– Выглядеть красиво – это только полдела, – сказала Мэйзи, пока Нора вертелась у зеркала. – Что касается мужчин, то этим можно было и ограничиться. Но ведь нужно еще произвести впечатление и на женщин.
– Да, с мужчинами мне всегда было проще, чем с женщинами, – призналась Нора.
Мэйзи ее признание нисколько не удивило.
– Да ты небось и сама такая, – продолжала Нора. – А иначе как бы мы тут оказались?
«Неужели мы настолько похожи?» – спрашивала себя Мэйзи.
– Не то чтобы я ставлю тебя с собой на одну доску, – добавила Нора. – Любая девушка, какая только хочет преуспеть в Лондоне, тебе завидует.
Мэйзи поморщилась от мысли, что ее воспринимают как охотницу на богатых мужей, но ничего не сказала, так как скорее всего заслуживала такого отношения к себе. Нора вышла замуж по расчету и нисколько не стеснялась признаваться в этом Мэйзи, потому что считала, что Мэйзи поступила точно так же. Приходилось признать, что она права.
– Я, конечно, не жалуюсь, но мне не так повезло. У тебя-то муж – один из самых богатых мужчин мира, а у меня – белая ворона в своем семействе.
«Вот она удивилась бы, скажи я ей, что охотно поменялась бы с ней!» – подумала Мэйзи, но постаралась отогнать от себя эту мысль. Ну хорошо, раз они так похожи, она поможет Норе завоевать признание управлявших обществом снобов и лицемеров.
– Никогда не говори о том, что сколько стоит, – начала она, вспоминая свои собственные ошибки. – Всегда оставайся спокойной, делай вид, что ничего тебя не касается. Если твой кучер свалится с сердечным приступом, экипаж с грохотом столкнется с другим экипажем, упадет шляпка и слетят кальсоны, произнеси только: «Господи боже мой, что за досада!» – и перейди в двуколку. Помни, что сельская местность лучше города, праздность превыше любого занятия, старое предпочтительнее нового, а титул важнее денег. Знай понемногу обо всем, но ни в чем не будь знатоком. Старайся говорить, не разжимая губ, – так тебе будет лучше освоить светский выговор. Говори, что твой прапрадед был фермером из Йоркшира: Йоркшир – большое графство, и никто не станет проверять, а сельское хозяйство – достойное оправдание бедности.
Приняв манерную позу, Нора прижала ладонь ко лбу и воскликнула, растягивая слова:
– Господи боже мой, что за досада! Столько всего запоминать – голова заболит!
– Превосходно! – похвалила ее Мэйзи. – У тебя хорошо получается.
II
Мики Миранда стоял в подворотне дома, выходящего на Бервик-стрит, подняв воротник легкого пальто и поеживаясь от вечернего весеннего холода. Он курил сигару и наблюдал за улицей. Неподалеку горел фонарь, но Мики держался в тени, чтобы его лицо не разглядели прохожие. В волнении он укорял себя в том, что ему не хватило ума придумать что-нибудь получше. Грубое насилие было уделом отца и старшего брата Пауло, а для самого Мики оно было равнозначно поражению.
Бервик-стрит представляла собой узкий грязный проход, вдоль которого выстроились дешевые пабы и дома с меблированными комнатами. В канавах по бокам улицы возились собаки, под газовыми фонарями играли дети. С самого наступления темноты здесь не прошел ни один полицейский, а сейчас оставалось совсем немного до полуночи.
Напротив находился отель «Рюсс», видавший лучшие дни, но в отличие от окружавших его домов сохранявший остатки былого шика. Над входной дверью висела зажженная лампа, а через окно виднелась стойка дежурного администратора, но никого за ней не было.
Неподалеку от входной двери, по обеим ее сторонам стояли еще два человека, ожидавшие Антонио Сильву.
Перед Августой и Эдвардом Мики изображал безразличие и уверенность, но на самом деле он сильно беспокоился о том, как бы статья Тонио не попала в «Таймс». Уж слишком много труда он вложил в то, чтобы убедить Пиластеров профинансировать железную дорогу Санта-Марии, и ради этих чертовых акций даже взял в жены Рейчел, которая успела ему надоесть. От успеха этого предприятия зависит вся его карьера, и если он потерпит поражение, его отец не просто рассердится, он захочет его наказать. У Папы достаточно власти, чтобы Мики лишился должности посланника. Без денег и без должности он не сможет оставаться в Лондоне; ему придется вернуться домой, к своему позору и унижению. Сладкая жизнь, которой он привык наслаждаться, закончится для него навсегда.
Когда Мики уходил из дома, Рейчел спросила его, куда это он собрался. Он только рассмеялся ей в лицо.
– Никогда не задавай мне таких вопросов.
