользнуло белое щупальце — из плоти или из стали? — ясно видимое в неестественно чистой воде. Старик, должно быть, сделал хороший вдох, перед тем как оно потащило его вниз, хотя Моравиа успела лишь испустить выдох, переходящий в крик. Отмычка Джим выхватил из тележки лом с загнутым концом и бросился следом. Хотя вода и была прозрачной, свет все равно не проникал слишком глубоко. Мы сыпали проклятьями и вопили, кричали, что делать.
Должно быть, прошла всего минута, перед тем как на воде появились пузыри. Старик возник над поверхностью по пояс, будто приводимый в движение моторчиком, потом словно подскочил, снова ушел на глубину и вынырнул; мы услышали судорожный вдох и увидели Отмычку у него на руках. Старик отпустил его, и оба поплыли к неровному берегу.
— Помогите Отмычке, — приказал Старик, его голос эхом пробежал по глади озера, и мы сделали, как нам сказали. Джим потерял ломик, рубашка на плече была порвана. By стащил с него обрывки, обнаружив страшную, глубокую рану. Кто-то принес аптечку.
— Вы все хорошо поработали, — сказал Старик. Его нагрудный карман светился: он нашел кристалл, который упорно разыскивал сорок лет. — Извините за пережитый ужас. — Он встретился взглядом с каждым из нас, не останавливаясь ни на ком специально, и широко зашагал к внедорожникам.
Позже я узнал: он установил некую традицию — оставлять своих помощников в уверенности, что он наконец-то встретил свою кончину, а затем шокировать их чудесным воскрешением. Иногда он оттягивал свое появление до момента, когда умирали все надежды, хотя сам я подобного не припомню.
Сидя рядом с Раксби, я размышлял, как на этот раз Старик водил нас за нос долгие годы. Он не просто пережил близкий взрыв сверхчеловеческой силы, обрушение целой скалы; на этот раз он пережил саму смерть. И лишь нечто очень приземленное сумело достать его: он понадобился правительству в качестве мальчика для битья, чтобы было на кого свалить ответственность, а может, чтобы просто поставить еще одну галочку. Как раз в этот момент я понял: руководство страны не верило в то, что Старик всецело его поддерживал.
* * *Я сказал себе: конечно, у него были отходные пути. Конечно, имелись альтернативные планы. Конечно, он разработал тысячи способов улизнуть. Естественно, он знал, что военные на подходе, еще даже до того, как они привели свой план в действие. Так или иначе, он знал об атаках на нью-йоркские башни, и какими бы ни были его причины скрываться, в конце концов он должен был понимать, как будет воспринято его отсутствие в башне, и предполагать, что длинные руки паникующего безумия при необходимости потянутся в его сторону.
Пока мы ехали по тундре, я представил себе отступление Старика. Затерянные в глубинах лабиринта крепости солдаты будут двигаться на ощупь и заблудятся. Абсолютная темнота обнимет их, фальшивые источники тепла обманут их приборы ночного видения, по мере продвижения коридоры будут менять направление, электромагнитные импульсы расстроят оборудование, а голос Старика прозвучит в тылу и заставит их нападать друг на друга, в то время как сам он ускользнет. Возможно, у него, как у сообразительного немецкого злодея Доппельгангера, имеется набор марионеток-симуляций, бродящих по цитадели с места на место; Старик должен был извлечь пользу из этих технологий, даже если он излечил мозг человека, который ее разработал.
Поймать Старика? Все равно что ловить ветер.
* * *Я сделал, как они попросили: подвел поближе и указал вход. В сотне ярдов остановился первый транспорт и выгрузил личный состав, люди быстро распределились по льду, освещенному грязноватой опухшей луной.
— Теперь он уж точно нас увидел, — сказал я, забыв о своей установке, что его там нет.
— Он не убивает, верно? — выдохнул Раксби мне в лицо. — Мы очень на это рассчитываем. Или ты передумал? — Он помолчал, но не отступил. — К такому варианту развития событий я тоже готов.