– Тогда я тоже пойду прогуляюсь, – удивила она его.
– Куда?
– И ты тоже никогда не задавай мне таких вопросов.
Мики запер ее в спальне.
Она еще будет дуться, когда он вернется, но к этому он привык. После подобных ссор он толкал ее на кровать и срывал одежду, после чего она полностью подчинялась ему. Сегодня его ждет очередное «примирение», в этом он уверен.
Жаль, что нельзя быть так же уверенным в отношении Тонио. Мики даже не знал наверняка, действительно ли Тонио остановился в этом отеле, но не желал зайти и спросить из страха вы-звать подозрения.
Несмотря на то что Мики старался действовать как можно быстрее, подготовка к засаде длилась двое суток, включая поиск головорезов. Если за это время Тонио переехал, Мики ждут неприятности.
Более благоразумный человек на месте Сильвы менял бы гостиницы через день-другой. Но благоразумный человек ни за что бы не стал ничего писать на бумаге с адресом отеля, значит, Тонио не из осторожных. Напротив, он с детства отличался безрассудством, так что скорее всего, как догадывался Мики, он до сих пор находится в этом третьесортном отеле.
И Мики оказался прав.
Через несколько минут после полуночи на улице появился Тонио.
Мики сразу же узнал походку человека, вышедшего со стороны Лестер-сквер из-за дальнего угла Бервик-стрит. Мики напрягся, но подавил в себе желание немедленно наброситься на своего противника. С трудом сдерживаясь, он наблюдал, как человек прошел под фонарем так, что свет на мгновение упал на его лицо. Это действительно был Тонио. Мики даже различил морковно-рыжый цвет бакенбардов. С одной стороны, Мики стало легче от уверенности в том, что Тонио от него не сбежит, а с другой – его охватила еще большая тревога от мысли, что теперь нужно приступать к решительным действиям.
А потом показались полицейские в высоких шлемах и с дубинками на поясе.
Хуже момента нельзя было представить. Их было двое, и они шли по Бервик-стрит с противоположной стороны, освещая себе путь фонарями с выпуклыми линзами. Мики замер – больше ему ничего не оставалось. Заметив Мики в высоком цилиндре и с сигарой во рту, полицейские почтительно кивнули. В конце концов, если какому-то состоятельному господину пришло в голову стоять в подворотне в полночь, то это его личное дело, ведь они охотятся на преступников, а не на джентльменов. Ярдах в пятнадцати-двадцати от двери отеля они поравнялись с Тонио. Мики нервно заерзал на месте. Еще несколько секунд, и Тонио будет в безопасности за дверью.
Тут полицейские завернули за угол и скрылись из виду.
Мики подал знак сообщникам.
Сообщники двигались быстро.
Не успел Тонио взяться за ручку двери, как двое громил набросились на него, вывернули руки и оттащили в проход между домами. Тонио один раз вскрикнул, но потом его голос заглох.
Отшвырнув незаконченную сигару, Мики перешел через улицу и нырнул в темный проход. Сообщники, заткнув Тонио рот шарфом, избивали его железными прутами. С головы жертвы свалилась шляпа, лицо было залито кровью. Громилы старались хлестать прутами не по прикрытому пальто туловищу, а по рукам, коленям и голеням, чтобы было больнее.
Мики стало дурно.
– Эй, прекратите, болваны! – зашипел он. – Вы что, не видите, что уже хватит?
Он не хотел, чтобы они убивали Тонио. Нападение должно было выглядеть как обычное ограбление с применением силы. После убийства поднялся бы большой шум, и полицейские могли бы припомнить лицо Мики, пусть они и видели его несколько мгновений.
Нехотя громилы перестали избивать Тонио, который валялся на земле, не двигаясь.
– Очистите его карманы! – прошептал Мики.
Тонио не шевелился, пока из его пальто и жилета доставали часы на цепочке, бумажник, несколько монет, шелковый носовой платок и ключи.
– Дайте мне ключи, – приказал Мики. – Остальное ваше.
– А где наши деньги? – спросил громила постарше по прозвищу Пес.
Мики отсчитал им десять фунтов золотыми соверенами.
Пес передал ему ключ, к которому ниткой был привязан клочок картона с выцарапанной цифрой «одиннадцать». За этим и охотился Мики.
Повернувшись, чтобы выйти из прохода, Мики увидел, что с улицы за ними следит какой-то мужчина. Пес тоже увидел его, выпалил проклятье и, угрожая, приподнял прут. Мики перехватил руку громилы.
– Не стоит, – сказал он. – Посмотри на него.
У наблюдателя изо рта текли слюни, и он смотрел на них отсутствующим взглядом. Это был идиот.
– Не стоит, – сказал он. – Посмотри на него.
У наблюдателя изо рта текли слюни, и он смотрел на них отсутствующим взглядом. Это был идиот.
Пес опустил свое оружие.
– Ну, этот нам ничего не сделает. У него точно не все дома.
Мики прошел мимо дурачка на улицу. Обернувшись, он увидел, как Пес с напарником стягивают с ног Тонио ботинки, и понадеялся, что больше он их никогда не увидит.
К его облегчению, за стойкой в холле отеля «Рюсс» по-прежнему никого не было. Он поднялся по лестнице.
Отель занимал три плотно примыкающих друг к другу здания, и Мики не сразу разобрался, где находится номер одиннадцать, но через три минуты уже стоял у нужной двери.
Это был тесный грязный номер, заставленный некогда модной, но теперь полуразвалившейся мебелью. Положив цилиндр с тростью на стул, Мики приступил к методическим поискам. В письменном столе обнаружилась копия статьи в «Таймс», которую он свернул и положил в карман. Но этого было недостаточно. Тонио мог оставить где-нибудь еще одну копию или переписать статью заново. Чтобы придать своим заявлениям вес, он должен сопроводить их какими-то доказательствами, и именно эти доказательства и искал Мики.
В нижнем ящике стола он нашел роман, озаглавленный «Герцогиня Содома», который тоже подумал было взять с собой, но решил, что это слишком рискованно. Ящики комода он перевернул и вытряхнул на пол, но, кроме рубашек и нижнего белья, из них ничего не выпало.
Понятно, что Тонио не стал бы прятать доказательства на видном месте. Мики посмотрел под комодом, под кроватью и в шкафу, потом взобрался на стол и посмотрел на шкафу, но не увидел ничего, кроме толстого слоя пыли.
Он сорвал простыню с кровати, прощупал подушки и перевернул матрас. Под матрасом он наконец-то нашел что искал, – большой конверт с кипой бумаг, перевязанных лентой, какой пользуются юристы.
Но не успел он изучить бумаги, как услышал доносящиеся из коридора шаги.
Кто-то прошел мимо двери и двинулся дальше.
Мики развязал ленту и просмотрел документы. Все они были составлены на испанском языке и заверены печатью адвоката из Пальмы, столицы Кордовы, – данные под присягой письменные показания свидетелей, видевших своими собственными глазами, как избивали и казнили рабочих на принадлежащих семейству Мики нитратных шахтах.
Прежде чем засунуть бумаги в карман пальто, Мики приложил связку бумаг к губам и поцеловал ее. Молитвы его были услышаны.
Он уничтожит эти показания, но сначала перепишет все имена и адреса свидетелей. Пусть адвокаты сохраняют у себя копии, но без самих свидетелей они бесполезны. Дни их сочтены. Он перешлет адреса отцу, а отец-то уж быстро с ними разделается по-своему.
Не упустил ли он что-то еще? Мики внимательно оглядел комнату. Полнейший беспорядок. Нет, ничего тут больше не найти. Без заверенных показаний статья Тонио не имеет никакой ценности.
Мики вышел из номера и спустился по лестнице.
За стойкой в холле сидел наконец-то откуда-то вернувшийся администратор, который поднял голову и удивленно спросил:
– Могу я поинтересоваться, что вы тут делаете?
Мики ничего не ответил. Если он остановится и заведет разговор, администратор запомнит его лицо. А так, если он направится прямо к двери, не говоря ни слова, подумает, что перед ним просто грубиян. Мужчина за ним не вышел.
Минуя проход между домами, Мики услышал слабую просьбу о помощи. На улицу выползал Тонио, оставляя за собой кровавый след. Мики едва не стошнило. Скривившись в брезгливости, он отвернулся и пошел дальше.
III
После полудня богатые дамы и праздные джентльмены наносили друг другу визиты. Занятие это было довольно утомительным, и Мэйзи приказала слугам четыре дня в неделю говорить, что ее нет дома. По пятницам же она принимала посетителей – за один вечер человек двадцать-тридцать, почти всегда одних и тех же: кружок Мальборо, евреи, «прогрессивно» настроенные женщины, такие как Рейчел Бодвин, и жены самых влиятельных деловых знакомых Солли.
К последней категории относилась и Эмили Пиластер. Ее муж Эдвард в последнее время много общался с Солли по поводу строительства железной дороги в Кордове, и Мэйзи подумала, что именно поэтому Эмили нанесла ей визит. Но когда в полшестого все разошлись, она продолжала сидеть в гостиной.
Хорошенькая девушка лет двадцати, не более, с огромными голубыми глазами выглядела такой несчастной, что Мэйзи совсем не удивилась, когда та наконец робко спросила:
– Извините, пожалуйста, но могу ли я поговорить с вами об очень личном?
– Конечно же. В чем дело?
– Надеюсь, я не обижу вас, но мне действительно больше не с кем обсудить этот вопрос.
Мэйзи догадалась, что сейчас речь пойдет об интимной проблеме. По этому поводу к ней уже обращались не в первый раз. Приличные девушки надеялись получить от нее советы о том, о чем не смели спрашивать своих матерей. Причиной тому, вероятно, были слухи о ее сомнительном прошлом, хотя, возможно, и то, что она просто казалась им опытной и знающей женщиной, которой можно доверять.
– Меня трудно обидеть, – сказала Мэйзи. – Так о чем вы хотели поговорить?
– Мой муж меня ненавидит, – ответила Эмили и залилась слезами.
Мэйзи стало ее жалко. Она помнила, что Эдвард вытворял еще в старом «Аргайл-румз», и, по всей видимости, с тех пор он лучше не стал. Женщину, которой не повезло стать его супругой, оставалось только пожалеть.
– Видите ли, – бормотала Эмили сквозь рыдания, – его родители хотели его женить, но самому ему этого вовсе не хотелось, поэтому они предложили ему большую сумму и партнерство в банке, и тогда он передумал. И я согласилась, потому что мои родители хотели выдать меня замуж; он казался вполне приличным человеком, а я хотела, чтобы у меня родились дети. Но я никогда ему не нравилась, а теперь, когда он стал партнером в банке и когда у него есть свои деньги, ему противна сама мысль обо мне.
Мэйзи вздохнула.
– Боюсь, это прозвучит грубо, но ваше положение ничем не отличается от положения многих женщин.
Эмили вытерла глаза платком и попыталась сдержать слезы.
– Я знаю, и я не хочу, чтобы вы думали, будто я жалею себя. Я понимаю, что мне в моем положении остается пользоваться тем, что есть. Если бы только у меня родился ребеночек! Это все, что я желаю!
Мэйзи подумала, что для многих женщин дети действительно становятся выходом из сложной семейной ситуации.
– А имеются ли причины, по которым у вас не может родиться ребенок!
Эмили беспокойно заерзала на диване, не скрывая смущения, но на ее детском личике отразилась решительность.
– Я замужем два месяца, но до сих пор ничего не случилось.
– Это довольно маленький срок, чтобы…
– Нет, я хочу сказать, что и не ожидаю беременности.
Мэйзи понимала, что таким девушкам бывает трудно объяснить подробности, поэтому постаралась задать наводящие вопросы.
– Ночью он приходит к вам в кровать?
– Поначалу приходил, но теперь нет.
– А когда приходил, что-то шло не так?
– Дело в том… в том, что я не совсем представляю, что именно должно происходить.
Мэйзи вздохнула. Как матери вообще позволяют идти к алтарю своим дочерям, которые совершенно ничего не знают об отношениях между мужчинами и женщинами? Она вспомнила, что отец Эмили – методистский священник. Очевидно, это тоже не способствовало ее просвещению.
– Происходит вот что, – начала она деловым тоном. – Ваш муж целует вас и дотрагивается до вас, после чего его штука твердеет и удлиняется. Он вставляет ее вам между ног. Многим девушкам это нравится.
Эмили покраснела.
– Да, он целовал меня и дотрагивался, но больше ничего не было.
– А его штука твердела?
– Было темно.
– Вы ничего не чувствовали.
– Он однажды попросил погладить его там.
– И на что это было похоже? Она была твердая, как свеча, или мягкая, как червяк? Или средняя, как сосиска, прежде чем ее сварят?
– Скорее мягкая.
– И когда вы гладили ее, она твердела?
– Нет. Он очень рассердился, ударил меня и сказал, что я ни на что не гожусь. Я и вправду виновата, миссис Гринборн?
– Вовсе нет, это не ваша вина, хотя мужчины обычно обвиняют во всем женщин. Так часто бывает, и это называется «импотенция».
– А почему так бывает?
– Причины бывают разными.
– Это значит, что у меня не будет ребеночка?
– Нет, пока его штука не затвердеет.
Казалось, Эмили вот-вот снова разрыдается.
– Мне так хочется ребеночка! Я так одинока и несчастна, но если бы у меня был ребеночек, со всем остальным я бы смирилась.
Мэйзи задумалась над тем, что не так с Эдвардом. Раньше он не был импотентом. Чем она может помочь Эмили? Надо бы выяснить, случается у него так только с женой или со всеми. Вероятно, об этом ей может рассказать Эйприл Тилсли, ведь Эдвард до сих пор посещает заведение Нелли, как во время последней встречи поведала ей Эйприл. Правда, это было год назад, ведь светской даме трудно поддерживать дружеские отношения с хозяйкой самого известного в Лондоне борделя.